Дело не в его подходе к этой проблеме, а в том, что это решение – не панацея. Едзи знает, что однажды Фарфарелло предпочтет не только смотреть. И он справедливо боится, что вот тогда может не отделаться так легко. Да, он постепенно привыкает к чужому взгляду из темного угла комнаты – к этому жалящему, едкому ощущению, что курсирует по коже от клетки к клетке, и он в ужасе от перспективы того, что однажды взгляд может стать чужими руками и губами. Дело не в гомофобии Едзи, дело в том, что он не хочет связи со своим соулмейтом. Но он не в силах от него избавиться, поэтому ему приходится нанести упреждающий удар. Он не сможет предсказать, в какой именно момент Фарфарелло пресытится вуайеризмом, поэтому находит любительниц садомазо и доминанток и сам предлагает ему присоединиться. В конце концов, с его эрекцией все в порядке, а Едзи может уговорить себя позволить другому мужчине присоединиться.
Фарфарелло втягивается очень быстро. Теперь он сам – не только получает боль и удовольствие, но и оставляет на Едзи метки. А тот понимает, что и в этот раз ему повезло – он опять понял все правильно. Он отдал Фарфарелло подобие контроля над их половой жизнью. Позволил самому определять количество боли и наслаждения. И это ли не то, что было нужно этому психу, чтобы умерить степень своего сумасшествия? Очевидно, так, но это же заставляет Едзи сомневаться в собственном здравомыслии.
Он не чувствует к нему ничего, кроме первобытного страха. Он даже перестает обращать внимание на то, что тот – мужчина, что трахается с теми же женщинами, что и он, при нем же. И этот страх так глубоко внутри, что Едзи наверное никогда не сможет от него избавиться. Он пытается приручить вулкан, но все, что может сделать, это предсказать его извержение, но никак не – спастись от кипящей лавы. Он поглотит его целиком рано или поздно, и вот она, та связь, которую Едзи так отрицал. Она гораздо крепче и глубже любых привязанностей. Просто на другом уровне. И ее не получится не замечать и манкировать ею не выйдет. Принимать ее или не принимать – возникнув однажды, она уже никуда не денется. Все, что может сделать Едзи – сделать вид и убеждать самого себя, что он ее контролирует, позволяя Фарфарелло получать боль не только от его садомазохистских партнерш, но и от меток Едзи. Это все еще утопия, но он все еще надеется, что может оттянуть печальный конец как можно дальше.
Фарфарелло сложно разговорить. Даже в постели. Но однажды Едзи все-таки умудряется вытянуть из него правду об отношениях Кена и Шульдиха. Как раз после того, как Фарфарелло пришел к нему с мыслью о том, что содомия – все еще грех в глазах Божьих. О, Едзи даже не нужно гадать, с чьей легкой подачи эта мысль зародилась в чужом мозгу. Виноват в этом тот, кто зовет себя другом Фарфарелло. Кен просто идиот – у психов привязанности исключительно больные, и Едзи, например, ничего не стоит направить эту мысль о содомии на самого Кена. Он ведь может предложить Фарфарелло спать не с ним самим, а именно с Кеном – и вот что будет самым страшным «грехом». Он и оставит на Едзи метки, и Бога оскорбит, и Кену поможет в вендетте. Вот только… Вот только Едзи прекрасно видит жадный взгляд Фарфарелло, что обращен не только на собственные метки – все чаще он останавливается на метках Едзи, и тому нужно срочно что-то сделать, пока их не стали с него срезать.
Бравада Кена, его обвинения в бездействии и трусости тут совсем не при чем. Едзи всего лишь грамотно защищается, а не нападает. И ему снова придется спасать себя от того, кто может оставить на нем не обычные метки, а черные. Едзи объективно оценивает свои силы и опять приходит к выводу, что закончится все это чьим-то летальным исходом. А жить он еще хочет. И хочет жить на свободе. А Кен – нагляднейший из примеров, к чему может привести связь с соулмейтом-мужчиной, однако это же не мешает ему загнать Едзи в угол.
