– Превращение начнется через полчаса, – оповещает он и невинно интересуется. – Значит, ты продолжаешь исследование?

– Именно. Хочу написать статью о внутренних процессах, первостепенном значении и вторичных проявлениях, – фыркает Снейп и располагается на диване со всем удобством – чего нельзя было сказать о чаепитиях в лавке. Кресла что ли неудобные? – Тебе это мало о чем скажет.

– Обижаешь. Треть моей библиотеки – на тему ликантропии – ничего скучного в ней нет, – можно подумать, он сможет пропустить эту статью мимо себя.

– Как тебе будет угодно, – Северус закрывается, складывает руки на груди, а Ремус про себя вздыхает – от подначек, пусть и добрых, он сегодня очень быстро устает.

– Тогда, посидишь здесь? Я поднимусь, как только превращение завершится… – он медленно встает и не хочет, чтобы зельевар за ним ходил – стыдливость опять поднимает голову.

Снейп только кивает в ответ, а Люпин уходит в подвал. Помещение большое, достаточно чистое, без мебели, с крепким дощатым полом и клеткой в углу. Это – предосторожность. Это – его личный филиал Азкабана. Это – необходимость, но Ремусу все равно не хочется, чтобы Северус это видел.

Видел, как за железными прутьями выгибается тело, как он тихо стонет и яростно вскидывает руки и ноги, как царапает кожу, спасаясь от зуда, и как впервые воет на взошедшую Луну. В клетке это зрелище напоминает аттракцион. Какой-то трюк на потеху публике. Это – необходимость, но она – единственное, что заставляет его чувствовать себя донельзя убогим.

После превращения он еще некоторое время лежит на подстилке, приходя в себя. Потом медленно встает, качает головой и прикрывает глаза. Состояние перехода длится недолго, но сознание на мгновение меркнет, а потом возвращается под контроль человека. Хорошо. Зелье снова работает.

Он выпускает острый коготь и просовывает его между прутьями в углу клетки, чуть давит, и запор открывается – он свободен. Хитрый механизм был разработан специально для этого – если зелья нет, то волк не сможет выбраться из магического капкана, только человек помнит, куда и с какой силой нужно ткнуть, чтобы решетка разошлась. Он поднимается по лестнице к двери – тут та же хитрость, тоже нужно знать, где и как. А потом осторожно проходит в гостиную.

Снейп почти не реагирует, открывает небольшой саквояж, что принес вместе с собой, и звенит стеклом. Ремус подходит ближе, наклоняет голову вбок, следя за тонкими ловкими пальцами, и покорно терпит процедуру. Такими темпами он скоро лысым станет, и зельевар мог бы хоть шоколадку с собой принести, чтобы поспособствовать восполнению крови. Нет, так не пойдет. Хоть что-то, но с зельевара нужно потребовать. Время для шалости.

Снейп заканчивает, складывает вещи в сумку и выпрямляется, намереваясь уйти, но волк становится в проходе, медленно движется навстречу, пока почти не упирается в человека, а тот только недоуменно смотрит на него. Волк оскаливает зубы и тихо рычит, а человек начинает осторожно двигаться назад, пока не упирается в диван. Волк взрыкивает громче, и у человека подкашиваются колени, он оседает на диван, и вот теперь нужно действовать быстро, пока маг не достал палочку. Ремус устраивает свою большую голову на чужих коленях и смотрит снизу-вверх. Вопросительно и доверчиво. Возится, устраивая лапы на полу, но головы не убирает.

– Люпин… – Снейп выдыхает еле-еле и хмурится. – Какого черта?

«Знаешь ты, какого», – уверен Ремус, а тот все равно спрашивает, недоумевает и удивляется.

– Слезь с меня, – шипит зельевар, но никто не говорил, что будет просто.

Оборотень приподнимает надбровные дуги, опять чуть склоняет голову и вздыхает, дергая правым ухом.

– Слезь, – Северус пытается подняться, и Ремусу опять приходится взрыкнуть, чтобы его послушались.

– Что тебе нужно? – у зельевара почти истерика. Он не понимает действий Люпина в обличии оборотня с сознанием человека. Вот без – это просто – убить. Но не теперь.

Ремус опять натужно вздыхает и все так же подергав ухом, начинает им же тереться о чужое колено. Северус замирает, смотрит в глаза, не веря, и оборотню приходится дать еще одну подсказку, красноречиво скосив глаза в сторону. Просто почесать – ну что тут сложного?

