Скривившись еще раз и чувствуя весьма однозначный рвотный позыв, он включает воду, но зеленый комок не спешит исчезать за решеткой канализации. Вместо этого он раскрывается под струей, превращаясь в продолговатый листок размером почти в дюйм. Тони подхватывает его пальцами, промывает и разглядывает, убеждаясь, что это действительно лист какого-то растения. Он пытается вспомнить, что ел вчера на ужин и мог ли подавиться так, чтобы, теоретически, кусочек какого-нибудь салата остался в пищеводе или попал в трахею, не принеся дискомфорта. Неделя была бурной, он спал слишком мало, отчетливо помнил только то, как пьет кофе – он всегда его пьет! И однажды Романофф угостила его сэндвичем собственного производства, но их гастрономические пристрастия не во многом различались – быстро, вкусно, калорийно. Потом, правда, приходилось расплачиваться за это в спортзале, но Тони любил бегать, а Наташа занималась единоборствами, так что отказывать себе им не пристало.

Поэтому он не хочет думать о том, когда успел объявить войну вегетарианству таким вот нетривиальным образом, но закашливается снова. Сгибается над раковиной в новом приступе, а на керамическом дне оказываются еще два таких же скомканных листа, и это совсем не смешно. Тони готов паниковать – он знает лишь одну причину их появления.

Ханахаки была бичем двух прошлых столетий – договорные браки, браки по расчету, отсутствие толерантности к меньшинствам, идеология какого-то конкретного общества, религия и даже банальный расизм были благодатной почвой для болезни безответной любви. В настоящее же, «свободное», время чувства довольно быстро перестали быть настолько глубоки, чтобы вызвать этот недуг – они слишком часто обесценивались или не выходили за рамки обычной влюбленности. Однако болезнь существовала и «процветала» до сих пор. Вот только лекарства от нее не было, а средств, которые сдерживали бы развитие болезни, всего несколько: инъекции гормонами или операция на легких. Если организм достаточно силен, а заболевший недостаточно глуп, чтобы держаться за бесперспективные чувства, то у него был шанс пережить это. С рецидивами, но болезнь иногда отступала. Примерно в одном-двух случаях из ста, и это хорошая статистика на самом деле. Паниковать рано. Тони сильный. Тони справится.

Его оглушило не паникой, как он подумал – осознанием того, что его расчет, рациональный и обдуманный выбор, его беспристрастное решение оказались вот этим – куда более глубокими, искренними и отнюдь не невинными чувствами. Он правда удивлен тем, что Роджерс… Стив – вот там, в самом сердце. Что он хочет его навсегда, безраздельно и исключительно непременно. Это больше не было логичным выбором подходящего партнера, это было желанием души и сердца – минуя мозг напрочь.

Он просто не думал, что способен на такие чувства. Всю его жизнь его единственной страстью была наука. Изобретательство, эксперименты, исследования, и даже пубертатные влюбленности и юношеский «поиск приключений» ни разу не заставили его кашлянуть в сторону избранницы или избранника. И вот что на самом деле странно. Неужели с возрастом переоценка некоторых ценностей научила его относиться к кому-то с подобным трепетом? Неужели теперь он хочет связать с избранным не только свою жизнь, но и все свое существо? Ему в это не верится. Он и правда не подозревал, что умеет не только влюбляться, но и любить – вот так, безответно, глубоко и до смерти. Рассуждая логически, он мог так сильно любить только себя самого и свой первый детский набор отверток, но никак не какого-то человека. Пусть и такого – совершенного, красивого, смелого и надежного. Вот только цветы – это прямое доказательство обратного…

***

Ханахаки передавалась через слизистые, через контакт с частями растений, а также по наследству. Чуть ли не половина всего населения планеты несла в себе ее спящий ген, даже не подозревая об этом. Вот только Тони знал – его отец однажды перенес эту болезнь, а значит, он – естественно, в группе риска.

