– У тебя челюсть не болит? – интересуется Тони, и Одинсон, опровергая чужие притязания, снова лыбится.
– Намекаешь на то, что он должен был врезать мне за такие манипуляции? Или на то, что нам не стоит… выражать свои чувства так открыто? – под конец он даже тушуется и чешет коротко стриженный затылок, и Тони только фыркает в ответ.
– Открытым текстом говорю: чтобы не смели сосаться у меня на глазах – умру от зависти раньше времени.
Одинсон тут же болезненно морщится и начинает оправдываться.
– Мы не… Просто повезло, – бормочет тот, и теперь Тони отмахивается – у него больше нет никакого желания обсуждать что-то постфактум. Это уже случилось и это уже не изменить.
– Я серьезно, мистер Одинсон. Нам действительно повезло с тем, что украли мелочевку, а не что-то стоящее, и повезло, что смогли справиться с последствиями без особого ущерба для себя. Но больше так не повезет. Поэтому я хочу, чтобы, когда меня не станет, вы проявляли большую осмотрительность, чем прежде, – он говорит твердо и смотрит строго, и Тор подбирается, выпрямляя спину, и кивает, дав понять, что понял приказ. Однако смотрит еще и с вызовом, а губы снова начинают чуть подрагивать.
– Найти бы тебе кого-нибудь… горячего да интересного – вмиг бы забыл о…
– Кроме того! – обрывает Тони на полуслове, злясь от подобной наглости. – Ущерб твой новоиспеченный любовничек все равно принес, а значит, будет отрабатывать долг по полной программе!
– Само собой, – вставляет Одинсон, пока Тони бушует из-за собственного блядского благородства.
– Скажу Поттс, чтобы завтра же перевела его хоть к пиарщикам, хоть к маркетологам – раз уж он так хорошо умеет работать язычком, то будет втюхивать то, что мы производим, по баснословной цене.
– Не кипятись, босс, – и Тор снова широко улыбается и смотрит с задором подростка, только-только вылезшего из пубертата.
– И чтобы не филонили мне тут! – Тони заканчивает с раздачей «подзатыльников» и уходит с гордо поднятой головой. Как бы он ни хотел придушить Лафейсона собственными руками, но раз тот смог дать Тору шанс, то и он может дать его ему самому. По крайней мере, перед смертью Тони не будет мучиться от угрызений совести – он поступает правильно, он верит в это.
После этого разговора Тор и Локи хоть и перестают попадаться всем и каждому по темным углам, но как бы Тони ни старался не обращать внимания, а нет-нет да зацепится взглядом за чужую широкую спину или хитрый взгляд, отдающий зеленью. Совершенно не нарочно он видит, как крепкая ладонь Одинсона опускается на поясницу своего визави в невинном жесте, но так по-собственнически, что у давно уже не искушенного Тони вспыхивают щеки. Или застает Лафейсона, что-то бурно обсуждающим с Романофф – Наташа смотрит с недобрым прищуром, но кивает через раз, а Локи вдруг оборачивается, как будто отдельным нервом почувствовав приближающегося к ним Тора – через весь ангар!
Тони чертыхается себе под нос и решает завтра же запретить «офисному планктону» заходить на полигон, а потом вспоминает Стива и его улыбку, обращенную к Барнсу. Кому и что он пытается запретить, заходясь в бессильной ревности? Он действительно ведет себя как капризный ребенок – это даже Бартон заметил. И даже высказался на тему в привычной манере.
– Ты так очевидно и уныло им завидуешь, что тебя становится жалко, – он оккупирует один из стульев в мастерской, наблюдая за работой Тони – тот снова пытается успеть как можно больше до того, как перестанет дышать.
– Спасибо, я тоже тебя ненавижу, – Тони отбривает эту жалость обратно, набрасывая на планшете новую схему усиленной конструкции выходных дуг первого прототипа реактора, а Бартон только ухмыляется.
– Ненависть? О, мы с тобой еще не настолько близки, чтобы я тебя ненавидел.
– Дай мне только шанс, – обещает Тони, гадая: сколько еще телохранитель будет его отвлекать от работы – он не собирается проводить в мастерской еще и эту ночь – Пеппер точно сожрет его живьем.
– Всегда мечтал, чтобы престарелые миллиардеры пытались залезть ко мне в трусики.