Наконец-то! Тонкие пальцы осторожно ведут за ухом, легко надавливают ногтями на хрящ, и Люпин прижимается к ладони – сильнее. Этот назойливый зуд мучил его две ночи подряд – ну хоть теперь-то можно от него избавиться?! Он чуть не умирает от облегчения. Пальцы продолжают двигаться – приятно, тепло, с нужной силой, размеренно. И он прикрывает глаза, расслабляет мышцы и устраивается на колене с полным комфортом.

Снейпа хватает почти на 15 минут.

– Достаточно? – спрашивает он строго, но не поднимая голоса, а Ремус, почти задремавший, недовольно отодвигается.

Снейп встает, демонстративно отряхивается от якобы прилипшей шерсти и неторопливо подходит к двери.

– Это был первый и последний раз, когда я чесал твоих блох, – он полуоборачивается, а оборотень, не сводя с него глаз, начинает шустро вилять хвостом.

Этого хватает, чтобы зельевар мигом испарился, а Ремус фыркнул себе под нос. До чего же забавно! Сейчас. А завтра опять будет стыдно. Но даже если ему и хотелось прыгнуть и вцепиться в подол мантии, заставляя человека остаться, он ни о чем не жалеет. Северус его больше не боится – эта стена между ними рухнула, и это такое облегчение – почти эйфория. Эта преграда была самая высокая и крепкая, и он ее преодолел. Впереди – много стен поменьше и полегче, и с ними он тоже намучается, но эта была особенной – страх перед тем, кем он может быть.

***

Гарри старается ничему не удивляться – в его жизни было столько потрясений, что не сложно оставаться относительно спокойным в критической ситуации. Замечательное умение для аврора, но Гарри-обычный человек не может не поразиться. Он получает письмо с «приветом из прошлого»…

Они ведь не виделись уже… Сколько? Еще бы столько же. Гарри совершенно не хотел вспоминать… все. Но придется. Тетя Петуния – они никогда друг друга не любили. Она его боялась, и он знал об этом. А она знала о том, что он знает. И чтобы избавиться от этого страха, она придумала болезнь – ее племянник болен. Не заразной, но противной, ужасной, неизлечимой болезнью. Такой, что могла оставить следы на руках, запачкать – и она редко к нему прикасалась. Такой, что могла отравить воздух, выдыхаемый племянником – с ним она не хотела ни есть, ни пить, ни разговаривать. Такой, что от одного взгляда на нее, могло стать тошно – и на него никто не смотрел. Прятали от глаз, отворачивались, не замечали.

Вернон. Для него он был игрушкой для битья. Нет, не садистского, с удовольствием, а когда за провинность можно было получить несколько раз ремнем по спине, подзатыльник, тычок в бок. Телесные наказания были его излюбленным методом воспитания племянника. А еще голос. Орать Вернон мог вечно. И от злых резких окриков всегда хотелось спрятаться. Чем громче звук, тем больше вероятность, что ему снова будет больно. Гарри ненавидел, когда на него орали. Но если Вернон кричал и бил в воспитательных целях, то чудовищем был Дадли – Поттер редко когда был не в сине-желто-красное пятно по всему телу. Просто так, от скуки, от брезгливости, от зависти, от ненависти… Мерлин, от чего угодно. У Дадли еще и дружки были… Но Гарри не жаловался – его давно перестали слышать. Ему можно было только думать, мечтать, фантазировать – только это ему не могли запретить, отобрать или уничтожить. Поэтому Хогвартс стал для него спасением – исполнением мечты. Гарри почти год верил, что однажды проснется не под красным балдахином в общей спальне, а в своей тесной каморке, в которой из приятелей был только серый паук в крапинку. Ну что поделать? Детские страхи живучи, но постепенно он усмирил их, отодвинул воспоминания в самую глубь разума и сознательно не доставал – незачем.

Он не был на похоронах Вернона – Ремус оправил ему маггловскую газету месячной давности, в которой был краткий некролог. Петуния ему не писала, значит, видеть не хотела. Значит, было не до него. Значит, и возле погребальной ямы он был лишним. Гарри не обиделся и даже потом на кладбище не пошел. Они чужие друг другу. Они никогда не были семьей. Они – незнакомцы в толпе. Но однажды это стало не так. Однажды в Министерстве ему предали письмо, пришедшее на маггловскую почту, и запертые воспоминания полезли наружу, как тесто из кастрюли, что подходит в теплом месте.