Крепкие мозолистые пальцы обхватывают запястье его раненной руки и тянут за собой, прочь, по все тем же осколкам, а в ванной Бартон усаживает его на унитаз и достает аптечку. Промывает разбитые костяшки под струей холодной воды, обтирает полотенцем и обрабатывает ушибы и ссадины. Молчаливо, деловито, но и не сводя при этом тяжелого взгляда с Тони. А тот вдруг успокаивается – на смену буре приходит штиль – как будто поток, прорвавший плотину, наконец иссяк. Он чувствует полное опустошение. А еще холодные руки Бартона и подкрадывающуюся головную боль. Алкоголь почти выветрился, и ему на смену приходят усталость и заторможенность. Тони поднимает взгляд на охранника, и та сущность, что отвечает в нем за сарказм, может только горько огрызаться.

– Оказание медицинской помощи тоже входит в твой контракт и оплачивается. Не жди надбавок и премий за инициативность.

– Надо было и правда оставить тебя там умирать, – Бартон фыркает и переплетает их пальцы вместе, а Тони как будто бьют под дых этой фразой.

Он вскидывает голову, оказываясь слишком близко к чужом лицу, а потом, как во сне, хватается за крепкую шею, притягивая Бартона еще ближе, чувствуя, как хватка на пальцах становится сильней, а дыхание обжигает губы. Он не отдает себе отчета в том, что собирается сделать: ударить ли за насмешку или сразу вцепиться зубами в сонную артерию. Он вдруг слышит голос подсознания, что вопит где-то под метровым слоем обломков о том, что если прямо сейчас ему никто не поможет выбраться, если никто не поддержит, не обнимет, не предложит укрыться от проблем в тепле чужого тела, оно задохнется, истечет кровью, сгниет прямо там, под завалами. Стив Роджерс уничтожил его до самого основания.

– А вот на это у тебя никаких денег не хватит, – шепчет Бартон в приоткрытые губы, отстраняется, а потом ухмыляется так издевательски, что Тони чуть и правда не пускает слезу.

– Поттс разве нанимала мне шлюху? – огрызается он в ответ, пытаясь переварить то, что сейчас почти произошло. Внутри теперь смятение и паника совсем по другим причинам, и он не знает, нужно ли ему все еще бояться самого себя или теперь еще и телохранителя.

– С наймом шлюх ты всегда справлялся сам, насколько я в курсе, – Бартон прищуривается, но продолжает обманчиво улыбаться, и Тони окатывает горячей волной смущения, если не стыда. Бартон мог ведь не побояться и сразу врезать, а не отшучиваться.

Что он вообще собирался сейчас сделать? Действительно предложить переспать первому встречному, чтобы не думать о Стиве, или, отчаявшись, попытаться спрятаться в чужих руках от невыносимой боли? В руках все того же первого встречного? Он уже проходил через это – все тщетно, да и Бартон тут совершенно ни при чем.

– Ты прав, найду кого посмазливее, – ехидничает он, поводит плечами и чувствует, как рубашка липнет к спине от пота. Его бросило в жар явно от остатков алкоголя в крови, а не от перспективы провести ночь с крепким симпатичным парнем.

– Вперед! – радуется Бартон, но не уколоть не может. – Рад, что вы наконец взяли себя в руки, мистер Старк.

Он красноречиво указывает на их все еще сцепленные ладони, и Тони торопливо отдергивает свою.

– Твоими молитвами, – бурчит он на автомате, но отчего-то теперь не знает куда деть залепленные пластырем костяшки.

– И раз тебе наконец-то надоело жалеть себя… – а Бартон и не подумает его жалеть – вот этого в его контракте не было точно. – Тогда, может быть, озаботишься тем, что твою компанию пытаются развалить на куски еще при твоей жизни?

– Что? – сипит Тони и мигом оказывается на ногах, тогда как чертов провокатор только деланно закатывает глаза к потолку. – Что ты только что сказал?

***

Одинсон хмурится подобно туче, что с самого раннего утра заливает полигон холодным ливневым потоком. Мрачной скалой он подпирает угол, сложив руки на груди и уперев взгляд в одну точку, и от этого метания Пеппер, злая усмешка Романофф и даже растерянность Беннера делают ситуацию донельзя серьезной. Как будто уже непоправимой. Но Тони не хочет в это верить. Даже если от намеков Бартона до подробного рассказа Поттс он сам успел себя накрутить до истового приступа бешенства.