Ему нужно время, чтобы смириться с третьим ультиматумом. Настроиться и перебороть себя. Он должен быть готов, когда придет Фарфарелло. И должен возбудиться, глядя на чужое крепкое угловатое тело, полное шрамов, отточенных движений и силы, способной подмять Едзи под себя во всех смыслах. И он сосредотачивается именно на этом, даже не пытаясь рисовать под закрытыми веками образы худых спортивных девушек. В какой-то момент его осеняет, что теперь он перехватил контроль над ситуацией. Теперь именно он ведет в этой партии – подчинившись чужой воле, он выигрывает гораздо больше. И это не только собственные жизнь и здоровье. И не – хороший секс, который, будучи анальным, имеет не так уж и много отличий в плане пола партнера. Он получает полную безоговорочную власть над одним конкретным человеком. Мужчиной, психом и своим соулмейтом в одном лице. И не может не признать, что это довольно приятное чувство.
Он знает, какой кайф получает от этого Фарфарелло. Знает, что ему самому это нравится все сильнее и сильнее. Особенно тогда, когда и к предыдущим вариациям времяпрепровождения с женщинами они периодически возвращаются – к вуайеризму или садомазо. Но возвращаются они все реже и реже – Фарфарелло ленится на оргиях, а Едзи… Едзи до последнего не хочет признавать, что контроль над своим соулмейтом возбуждает его в разы больше, чем любая горячая обнаженная красотка. Он перестает видеть в тех отражение одной единственной и нужной. Ее образ уходит вдаль, глубже в слои памяти, замещая себя воспоминаниями об опасном хищном звере, что выгибался под его руками, стонал, рычал или требовал. Постепенно они выместили собой абсолютно все, сделав любые желания сугубо определенными. Раскрыв секс с другой стороны, а связи – в корне видоизменив. И теперь Едзи боится уже не Фарфарелло, а самого себя.
Он утопает в этой порочной связи, как в болоте – он не сможет из него выбраться. Понимает, что это – конец, и именно в этот момент вмешивается уже не Кен, а Шульдих. Едзи не собирается слушать того, кто однажды облажался настолько круто, но его же слышит Фарфарелло, и тот точно не забудет чужой совет о смене позиций в постели. И советуют это как раз тогда, когда Едзи почти отчаялся. Они предлагают ему не спасение от этих болезненных отношений, а быструю смерть от них же. Но Фарфарелло считает иначе. Он всегда считает иначе.
Он груб, но старается не причинить еще большей боли – их неплохо помяли в той потасовке. И Фарфарелло, кстати, врет Кену о ревнивом муже – он случайно увидел у Едзи материалы по киднеппингу и несколько дней ходил за ним попятам, навязываясь. А закончилось все это дракой, спасением ребенка и долгим разговором с офицерами полиции. Едзи плевать, почему Фарфарелло врет, но ему не плевать, когда тот хочет его трахнуть. Когда он жёсток, но не жесток в своих действиях. Когда он по-звериному страстен, заставляя подчиняться, и это снова возвращает его к мысли, что полное смирение не делает его проигравшим. Не делает безвольной куклой в руках маньяка. Не делает геем, предпочитающим член в своей заднице. Не делает соулмейтом, покрывшимся черными метками. В руках Фарфарелло он может иметь точно такую же власть, как и тот над ним, даже когда засовывает пальцы в его анус, вылизывает шею или кусает плечи.
Отдавшись ему сейчас, они наконец станут равноправными партнерами. Без подчинения, принуждения, смирения или страха. Без маниакальной зависимости, психологических триггеров или эмоциональной деформации. Они могут быть вместе, пока дают и получают ровно то, что хотят. И это уже не компромисс, и не договор о перемирии – это взаимовыгодное сосуществование. На уровне не только тела, но души и сердца.
Это – чертова связь соулмейтов, которая никогда не бывает односторонней. Которая всегда, всегда именно та, что нужна ее обладателям. Она крепче любых цепей и ценнее любых денег. Она отдаст ровно столько, сколько в нее вкладывают, при этом не сковывая и не обременяя собой. И теперь Едзи знает, чего именно от нее хочет. И знает, чего хочет Фарфарелло. Их связь навсегда станет тем, чего они хотят больше всего на свете. Она станет воплощением одного единственного желания. Воплощением удовольствия и боли.
