***

Весна застает его врасплох. Точнее, не так – за всеми этими делами, похищениями и работой в агентстве, последнее, на что он обращает внимание, это – погода. А она все теплее с каждым днем – влажная, пахучая, вкусная. Вместе с оживающей природой оживает и сам Сириус. Он чувствует приток новых сил, текучей энергии, что впитывается в него вместе с воздухом. И почти ничто не может заглушить этот поток. Кроме, конечно же, привычных раздражителей – кошмаров, Вуивра и чертова Сопливуса, что зачастил в мэнор. А Бродяге совсем не хочется лишний раз видеть гадкого однокашника. Как бы Ремус к нему ни относился, а для Сириуса он пока так и остался тем, кем был. Хорошо хоть Малфой не вмешивается в их споры, Сириус бы тогда наверняка не выдержал и сорвался, и вот это было бы очень плохо. Малфоя и одного хватает с избытком, а вкупе со Снейпом, они бы заставили его пойти на преступление. Может, они этого и добиваются? Сириус не знает, но как бы ни старался держать себя в руках, парируя выпады зельевара, а все равно слишком быстро выходит из себя. Загорается как спичка и кипит внутри – его магия подобна жидкости, что стремится вылиться через край. И справиться с ней, как ни странно, помогают его дорогие помощники.

Придя как-то с утра в агентство заведенным от не самого приятного завтрака с Вуивром, Сириус попадает в окружение – в прямом смысле, его работники встают полукругом, отрезая пути к бегству, и почти вынуждают принять их помощь. Под взглядом скептически настроенного Митчелла Денеб мнется и осторожно начинает выспрашивать у начальника о причинах гнева. А потом и о причинах скачущего магического уровня. Сара и Луис утвердительно кивают, поддерживая его интерес, и ставят Блэку на стол несколько вырезанных из дерева фигурок человека. И пока Сириус недоумевает над этим неожиданным выпадом, Фрэнк объясняет, что с таким неуравновешенным начальником им почти страшно работать. И он совершенно не боится осуждать в лицо, тогда как остальные искренне встревожены и сочувствуют. А Сириуса такая забота умиляет почти до слез и моментально успокаивает. Он интересуется, что же такого они придумали, и получает в ответ предложение заряжать артефакты на «пике активности» его магии. Это поможет избавиться от излишков, и ее фон придет в норму. И Бродяга снова поражается – они вместе всего без году неделю, но уже настолько притерлись, что могут искренне беспокоиться друг за друга. Сириус ценит это. И в благодарность дает помощникам несколько дополнительных выходных – весна на дворе – время порадоваться без оглядки. И он бы, может быть, и порадовался вместе с ними, если бы кое-кто в его жизни не норовил этот магический уровень поднять до запредельных высот и выплеснуть наружу.

В один из вечеров в мэноре за поздним ужином на двоих Малфой снова решает проверить Сириуса на выдержку и начинает весьма непростой разговор.

– Скажи, Сириус, сколько еще ты собираешься ругаться с Северусом?

Эльфы споро убирают со стола, подают десерт и расставляют сервиз, а Сириус лишь пожимает плечами, но уже предчувствует, что без битой посуды опять не обойдется.

– До конца своих дней. Хотя уверен, что и в загробном мире он меня достанет.

– И по какой же причине вы так ненавидите друг друга? – Малфой подбирается, впивается тяжелым взглядом, а Сириус чувствует, как атмосфера вокруг стола начинает сгущаться – в воздухе снова пахнет озоном.

– Разве есть причины не ненавидеть слизеринцев? – фыркает Бродяга и тоже сосредотачивается – Вуивр подобен волне цунами, что поднимается все выше, приближаясь к берегу – его нарастающий гнев выглядит так. И скоро он Сириуса захлестнет.

– Нет, – покладисто кивает Люциус, но презрительно поджимает губы, пропуская укол. – Но что конкретно было в твоем случае?

– Дался тебе этот Снейп! Какая теперь вообще разница? – Сириус не собирается идти у него на поводу. Это – дела давно минувших дней, и уж точно не Малфою в них копаться.

– Что это было, Блэк? – Люциус почти рычит, но все еще сдерживает свою злость, сжимая кулаки на столешнице. – Зависть? Соперничество, презрение, месть? Нереализованное желание, упаси тебя Мерлин? Что, Блэк? Отвечай.

