Конец

========== Бонус IV ==========

Комментарий к Бонус IV

Пейринг: Шульдих/Кен

Музыка: LanaDelRay – “West coast”

Коллаж: https://disk.yandex.ru/i/FJIxMXQQ5lKHuA

***

Лето приходит незаметно, но очень активно: Кен не успевает оглянуться, как начинает задыхаться от жары в бетонных «джунглях». Спасают только густая тень в прохладном гараже да скорость на треке – хоть какое-то движение воздуха. Кен мечтает разориться на кондиционер, а пока обходится стареньким вентилятором, что гоняет теплый воздух по квартире ночи напролет.

Шульдих, в отличие от него, на жару не жалуется – он любит тепло. Любит холодное пиво знойным вечером, прокатиться с ветерком на треке, сидя на мотоцикле позади Кена, или намочить футболку, когда термометр выдает совсем уж запредельные цифры для июня. Он пытается уговорить Кена взять отпуск хотя бы на неделю и укатить на мотоцикле куда-нибудь на побережье. Где будет не так много отдыхающих, но приличный бар – большего ему не надо. Шезлонг, крем от загара и соулмейт под боком, желательно, в одних только шлепанцах. Кен оценивает шутку, но с отпуском все еще тянет: то завал на работе, то гонки, вышедшие на полупрофессиональный уровень, то Фарфарелло, возомнивший себя напарником Кудо. Да, он придумывает отговорки, но это лишь потому, что он подсознательно боится – вместе с городом накаляется и Шульдих, и в таком состоянии с ним чревато оставаться наедине.

Он все еще не давит на него, не флиртует, не соблазняет, позволяя привыкать к их близости так, как удобно Кену. И тот безгранично за это благодарен – поцелуи – это одно, но двинуться дальше… Его комплексы все еще на месте, даже если они глупые, несуразные или совсем уж неуместные. Кен и сам понимает, что дело в банальном доверии, но с тем – не как с велосипедом –разучиться можно. Обжегшись один раз, он перестраховывался долгие годы, в итоге, вообще перестав понимать, как можно быть ближе к кому-то, чем уже есть.

Доверять трудно – это как барьер, перед которым он топчется на месте, делая безрезультатные, но постоянные попытки его перешагнуть. Кен не знает, что ему для этого сделать – он решился однажды, но все остальное – уже совершенно другой уровень. Он все ждет какого-то знака, или толчка, или действий со стороны Шульдиха, но тот лишь охотно целует в ответ или обнимает, а во всем остальном предпочитает держать руки при себе. Что просто поразительно, учитывая его прошлые «аппетиты». Но и в этом Кен его понимает – он стал инициатором, и Шульдих поддерживает его в стремлении двигаться самому, без подначивания или давления. Вот только он прекрасно знает, что терпение – не добродетель Шульдиха, и скоро ему надоест этот спектакль с «недотрогами». Он уже чувствует, как разогреваются не только воздух, стены, город или чье-то томительное ожидание. Шульдих полыхает изнутри. Тает от поцелуев, прикосновений, жестов или слов, и медленно раскаляется добела, готовый вот-вот вспыхнуть страстью и забыть про любые внутренние тормоза и запреты. А это будет плохо для них обоих – Кен должен сделать этот шаг сам.

Он видит, как порой Шульдих стискивает кулаки или просто убирает руки в карманы, останавливая себя от недозволенного. Замечает, как тот чертыхается, отодвигается или глушит тяжелый стон на чужих губах. Как запирается в ванной по вечерам – и Кен, черт возьми, не хочет его мучить, но так и не может решиться. Как будто подросток на первом свидании. Он горько смеется над собой и тут же жалеет Шульдиха, надеясь, что однажды он просто плюнет на все свои страхи. Что перестанет вспоминать одну конкретную ночь и перестанет стыдиться своей левой руки, покрытой сетью шрамов. Фарфарелло вот ничуть не стесняется – наоборот, гордится, поэтому-то и смотрит на Кудо без страха. А Кен ощущает себя собакой на сене – ни сам ничего не делает, ни Шульдиху не позволяет. Ему остается только ждать.

