«И твой номер телефона», – неистово хочется добавить ему, но он никогда не был настолько груб с тем, кого хотел. Кого хотел очень сильно.
– Спасибо…
– Долго еще? – подошедший охранник портит атмосферу еще больше – хозяин хоть и переключается на него, но теперь и внимание мотоциклиста приковано к своему… Неважно, к кому. Важно, что Шульдих хочет, чтобы он смотрел только на него, больше, чем дышать. И впервые за два месяца сила этого «наваждения» не только озадачивает его, но и пугает.
***
Фарфарелло наконец пригоняет свой байк на диагностику. И судя по тому, с каким лицом он с ним расстается, дело не в том, что он не любит перемещаться на своих двоих. Кен боится зарекаться о каком-либо доверии между ними, но уважает его готовность бороться и с предрассудками, и с мизантропией. Если, конечно, Фарфарелло чем-то из этого страдает, а не получает от этого удовольствие. Ему все еще иногда сложно идентифицировать своего новоприобретенного друга иначе, как «псих», но ему неожиданно легко в его обществе. И почти комфортно – даже несмотря на то, что ни одно из его действий он не может предугадать наверняка. Фарфарелло ничего от него не ждет и ни к чему не обязывает – и это подкупает с потрохами. Ведь он в ответ тоже может ничем подобным не заморачиваться. Единственное, о чем Фарфарелло просит – подвести его с работы, пока сам он не «на ходу». Кен, конечно же, фыркает, но понимает, что дело не в избалованности – Фарфарелло нравится, как он водит, и нравится водить самому, сравнивая их мотоциклы и стили вождения. Кену нужно в очередной раз смириться с этой прихотью и не спорить лишний раз – тот «псих» все еще может быть психом.
На третий день диагностики он снова приезжает за ним в бизнес-центр, но на этот раз Фарфарелло навязывается еще и на ужин, и Кен снова фыркает: тот и не плевался, но и не хвалил его еду – откуда такое рвение? Фарфарелло настолько одиноко без своего «боевого коня»? Кен не уверен. Фарфарелло хочет провести вечер в его компании? Более вероятно, но это отнюдь не льстит – не стоит забывать о чужом сумасшествии. Хотя порой Кену кажется, что сумасшедший здесь именно он – как иначе объяснить ответную тягу разделить свой ужин с «почти-не-маньяком»? Чудеса, да и только.
Они заезжают в кондитерскую Фудзимии, и пока заказ Кена упаковывают, к нему пристает какой-то иностранец. Туристы – обычное дело – все они улыбаются, не могут найти нужную дорогу ни с путеводителем, ни с навигатором, и не знают, чем отравиться в довольно экзотической для них кухне. Глупые гайдзины, а этот конкретно мало того, что рыж как морковь, так еще и настойчив не в меру. Он, похоже, вообще не знает ни той самой меры, ни такта, хотя его знаний в японском хватает, чтобы играть в гляделки с Фудзимией. А еще – так топорно подкатывать к Кену. Девушки, может, на что-то подобное и ведутся, но ему хватает лишь одного взгляда, чтобы определить в иностранце любителя быстрого перепихона. У Кена есть такой же любвеобильный сосед – весьма показательный наглядный пример.
Поэтому он старается максимально быстро разрядить обстановку и развести все участвующие в разговоре стороны по разным углам. С Фарфарелло станется устроить драку в нетерпении, Фудзимия поможет спрятать труп, выместив свое недовольство, а Кену останется лишь стоять в сторонке и есть попкорн.
Мимолетная встреча забывается, но через несколько дней Кен снова встречает этого рыжего гайдзина. Тот как будто кого-то ждет, прохаживаясь возле кондитерской, но завидев Кена, тут же направляется к нему. Снова что-то спрашивает о выпечке, приторно улыбается, завязывает разговор и предлагает выпить кофе тут же, «не отходя от кассы». Кен же пытается удержать брови на месте, пока не понимает, что его снова банально пытаются склеить. Да, в простой белой приталенной рубашке под распахнутым дизайнерским пальто гайдзин меньше всего напоминает офисного клерка – то ли тот самый любитель экзотики, то ли стриптизер, то ли хост. Ни к одному из этих типов Кена не тянет – ему вообще все это до лампочки – но этот навязчивый иностранец заставляет оборачиваться себе во след. А еще – ловить себя на подспудной мысли, что незнакомец все-таки симпатичный, хоть и тот еще придурок.
