После встречи у офиса, через несколько дней, он подбивает Кроуфорда снова подвести его к кондитерской. Без особой надежды, но Брэд отчего-то соглашается. Наверняка, чтобы потом предъявить счет за извоз, но Шульдих может быть благодарным, когда хочет.
В кондитерской он заказывает два кофе, намереваясь отдать один стаканчик Кену, когда тот придет, но вместо него появляется Кроуфорд. Заказывает себе слойку с ванильным кремом и как ни в чем ни бывало устраивается за столиком напротив Шульдиха. Тот выразительно поднимает брови и расплывается в максимально дружелюбной улыбке.
– Как великодушно с твоей стороны – пытаться мне помочь.
– Не обольщайся. Я здесь только для того, чтобы посмотреть, как тебя снова продинамят. Я уже почти уважаю этого парня за стойкость, – Кроуфорд демонстративно достает планшет и стилус, решая продолжить работу во время ожидания, и не смотрит на своего якобы партнера.
– Как жестоко, – Шульдих не ведется и вместо этого склоняется над своим стаканчиком и приглушает голос. – А может, ты просто присмотрел себе кого-то в этом месте?
Ответом ему служит одна саркастично приподнятая бровь, но Шульдих не спешит разочаровываться. Брэд здесь явно не ради Кена. Ну или не совсем – скорее, ради Шульдиха – ему действительно интересно, как он справляется со своим «наваждением». Брэд никогда его не недооценивал, он знает, что тот обязательно своего добьется. Обязательно – не мытьем, так катанием. Стоит всего лишь немного пораскинуть мозгами – Кен, очевидно, не воспринимает отношения на одну ночь, а это значит, что либо он – ханжа, либо – неисправимый романтик. У него нет проблем со своим полом – по крайней мере, Шульдих уверен, что ему не показались те редкие, но определенно оценивающие взгляды, а это, в свою очередь, указывает на то, что Кен повелся бы не на флирт, а скорее на случайное знакомство, потом – общение, дружбу, а под конец – чужие вспыхнувшие чувства. Да, если бы Шульдих знал заранее, он разыграл бы именно этот сценарий. Теперь же придется пойти обратным путем: раз он принимает его за пикапщика со стермотоксикозом, которому плевать, кто в его постели, лишь бы был, тогда он именно им и будет в его глазах. Будет раз за разом получать отказ, пытаться снова, идти на высокие и красивые жесты, ухаживать, а потом, как драматично, окажется впервые по-настоящему влюбленным. Ведь Кен – почти наверняка именно тот неисправимый романтик – он не сможет не клюнуть на того, кого сам же заставит испытать такие «глубокие, сильные и искренние» чувства. Всего и делов.
Он не замечает, как от нетерпения начинает постукивать носком ботинка по ножке стола, мнет салфетку в руках и забывает про кофе. Пока Кроуфорд не выдерживает и не пинает его по ноге, а над входной дверью не звенит колокольчик, оповещая о так долгожданном посетителе. Шульдих замечает обреченный, усталый взгляд Кена в свою сторону и хищный, предупреждающий – от владельца кондитерской. И остается на месте ровно до тех пор, пока Кен не выходит на улицу с аппетитно пахнущим пакетом в руках. После этого ничьи взгляды и недовольные фырканья его не остановят.
– Я, кажется, уже все предельно ясно объяснил, – вздыхает Кен, когда к нему пристраиваются в шаг. – И повторять не собираюсь.
– Ты уже это делаешь, – Шульдих легко улыбается, заглядывая в его лицо сбоку. – И теперь мне уже не просто интересно. Ты принципиально не знакомишься с новыми людьми? Или тебя раздражаю именно я?
– Ты знаешь ответ на этот вопрос, – парирует Кен. Он сегодня не на мотоцикле и внимательно смотрит по сторонам, подойдя к пешеходному переходу.
–И не думаешь, что можешь ошибаться на мой счет?– Шульдих продолжает ухмыляться, и ему ничуть не обидно.
– В отношении тебя это сложно сделать, – Кен пожимает плечами как само собой разумеющееся.
– И все-таки ты неправ… – начинает он, но Кен неожиданно останавливается посреди тротуара и перебивает.
– Даже если так, закончим на этом. Мне не интересно, повторяю в последний раз.
– Уверен? – Шульдих снова шагает ближе – его так и тянет к этому самому обычному парню – в простых джинсах и давно немодной куртке – таких тысячи в Токио. – А если завтра я приду к тебе с букетом цветов?