– Орать будешь на своего сопливого дружка, – Бродяга рычит в ответ, не собираясь потакать его не вовремя вылезшему любопытству, и поднимается из-за стола.

Но Малфой не собирается оставлять его в покое, стремительно поднимается следом, огибает стол и хватает развернувшегося Сириуса за предплечье.

– Отвечай!

– Убери руки, – Блэк скрипит зубами и медленно выдыхает, стараясь удержаться на грани – воздух между ними уже дрожит и столовое серебро тихо стонет на скатерти и тарелках.

– Что ты чувствуешь к нему такого, что оно заставляет тебя каждый раз вцепляться в его глотку? – пальцы Вуивра сжимают до синяков и причиняют боль.

– То же, что и к тебе! – срывается Блэк, выскальзывает из хватки и делает шаг в сторону. – Все, как ты и сказал – по списку. Но в отличие от тебя, у нас с ним все это взаимно!

Малфой осекается, прикрыв рот, кажется, берет себя в руки, и Сириус разворачивается на выход. Дался ему этот чертов Снейп! Но если он так хочет знать, то пусть теперь подумает над его словами. Сопливус никогда не предлагал ему заключить с ним магический брак, никогда не хотел использовать его именно таким способом, никогда не унижал насилием и всегда, всегда ненавидел. После стольких лет все их чувства друг к другу остались неизменными, и они всегда говорили о них искренне, не стесняясь в выражениях, не заботясь об оппоненте, не стремясь ни к чему, кроме как досадить и ударить больнее. Они всегда были честны в выражении гнева, презрения, зависти, отвращения и желания. Но, пожалуй, не того желания, о котором подумал Малфой. Желание было самым простым – открыться хоть раз, показать свою самую гнусную сторону, себя настоящего и не бояться при этом обидеть самых близких. Со Снейпом об этом можно было не думать. А можно было орать в ответ, крыть матом, упражняться в ехидстве, бить наотмашь и не смотреть по сторонам, не стыдиться самого себя и не врать себе. Малфою этого не понять. Не понять, что только для других было добродушие, преданность, любовь и забота, а врагу – все то самое, по тому же списку. И только по одной причине – враг всегда отвечал точно тем же. Не было между ними притворства и не будет никогда.

Поэтому-то Малфой и не поймет. Почему Снейп никогда не пошлет своего друга куда подальше в один прекрасный день, а Сириус никогда не скажет Вуивру в лицо все, что о нем думает. И если он хотел это знать, так пусть знает, и живет теперь с этим знанием.

Сириус уходит из столовой, абсолютно не боясь, что Малфой может последовать за ним и снова пристать с вопросами. И довести до полноценного срыва. Нет, теперь Вуивр получил пищу для размышлений и будет переваривать ее до тех пор, пока не сделает выводы. В корне неправильные, наверняка, но это уже не забота Сириуса. Никто его не просил переиначивать чужие слова, а если хочет и дальше спать спокойно, то пусть лучше не лезет с вопросами и не встает между ними. Разберутся без него.

И вот теперь Бродяга может по достоинству оценить заботу своих помощников – бурлящий поток в его крови находит себе прибежище в теплом дереве статуэток – сосредотачивается в них, вливается, наполняя до краев, и приносит незабываемое умиротворение его владельцу. Сириус готов в обморок падать от облегчения и еще раз горячо поблагодарить своих друзей. Вся непослушная магия оставляет его тело, позволяя хотя бы ненадолго расслабиться.

Ненадолго – это до полуночи, пока очередной кошмар не выдернет его из сна. И теперь эмоциональная разрядка не кажется такой уж панацеей. Вместо нирваны он чувствует болезненную слабость, а видения перед глазами настолько противные и гадкие, что не позволяют ему до утра даже подремать. Обидно, оказывается, и у этой медали есть обратная сторона…

И у него уж точно нет сил выслушивать за завтраком, до каких выводов дошел Люциус – Бродяга перекусит на Диагон-аллее или на Гриммаулд-плейс. И пообедает, и поужинает, если понадобится. Но кажется, не придется – перед полуднем их агентство посещает очередной необычный гость, и о еде на время придется забыть.