Остается привыкать к его присутствию в жизни Кена. Весну они проводят в полноценных свиданиях – с романтикой, неловкостью и тактильным контактом. Не могут насытиться друг другом – и это тоже в новинку – эта почти вседозволенность. Но Кен как хочет переступить через любые свои барьеры, так и хочет продлить это уютное, нежное, ласковое «привыкание» друг к другу. Все должно идти своим чередом, и он только надеется, что и Шульдих получает от этого столько же удовольствия, сколько и он.

Ленивыми вечерами они смотрят телевизор или читают. Мешают друг другу на кухне, сооружая нехитрый ужин, а потом Шульдих остается у него ночевать. В первый раз Кен здорово перетрухнул, но Шульдих только смеялся и уверял, что не будет ничего требовать – возьмет только то, что Кен может дать на этом этапе. А Кен на тот момент с трудом переносил объятия продолжительностью дольше, чем три минуты. А тут целая ночь! Но он выдержал. И даже спустя два часа смог неглубоко задремать, ощущая чужой теплый бок рядом со своим. Шульдих, конечно же, утром заметил его синяки под глазами, поджал губы и нахмурился, и Кен тут же попросил его остаться снова, через несколько дней. Потом – на все выходные. Еще позже, через пару месяцев, вещей Шульдиха, оставленных в его квартире, было почти столько же, сколько и вещей Кена, и тот сдался – к лету они решили съехаться. Кену нравился этот район, а Шульдих был непритязательным в месте жительства – дорога до работы оказалась даже чуть короче. И вот теперь эти ленивые вечера полностью принадлежали им – никому не нужно было волноваться о времени, такси или опозданиях на работу. Если бы только в четырех стенах наедине не становилось настолько жарко…

Долгожданный дождь приходит в субботу в поздних сумерках. Из приоткрытого окна наконец тянет прохладой, а тучи – сизые, ворочаются медленно, но неустанно, обещая даже грозу. Кен отрешенно щелкает каналы на телевизоре, устроившись в самом углу дивана – все остальное место занимает развалившийся Шульдих. Тот закидывает длинные ноги на подлокотник, а головой устраивается у Кена на коленях. Он крутит в руках телефон, роясь в интернете, изредка обращая внимание Кена на экран – с каким-нибудь глупым видео, картинкой или шуткой. Кен усмехается, почти не вглядываясь – он полностью захвачен атмосферой этого пасторального вечера. Без суеты, с желанным дождем и Шульдихом у него на коленях. Кен бессознательно гладит его по подставленной макушке. Зарывается пальцами в отросшие пряди, массирует затылок или просто наслаждается прикосновением, пока не спохватывается – это может быть слишком многообещающим намеком, если он и сегодня не решится сделать что-то большее. Но Шульдих недовольно мычит, когда нехитрая ласка прекращается, и заставляет Кена вернуть руку на место. Тот возвращает, а вторую – и вовсе укладывает на чужие ключицы, теребя вырез растянутой майки. Шульдих чуть запрокидывает голову, кидая на него лукавый взгляд, и Кен тут же склоняется за неглубоким поцелуем.

Целовать первым он уже привык – легко, между прочим, спросонья или по возвращении с работы. Глубоко, горячо, медленно, когда редкие выходные приходится провести поодиночке из-за чьей-то работы. И сейчас он хочет выразить именно это – его наслаждение этим вечером и своим усталым соулмейтом, который льнет к нему даже в жару. В любое время суток и по любому поводу. Хоть и отчаянно пытается сдерживать эти порывы. И где-то между этими легкими ненавязчивыми поцелуями – в уголок губ, кончик носа, острую скулу – Кен вдруг думает: «какого черта, а?» Какого черта он должен бояться того, кто является продолжением его собственной души? Почему стесняется того, кто уже стал близок настолько, как никто и никогда? Почему он лишает и его, и себя того удовольствия, что будет еще больше, еще глубже, еще ярче – до невозможности? Ведь он уже хочет этого всей своей израненной душой – излечиться, соединиться, стать одним целым. Бояться этого – слишком даже для такого труса, как Кен. Поэтому он отбрасывает страх и наконец шагает через тот пресловутый барьер. Последний в его непутевом сознании. Проклиная себя за глупость и одновременно наслаждаясь первым глотком настоящей свободы – дальше будет только больше.