О, сейчас он даже навскидку не вспомнит, когда покупал цветы хоть для кого-то из своих любовников. Наверное, он делал это еще в колледже. Но он вполне серьезен – Кену Хидаке он бы их купил – и вот над чем ему стоит подумать отдельно.
Кен же в ответ смотрит на него как на умалишенного, и Шульдих быстро развеивает все его заблуждения.
– Или попрошу того хмыря, что сидел вместе со мной за столиком, и по совместительству, кстати, директора нашей фирмы, провести сокращение штата службы охраны… – он наблюдает, как на лице Кена быстро сменяются эмоции – усталость перетекает в удивление, потом в гнев, а после возвращается к обреченности. И наслаждается этими чувствами, внутренне ликуя: ну теперь-то Кену точно интересно. – Но я не буду этого делать, а всего лишь попрошу у тебя номер телефона. И шанс – знакомством со мной не стоит пренебрегать.
– Всегда мечтал быть знаком с шантажистом, – Кен закрывается: складывает руки на груди, поджимает губы и не позволяет подавленной ярости просочиться во взгляд. Шульдих торопеет на секунду – он все его слова принимает за чистую монету, очевидно, теперь думая о нем как об озабоченном маньяке. Тогда как Шульдих хотел всего лишь добавить немного «перца» в их общение. Шутка не удалась, и теперь ему придется спасать свое положение.
– Обещаю не донимать звонками и сообщениями, если будешь на них хотя бы иногда отвечать, – торопливо произносит он, облизывая губы. Ему вдруг жарко – то ли действительно от испуга, то ли от близости так давно желаемого объекта. В горле пересыхает, и он с трудом может поднять на Кена глаза.
Тот молчит почти минуту, а потом со вздохом достает телефон. Шульдих диктует цифры, а когда слышит короткую мелодию входящего сообщения, не может не улыбнуться и не порадоваться своей маленькой победе.
– Зачем это тебе? – спрашивает Кен, все еще хмурясь, и Шульдих оскаливается шире.
– Знаешь, у меня нет знакомых, с которыми бы я не спал. Это интересно, – он взмахивает рукой на прощание.
У него действительно очень немного таких знакомых, но пусть Кен думает, что Шульдих – именно тот, кого он себе вообразил. Пусть обманывается до поры, до времени. Тем интереснее будет обвести его вокруг пальца не один и даже не два раза.
***
Кен предполагал новую «осаду» на этот раз через телефон, но Шульдих пишет не чаще раза в день, звонит раз в трое суток, а у кондитерской появляется дважды в неделю. Но если он все еще на что-то надеется, то Кен и теперь не собирается открывать ему дорогу в свою постель. И пусть в сообщениях лишь пожелания доброго утра или приятного аппетита к ужину, в звонках – повседневный треп о погоде, работе или фильмах – музыке, еде, хобби – а на встречах больше не звучит ни одной пошлости или скабрезности – Кен не собирается обольщаться. Хотя все равно ловит себя на том, что опять изредка залипает на неординарной внешности.
Когда на встречу Шульдих идет прямо из офиса, его волосы собраны в низкий хвост, а неопрятная длинная челка прячет прямой взгляд. В раменной в конце квартала он заплетает небрежную косу, укладывая ее на плечо, чтобы не мешала. На короткой прогулке распускает пряди, позволяя ветру с ними играть. Кен не хочет думать, отчего фиксируется на чужой шевелюре. Почему отмечает детали, смотрит в ответ и поддерживает разговор. А потом снова ловит себя на том, что следит за тонкими пальцами, что путаются в ярких волосах.
Он готов возненавидеть себя за эту слабость и упрямо отгоняет любые параллели, всплывающие в памяти – старые раны давно не болят. Он отказывается делать из своей травмы фетиш, а всех длинноволосых парней подозревать в садистских наклонностях. Садизмом здесь занимается именно он – потворствуя этому знакомству, продолжая общение и встречи. Да, Шульдих его почти вынудил, и Кен ни за что не поверит, что тому всего лишь не хватает собеседника, но он не может отделаться от эфемерного чувства узнавания. Как будто они однажды пересеклись взглядами в толпе и тут же пошли по своим делам. Он все еще уверен, что этого никогда не происходило, но подозревает, что его просто пытаются заставить так думать. Шульдих или он сам – вот в чем вопрос.