– Я не старый! – возмущается Тони, не стерпев, а крутнувшись на кресле, натыкается не на обычную ехидцу, а на искреннее тепло и веселье в глазах Бартона. На мягкую улыбку и расслабленную позу. На грубое противоречие жестоких фраз о жалости и чужих трусах. Он абсолютно, целиком и полностью, перестает понимать своего телохранителя. Человека, что действительно его жалеет, но при этом с удовольствием продолжает давить на больное.
Вот только у Тони нет времени, чтобы разбираться с чужой мотивацией. Времени у него уже просто нет.
***
После того, как он узнает, что Одинсон все-таки будет жить, его кашель становится только хуже. «Выходит на стерео», – ворчит Тони про себя, но не может сделать с этим ничего кардинально нового: все те же попытки забыться в работе да лекарства. Хотя сам себе он уже напоминает наркомана со стажем, а работает – скорее на автомате, чем с энтузиазмом – все равно он не успеет сделать все, что запланировал. Но он попытается сделать максимум, а остальным в его отсутствие займется Беннер. Брюс – вот кто настоящий друг – он не жалеет, а сочувствует до глубины души, и вот это утешает Тони гораздо лучше, чем попытки Бартона его разозлить или попытки Лафейсона оправдать Тора. Насчет последнего – это Тони предполагает, так как думает, что ничего иного Локи, неожиданно объявившийся в его мастерской с утра пораньше, наверняка не скажет. Тот деловито просит Брюса оставить их наедине, но напрочь игнорирует Бартона, и Тони со вздохом складывает руки на груди, ожидая нового «избиения лежачего».
– Романофф все еще работает с информаторами, но и того, что мы уже собрали, хватит для очной ставки, – он кладет на стол перед Тони папку с бумагами, а тот лишь вскидывает брови.
– А можно начинать разговор не с середины? Если вы нарыли что-то еще, то идите к Поттс – я передам ей свой пакет акций, – у него осталось недели две, не больше, и он планировал последнюю из них провести, заперевшись дома с бутылкой виски, а не в зале суда.
– Ты, скорее всего, восстанешь из могилы, когда узнаешь, что я был всего лишь вершиной айсберга, – Лафейсон глумится, и у Тони холодеет под сердцем – его добьет не ханахаки, у него точно будет инфаркт. – Или тебе, как и Тору, нужна дополнительная мотивация?
Лафейсон внимательно считывает реакцию с чужого лица, а Бартон за его спиной отчетливо хмурится и стискивает кулаки.
– Мотивация для чего? – у Тони перехватывает дыхание, а в легких что-то хрипит и клокочет, стремясь наружу.
– Для того, чтобы жить, конечно же, – Локи фыркает и пожимает плечами как само собой разумеющееся. – Я-то в любом случае получаю выгоду, а вот ты, Старк, пойдешь ко дну вместе со своей компанией, если так и не перестанешь прятать голову в песок. Подальше от реальности и от того, что тебя убивает.
– Не помню, чтобы вменял тебе в обязанности читать мне нотации или учить жить. Или умирать, – Тони мгновенно ощетинивается и приходит в бешенство. Неужто вид синеющего и задыхающегося Тора произвел на Локи такое впечатление, что тот не смог остаться беспристрастным не только к нему, но и к Тони?! А не пойти бы ему… туда, откуда он пришел?
Лафейсон же только снова ухмыляется, стучит пальцем по принесенной папке, разворачивается и уже через плечо бросает ехидное:
– Нет необходимости. Но пожалуйста.
Он уходит, деловито прикрыв за собой дверь, Бартон шагает ближе, а Тони только выставляет вперед руку в останавливающем жесте. То, что Локи и Наташа еще что-то нашли – неудивительно – он и сам подозревал, что врагов у него будет больше, чем один или даже два. Дело не в этом. Дело в том, что Лафейсон нагло ему врет – его «выгода» никогда бы не излечила Тора, если бы с его стороны был замешан только «шкурный» интерес. Он должен был чувствовать что-то к нему – хотя бы оценить за внешность. Или примерить на себя роль «альфонса» и вжиться в нее. Или по-настоящему захотеть видеть Одинсона рядом, говорить с ним, касаться, ответить на предлагаемую ласку, тепло и заботу… Если только, конечно, Лафейсон не врал им всем с самого начала – он мог бы целенаправленно тащить Тора в постель, потому что уже хотел именно его.
