Он не хотел думать ни о чем лишнем в отношении Роджерса и Барнса – в конце концов, Тони близок и с Пеппер, и с Роуди – вовсе не обязательно лезть друг к другу в штаны, когда превалирует обычная дружеская привязанность. Но Тони никогда не жаловался на размер и скудность своей фантазии – та, дикая, довольно быстро нарисовала ему все то нежелательное возможное. А Наташа ей повторила, и это оставило весьма неприятный осадок на душе. Тони не часто видел их вместе, зато теперь мог воочию убедиться, так ли страшен тот черт, что ему рисует воображение.
Пока что тот «черт» был не самым большим или ужасным, но Тони не слепой и не привык себя обманывать. Он видит во взгляде Стива, обращенном на Барнса, совершенно другое тепло и участие. Отмечает каждый раз, когда они невольно соприкасаются руками, плечами, коленями. Считает улыбки, подаренные друг другу, и не может не делать определенных выводов. Зная Роджерса, с его невинной душой овечки, все это можно принять за выражение близкой дружбы. И Барнс отвечает ему тем же, очень похоже, но там, в глубине чужих глаз, Тони видит большое, темное, ненасытное желание, которое сдерживают что есть сил. Роджерс, если и чувствует его, то реагирует абсолютно неосознанно, инстинктивно – открыто, честно, но иногда краснея точно так же, как когда Тони пообещал ему сделать слепок с его рук по самый локоть и отлить их хоть в бронзе, хоть в золоте, за то, что Роджерс однажды справился с заклинившим штурвалом и не положил дорогостоящую технику с не менее драгоценным собственным телом прямо посреди испытательного полигона – на голову самого Старка.
Он краснеет точно так же, как когда Тони зовет его «красавчиком» и на утренний кофе в свой кабинет вместо планерки. Вот только Барнс, Тони уверен, никогда не позволял себе ни одной пошлости в сторону дорогого «друга», так что краснеет Стив по одной определенной причине. Причине, что не сулит Тони ничего хорошего.
***
Для начала ему нужно проверить Барнса – так ли Тони пьян, чтобы неправильно интерпретировать чужие взгляды. Таланту Тони выводить людей из себя ничего не стоит его спровоцировать. Всего одна небольшая махинация расскажет достаточно. Он, в конце концов, ученый, ему не составит никакого труда проанализировать и сделать выводы.
Несколько охранников, что пришли с дневной смены, приносят из комнаты отдыха бильярдный стол, шары и кии. Как раз для тех, кто хочет отдохнуть и расслабиться не только при помощи алкоголя и музыки. Играют в простой пул, но с подачи Тони – делают ставки на желание. И ставки распространяются на всех участников вечеринки, а не только на соперников. Кто-то проигрывает танец с Романофф, кто-то пьет текилу с чужого голого живота, кто-то декламирует Четвертую поправку, вставляя через каждое слово названия частей самолетов, а кто-то «любит погорячее». Тони, например, загнав последнюю «восьмерку» в лузу, «желает» Роджерсу оголить грудь, чтобы еще больше скрасить времяпрепровождение лучшей половины их команды. Но, конечно же, в результате смотрят на него не только немногочисленные девушки, а с подачи Романофф, которая умудрилась где-то найти гавайский венок и сомбреро, с Роджерсом еще и устраивают фотосессию. С пунцовым от смущения Роджерсом.
Барнс хохочет вместе со всеми, но он первым предлагает ему наконец-то одеться, а для того, чтобы прогнать озноб в довольно большом помещении подает не рюмку текилы, а собственную куртку. Накидывает ее на плечи абсолютно дружеским жестом, но Тони видит, как жадно проходят руки по чужому телу короткими выверенными движениями. Он будто чувствует их – как если бы сам одевал Стива. Друг бы просто закинул руку на плечи или похлопал по спине, а Барнс притирается плотнее, отваживая желающих получить еще один пикантный снимок и смотрит так, что Стив продолжает розоветь – пристально, жадно, с фальшивым ободрением.
