– Я сделаю все, что хочешь, но прямо сейчас мы едем за ними!

***

Он даже не замечает, что кричит. Захлебывается воздухом, а язык не успевает проговаривать все то, что сейчас проносится в голове. Он еле удерживается от того, чтобы схватить Кроуфорда за запястье и потащить к машине, но Брэд лишь скептично приподнимает бровь, а во взгляде четко читается цифра, которую его «деловой партнер» заплатит ему за подобную услугу.

– Мне нужно навестить одного из наших инвесторов, и тебе стоит присутствовать на этой встрече, – Кроуфорд, не торопясь, садится в машину, не торопясь заводит мотор и нарочито медленно выезжает на дорогу. Шульдих может сказать, насколько часто Брэд мечтает о личном водителе с тех пор, как обосновался в Токио.

– О, нет, ты так со мной не поступишь, – он не собирается делать таких глупостей, как, например, вцепиться в руль самому и повернуть в нужную сторону, но сжимает зубы до боли и продолжает улыбаться. – Это тот парень, о котором я говорил.

Он все еще может разглядеть вдалеке два сине-черных шлема.

– Больница и охранник, – напоминает Кроуфорд, поправляя на носу очки в стильной тонкой оправе.

– Признайся, тебе доставляет удовольствие издеваться надо мной.

– Ровно столько же, сколько и тебе – надо мной, – Брэд не врет ему ни в едином слове так же, как и Шульдих любит помучить чужие нервы. Но прямо сейчас последний на грани того, чтобы умолять, а Кроуфорд останется глух к чужим мольбам – он слышит только голос денег.

– Все, что захочешь, босс. Я не шучу, – Шульдих пробует в последний раз и становится максимально серьезным – в чужую машину его толкнуло отчаяние, и оно же заставит его пойти на любые сделки с дьяволом. Его импульсивность – это его единственный недостаток, который выливается в неприятности в самый неудачный момент.

– Я в этом не сомневаюсь, – Кроуфорд бросает на него внимательный взгляд, но пока что движется в ту же сторону, что и мотоцикл. – Что за «жизненно-необходимая потребность»?

– Я надеюсь, что ты никогда такую не испытаешь, – Шульдих огрызается, нервно ерзает на сидении и почти пугается, когда они встают на светофоре, а мотоцикл пропадает из виду.

– Я знаю тебя достаточно долго, чтобы быть уверенным, что ты не настолько добросердечен, – Брэд фыркает и снова смотрит на него с интересом. – Кто он?

– Без понятия, – а Шульдих вспоминает, что Брэд, в целом, не был ярым педантом, но его внутренний перфекционист всегда требовал доводить начатое до конца. Он услышал только середину истории – нужно начало, а потом – узнать, чем все закончилось. В конце концов, Шульдих – не последний человек в его окружении, чьи рассказы он хотел бы выслушивать.

И он выкладывает ему все как на духу – про больницу и чужие сплетни, про сны и навязчивое желание «чего-то большего», про уверенность в этой необходимости и «потребность». К концу рассказа, Кроуфорд, естественно, начинает скучать.

– Твое либидо делает из тебя одержимого сексуального маньяка. Завтра я выкуплю твою долю фирмы, а ты – обратись к врачу.

– Ты – злой, жадный, эгоистичный, меркантильный человек, и никогда не встретишь своего соулмейта, – скалится Шульдих в ответ, отмечая, как чужие пальцы на руле сжались крепче, а костяшки побелели.

– Думаешь, он – твой соулмейт? – отрешенно спрашивает Кроуфорд – тогда бы эта одержимость еще могла быть объяснима.

– Меня никто не насиловал, чтобы на нем появились черные следы, – Шульдих такой вариант даже не рассматривает. Брэд просто не понимает, каково это. – Ты помнишь, как гонялся за тем редким револьвером начала века? В моей «коллекции» таких еще не было – чтобы ты понимал, о чем я.

Шульдих хихикает, но все еще вглядывается в поток машин, а Кроуфорд бы поспорил с его определением – теплое с мягким не стоит сравнивать. Он действительно знает его не первый год, чтобы сомневаться в том, что очередной потенциальный любовник, пусть и необычный, вызвал бы такие бурные эмоции. Шульдих – фетишист, и это одна из немногих его черт, с которой Кроуфорду было тяжелее всего смириться.