Тони продает «родовое гнездо» без зазрения совести почти сразу после того, как вступает в права наследства. Он не привязан к этому богатому особняку, как к месту, где вырос. Может быть, ранее детство еще и изобиловало играми с любимой породистой собакой на просторных газонах, но пубертатный период дался тяжело. Он бунтовал, родители ни в чем не шли на уступки, проявляя собственный твердый характер, и эти годы жизни помнятся только по зажившим душевным ранам. Большинство хороших воспоминаний были вне дома – в школе и колледже, в компании друзей и на вечеринках, в первых гаражах и автомобилях, что носили его по скоростным трассам на пределе возможностей двигателя. Не о чем было жалеть, поэтому он ушел оттуда не дрогнув, правда предварительно проверив каждую стену, пол и потолок на наличие «сюрпризов» – и мистер Старк, и миссис Старк были горазды.

И конечно же, он нашел не один и даже не два тайника, но кое-что действительно важное оказалось на поверхности. Удивительно, но даже в их богатом особняке имелся пыльный захламленный чердак. Это в подвале была стерильная чистота, потому что отец переоборудовал его под мастерскую и даже выбирался оттуда пару-тройку раз в неделю, а на чердаке было только старье, которое отчего-то не выкинули. Ни один из них не страдал приступами ностальгии или желанием сохранить что-то «на добрую память», но вещи все равно скапливались, вызывая у матери бурное раздражение и обещания избавиться ото всего, до последней вешалки, книги или футбольного мяча – что еще там можно было хранить? Оказалось, и ту память тоже.

Он находит несколько коробок бумаги среди прочего хлама – в тех – школьные грамоты Тони, письма отца к друзьям, чертежи различных механизмов, квитанции на оплату бензина и прочий мусор. Тони честно пытается найти в них что-то полезное, но даже в дневниках отца не оказалось никакого компромата. Ворох витиеватых ругательств, все те же наброски чертежей и особо понравившиеся шутки Обадайи. Дневники матери были не в пример систематичнее и скупее даже на фамильярные выражения – сухая сводка значимых моментов жизни. Где одним из первых пунктов значился кашель ее будущего мужа.

Она ни о чем не говорила напрямую, – и это могла быть обычная простуда, но кашель упоминался матерью отдельной строкой и переставал мелькать на страницах только после свадьбы. Тони всегда считал, что умом он пошел именно в мать – они иногда понимали друг друга без слов, поэтому сейчас не может не делать выводов. Даже с учетом того, что представить отца безответно влюбленным, было очень сложно. Но, так или иначе, отец выжил, а вирус перешел к сыну, который тоже смог так глупо, глубоко, от всей души и сердца… влюбиться.

Ему хочется взвыть от бессилия и прекратить наконец прокрастинировать. Пора хорошенько подумать, что ему стоит делать дальше. Он смывает листки в унитаз и направляется на кухню за кофе, размышляя о том, что на другом краю света сейчас поздний вечер и самое время для того, чтобы выпить. Хотел бы он быть сейчас там.

Он снова закашливается, не успев сделать и глотка, и Джарвис тут же напоминает о сиропе.

– Он не помогает, – ворчит Тони, отставляя кружку – не хватало еще обвариться, если он опрокинет ее себе на колени.

«Тогда вам стоит обратиться к врачу и пройти обследование», – Джарвис мягок, но настойчив, уже привыкший к перепадам настроения создателя.

– Я прекрасно знаю, что скажет врач, – Тони решает поделиться спонтанно, а потом отмахивается от сомнений – от Джарвиса это будет очень сложно скрыть – он с ним всегда, 24 часа в сутки и семь дней в неделю. И не только дома, но и в лабораториях, мастерских, офисных зданиях – в собственном телефоне и любом компьютере, которым он пользуется. – Это – ханахаки.

Джарвис в ответ не издает ни звука, и Тони становится интересно, как ИИ отреагирует на эту новость. Что он ему скажет? Опять даст совет обратиться к докторам или сам построит план его болезни-лечения-выздоровления-или-смерти.

– Что молчишь?

«Скачиваю дополнительную информацию по теме», – сухо откликается Джарвис. Тони интегрировал в него программу самообучения одной из первых, и тот наверняка применил ее в самых различных областях. Но как бы там ни было…