Тони знает, что выглядит сейчас точно так же, как Барнс, и сжимает зубы, оскаливаясь – пусть он и судит предвзято, но говорит в нем отнюдь не текила, а здравый смысл: он точно так же, как и Барнс, хочет сломать чужие руки, посмевшие прикоснуться к чужим оголенным плечам. Поэтому больше и не сомневается – у него появился соперник. А еще он почти ненавидит себя за то, что сделал это, за то, что посмел так пристально наблюдать, и за то, что успел надумать и понадеяться.
Тони, кажется, уже опоздал с тем, чтобы претендовать на одно конкретное место в чужом сердце. Он не обольщается и действительно не имеет привычки тешить себя пустыми надеждами, оценивая ситуацию сугубо объективно. Роджерс – не дурак, он не даст себя обмануть тому, чьи чувства будут недостаточно сильны. Не обманется он и из-за того, что чувствует сам. Но Тони все еще может попытаться – если чувства Стива недостаточно внятны, а Барнс так и не начнет действовать, то он вполне может вклиниться между этими «неразлучниками» и взять то, что хочет больше всего. Насчет себя он не сомневается – кандидатуру Роджерса он рассматривает последние 3-4 месяца очень серьезно. Он прошел все стадии от «завалить в постель разово» до «сделать своим спутником на всю оставшуюся жизнь» и четко определил свои намерения. И ладно бы, с другой стороны, свет клином не сошелся на каком-то солдате, но Тони знает – знает, как коллекционер и ценитель: Роджерс – «штучный экземпляр», такие, как он, довольно редко встречаются. И он не будет Старком, если не возьмет себе самое лучшее, редкое или качественное.
Следующую неделю он отводит на то, чтобы понаблюдать за Роджерсом и Барнсом без алкогольной пелены перед глазами. Просчитать вероятности и вывести количество процентов с минимальной погрешностью. Он не опаздывает на собрание акционеров, спорит с поставщиками, выговаривает Пеппер шутя и беззлобно о том, что она пользуется его авторитетом недостаточно эффективно, пререкается с занудным Джарвисом по утрам, днем работает над чертежами на пределе сил, а вечером заглядывает то в ангар, то в гаражи, и трижды застает «сладкую парочку» вместе.
Уже одно количество встреч за неполные семь дней выводит его из себя, и что является не лучшим показателем. Даже если эти встречи кратковременны, случайны или с подачи самого Тони – он «любезно» попросил Стива помочь ему перенести некоторые запчасти из его мастерской у пилотов в гараж «водил». И каждый раз он снова видит это: улыбку Роджерса, как будто он вернулся с войны в отчий дом, и улыбку Барнса, как будто тот играет с любимой собакой, которую нужно усыпить, но рука не поднимается.
Он плевался от досады каждый раз и недовольно кряхтел, скрывая злость в саднящем горле. Горло ему, кстати, тоже не дает покоя – с того самого похмельного утра до нового воскресенья – он по уши в делах даже в календарный выходной, поэтому пренебрегает лечением. Горло саднит и чешется, из легких поднимается нечастый сухой кашель, за лопатками поселяется тихая нудная боль, а под ключицами противно тянет. Тони начинает свой день с сиропа от кашля под ехидные комментарии Джарвиса о «маленьких детях, не способных проглотить горькую таблетку» и сам над собой ехидничает – конечно, сквозняки в ангаре не страшны только Роджерсу, щеголяющему без рубашки, а вот Тони в дизайнерском пуловере и хорошо «продезинфицированному» обязательно не повезет. Черт возьми, у Стива не может быть еще и идеального здоровья – хоть какая-то аллергия у него должна быть, – а Тони не должен думать о том, что его возраст уже сказывается на организме так, что грозит последствиями за любую неосторожность.
Вот только в конце недели, когда он смог беспрерывно проспать целых восемь часов подряд, он понял, что это никакая не простуда, не ангина и даже не пневмония.
***
Горячий душ помогает ему взбодриться лучше, чем холодный. Он фальшивит, насвистывая нехитрый мотив какой-то привязавшейся песни, а когда берется за электробритву, его вдруг скручивает неожиданно сильный приступ кашля. Скользкая мокрота тут же попадает на язык, и он сплевывает в раковину раз, другой, а на третий среди небольших отвратительных желтых комочков обнаруживает зеленый. Зеленее кожи любых пришельцев, если они существуют, но он-то – человек, и точно не способен воспроизводить в своем организме что-то подобного цвета.