Они блуждают в плотном потоке машин почти час, прежде чем попадают в обычный спальный район. Шульдих уже сгорает от нетерпения и страха упустить свою «добычу», а Кроуфорд не оставляет надежд спустить его с небес на землю.

– Ты знаком с тем охранником?

– Нет. Но я слышал, что Каваучи пищала от восторга, получив его резюме, – а еще он слышал, что начальник охраны, в отличие от менеджера по персоналу, «пищал» отнюдь не от восторга – от ужаса и негодования. Как говорится, «потом сюрприз будет» для Кроуфорда. Раз этот «Фарфарелло» все-таки попал к ним на работу, то сюрприз может быть и не самым неприятным. Прямо сейчас он для Шульдиха – судьбоносная нить. Ну или, по крайней мере, весьма красноречивое обещание воплощения всех его несбыточных чаяний и надежд.

Он первым замечает припаркованный у какого-то магазина мотоцикл и нетерпеливо дергается, когда Кроуфорд высаживает его на углу соседнего дома.

– Завтра у меня выходной, – он уже предвкушает.

– Завтра мы летим в Бангкок для заключения сделки, – парирует Кроуфорд не терпящим возражений тоном, и Шульдих только отмахивается.

– Зануда.

Он торопится в магазин, запоминает вывеску и не видит хмурого выражения лица Брэда. Не знает он и о том, как тот на самом деле недоволен гедонизмом своего приятеля. А еще о том, что Кроуфорд снова со вздохом трет переносицу и почти пять минут пытается отвлечься от своего раздражения, разглядывая молодого мужчину, в поварском фартуке, что разговаривает с курьером в метре от того самого магазина. Но Шульдиху сейчас откровенно плевать на чужое недовольство. Ему на него плевать больше чем в половине случаев. Единственное, что его волнует – не упустить свой шанс снова. Он и правда готов вцепиться в него зубами, заметив охранника у одного из небольших столов внутри магазина-кондитерской, а свою жертву – у кассы.

– Не подскажете, что здесь самое вкусное? – он пристраивается сбоку, почти сразу же нарушая личное пространство.

– Все, без исключения, – а в ответ получает уверенный кивок, но абсолютно дежурную улыбку.

– Раз так, то будет очень сложно выбрать, – он чуть приглушает голос, подмечая детали одежды, черты лица, особенности фигуры, а потом оглядывается на продавщицу. – Но уж вы-то не бросите меня в беде?

Девушка в фартуке с эмблемой кондитерской смущенно улыбается и уже хочет прийти на помощь, когда Шульдих решает сам.

– Мне то же, что и этому нелюбезному господину, – и улыбается до боли в скулах, уверенный, что его намек воспримут правильно.

– Какие-то проблемы? – за прилавок проходит хозяин этого места, и Шульдих тут же на корню душит внутренний голос, который начинает строить очень противные предположения о том, почему на него могут смотреть как на потенциального врага народа, и какое отношение хозяин имеет к тому, кто меньше чем через час окажется в постели Шульдиха. Черт бы побрал этих японцев с их «любовью» к гайдзинам. Черт бы побрал его внутренний голос, который прямо сейчас произносит несколько витиеватых ругательств на английском, подслушанных у Кроуфорда, когда тот бывал в особо дурном расположении духа.

– Только с тем, чтобы найти что-то не чрезмерно сладкое, – начинает он и хочет продолжить сравнением своего визави с сиропом, как хозяин перебивает его весьма холодным тоном.

– Магазин тофу за углом.

«А панель – еще дальше» – читается невысказанное продолжение фразы в его взгляде, и Шульдих вдруг отчетливо понимает, что со всеми своими притязаниями на симпатичного мотоциклиста мог и опоздать. А внутренний голос может быть вполне голосом ревности – не даром же хозяин вступился. И его тут же захлестывает новая волна ажиотажа – отбить паренька у этого злобного отмороженного ублюдка будет тоже захватывающе.

– Возьмите бисквит с кленовым сиропом, – подает голос мотоциклист, и теперь Шульдих наблюдает немного сконфуженную, робкую улыбку, направленную хозяину. Призванную разрядить обстановку, и которая мигом становится самой милой, которую он когда-либо видел.