Когда эта случайная-неслучайная встреча повторяется в третий раз, почти по тому же сценарию, Кен рассказывает об этом рыжем Фарфарелло. А в ответ получает довольно подробный рассказ. По его меркам.
– Блуд – есть один из смертных грехов, – Фарфарелло жмурится от удовольствия и пожимает плечами.
Он уважает людей, без какого-либо страха предающихся этим самым смертным грехам. Проституток, наркоманов, воров, убийц – где предел его морального разложения, Кен не хочет выяснять. Зато очень хочет знать, отчего почти-коллега Фарфарелло по работе так настойчиво липнет именно к нему.
– Тебе не кажется, что мы раньше где-то встречались? – «Шульдих» – так он представляется в их четвертую встречу уже возле бизнес-центра, и Кен мысленно «возводит очи горе».
– А тебе не кажется, что я уже достаточно непрозрачно намекнул на то, что не буду с тобой спать? – Кену надоедают эти словесные «реверансы» – абсолютно никудышные в его адрес. Он бы точно их запомнил, если бы слышал ранее. Точно так же, как и яркую шевелюру.
Шульдих хищно прищуривается, делает шаг вперед, оказываясь непозволительно близко, и Кен сжимает в руках шлем, проклиная опаздывающего Фарфарелло.
– Кто тебе сказал, что я хочу с тобой спать? – томно шепчет этот рыжий искуситель, и у Кена по спине ползут мурашки озноба – не возбуждения.
Отчего-то этот темный взгляд, глубокий голос и жадное выражение лица напоминают ему о первой встрече с Фарфарелло. Как будто Кен – попавшая в смолу букашка. И его довольно быстро начинает подташнивать от того количества адреналина, что сейчас выделяется в кровь. Но почти сразу же Шульдих отстраняется, и теперь его улыбка абсолютно невинна.
– Я всего лишь хочу выпить с тобой чашку кофе и поболтать, – но вот ни разу ему не удается скрыть то вполне определенное желание за обычным приглашением.
– Потом – пройтись по вечернему Токио, выпить в баре, сходить на свидание, вместе встретить день Святого Валентина и, в конце концов, пожениться? – парирует Кен с сарказмом. Его действительно не интересуют отношения. Тем более – с парнями. Еще хуже – с парнями-иностранцами.
– А я уже настолько тебе нравлюсь? – Шульдих смеется – легко, запрокидывая голову, и без какого-либо подтекста. А Кена снова прошибает озноб – да, гайдзин, симпатичный, но в Японии это он – экзотика, и прямо сейчас он выглядит как никогда необычно. Его красота – естественна, а смех – искренен, и Кен впервые видит его таким открытым и честным. Тогда откуда же это навязчивое желание затащить его в постель? И в постель ли? Что еще скрывает за собой это приглашение?
– Не дождешься.
– Всего одно свидание, – Шульдих продолжает настаивать, а Кен – все больше пугаться. Издалека заметив Фарфарелло, он машет тому рукой, отвлекаясь от рыжего дьявола.
– Прости, но нет. Ты мне неинтересен.
– Что, ни одного шанса? А ты упрямый, – Шульдих не выглядит расстроенным. Вместо этого в его глазах загорается весьма недобрый огонек. – Но я упрямее.
Он хитро подмигивает подошедшему охраннику и неспешно уходит по своим делам. Кен задумчиво хмурится, тщась понять чужой столь пылкий интерес, но тоже быстро переключается на Фарфарелло.
– Все еще зовет тебя в койку?
– Все еще не собираюсь там быть, – Кен отдает ему шлем и демонстративно садится ближе к рулю – раз поддержки от этого «друга» не дождешься, тот поедет пассажиром. – Твой байк готов. Едем?
А вот эта чужая загадочная ухмылка его ничуть не трогает – он уже не раз был с Фарфарелло на треке. Как и на краю смерти.
***
Парень действительно оказывается упрямым. «Кен. Его зовут Кен», – напоминает себе Шульдих в третий раз, но не думает отчаиваться. Ему уже попадались такие «крепкие орешки» – нужно всего лишь найти правильный подход. «Нахрапом» взять его не получилось, значит, нужно от правды перейти ко лжи. Шульдих уверен, что после одной единственной ночи, он бы успокоился, и они бы разбежались и больше никогда не встретились, но Кен уверенно отвергает честное предложение, а значит, Шульдиху придется разыграть перед ним небольшой спектакль, чтобы добиться своего. Ведь он действительно упрям ничуть не меньше.