Все то время, что он сражался с болезнью, мирился с ней, принимал или рефлексировал, за его спиной творились такие дела, что чуть было и правда не стоили ему компании. Слухи об утечке информации оказались правдой – наработки Тони частями перепродавали конкурирующим фирмам и заграницу. Последняя встреча с «фанатами» была попыткой убрать его из игры, а компанию отдать на растерзание акционерам. А уж «отпуск» в Индии и вовсе был непрозрачным намеком на то, что его гений кто-то очень упорно пытается прикарманить себе. В добавок ко всему, пленение Тони, его физическое и психологическое состояние после стало неплохим поводом дискредитировать его как управленца и держателя основного пакета акций. Тони никогда не пытался узурпировать власть над детищем отца, ведь некоторые из друзей того до сих пор трудились в «Старк Индастриз» – ему хватало стоять у руля номинально – всем остальным занимались Пеппер и Обадайя. Теперь же он понимает, как легко рассыпается карточный домик, если вынуть из него хотя бы одну карту.

Черт возьми, пока он валялся в больнице, они даже успели поймать шпиона, что воровал информацию! И если бы не Бартон с его «шоковой терапией», Тони еще неизвестно когда мог узнать обо всем этом! И Одинсон мог был зол еще и поэтому – очевидно, они с Пеппер не хотели посвящать во все это Тони, только-только выбравшегося с того света. Пусть даже тот и самоустранялся в большинстве случаев, когда дело доходило до «подковерных игр», но и быть разменной монетой он не собирался. Большая часть предприятия держится на его разработках, а без него Обадайя и остальные были бы только производителями. Никак не мануфактурой.

К чести Тони, он никогда бы и не позволил произойти чему-то подобному, если бы его все-таки ставили в известность о том, что происходит в компании. Оттого он сейчас зол ничуть не меньше, чем Одинсон.

– Ну и что он говорит? – Тони кивком указывает на стену соседнего кабинета, намекая на шпиона, что, конечно же, находится не в офисном здании на краю полигона.

– Слишком много – вообще и слишком мало – по делу, – в голосе Романофф слышится досада, а это значит, что ни угрозы, ни пытки, ни хитрые словесные ловушки парней Одинсона и самой Наташи не подействовали. В конце концов, в случае удачи, они бы тут не сидели с кислыми минами.

Тони чертыхается, трет затылок, осмысливая полученную информацию, и пытается подойти к делу как к математической задачке с рядом неизвестных: кто, сколько, как и когда. Вот только что-то мешается в мозгу, отвлекая внимание. То ли уж слишком уж хмурый Одинсон – а ну как вдруг они еще напоследок приберегли «сладкое»? То ли шушукающиеся Романофф и Бартон – Тони даже не хочет думать о том, насколько близки те могут быть на самом деле. Почему не хочет – еще более пространный вопрос, и им он точно не будет заниматься прямо сейчас. То ли виноватый вид Пеппер, которая наверняка жалеет его ничуть не меньше, чем Брюс, оттого из нее помощница сейчас никакая.

– Я буду думать, а вы идите, гуляйте. Всю новую информацию сразу мне на стол. Джарвис, проследи! – он, в конце концов, может даже обидеться на них за то, что оставили «за бортом» в бурю. Того, кто на самом деле двигал этот корабль.

Он не хочет видеть даже не вовремя заглянувшего Стива, которого Наташа перехватывает за локоть у самой двери и уводит за собой. Особенно его – Тони сейчас хватает проблем. Остается только Одинсон, который как будто не слышал его слов и все еще изображает из себя недвижимое изваяние. Тони поднимает бровь и щурится, надеясь, что вот теперь-то с ним будут откровенны, но он точно не может представить, что как только дверь в кабинет закроется, оставляя его наедине с начальником охраны, тот крепко откашляется в кулак, шагнет к рабочему столу и выложит перед Тони не секретную сводку, а белый помятый колокольчик. Надорванные лепестки испачканы сукровицей, а короткий стебель блестит от слюны.