– Если только Едзи не покроется черными пятнами, – Кен смотрит ему в глаза, говоря это. Даже если он не верит, что Фарфарелло может так поступить, он прекрасно знает, насколько упрям Кудо.

Шульдих смотрит в ответ нечитаемо, долго молчит, отставляет стакан, а потом подходит вплотную к Кену.

– Если бы я знал, к чему это может привести… – он медленно поднимает руку к чужому лицу, но так и не дотрагивается. – Если бы я знал, что, поцеловав тебя сейчас, все изменится…

Кен отталкивает его руку, собираясь напомнить о том, что они оба могут сожалеть вечно, но ничего уже не исправить, а Шульдих только криво ухмыляется и заканчивает совсем по-другому.

– То позволил бы тебе делать со мной все, что захочешь…

Он жарко выдыхает это на ухо, и Кен снова краснеет от одного только смутного, невероятного для него образа. Это – не выход, хоть предложение и очень заманчиво. Шульдих тоже это понимает, но опять ни на чем не настаивает. Он не собирается давить на Кена, но опять и опять напоминает на том, что его намерения как никогда серьезны.

Шульдих уходит, а Кен заваривает себе чай, прогоняя в голове события вечера. Волнение наконец отпускает его – Фарфарелло и Кудо живы, перед глазами, и вполне вероятно, что сегодня опять устроят ему «веселую» ночь. Даже несмотря на то, что они ранены, и на то, что Кудо наверняка будет упираться до последнего. Но даже если и так, Кен видит в предложении Шульдиха другое рациональное зерно – дело уже не в поли-или моногамии, дело в том, что так Фарфарелло получит контроль над своим соулмейтом. Получит власть над тем, кто был для него источником боли и наслаждения. Возможно, убрав одну из этих составляющих, Фарфарелло хватит оставшегося, чтобы продолжить «оскорблять Бога». Возможно, если бы он сам стал одной из «девушек» Кудо, он бы не захотел делить это удовольствие с другими. Возможно… Кудо и сам бы наконец осознал ответственность, которую он несет перед своим соулмейтом.

Кен не хочет думать о том, как бы могли сложиться его отношения с Шульдихом именно в постели. Он не видит себя ни принимающей, ни отдающей стороной – все еще слишком зыбко. Об этом вообще думать еще рано. Сначала он хочет, чтобы его черные метки исчезли и больше никогда не появлялись.

***

Он напряжен и все еще раздражается ото всей этой ситуации, но положительные чувства превалируют. Одно только наличие Кена в зоне досягаемости уже заставляет Шульдиха закрывать глаза на негативные эмоции. Он может прийти к нему домой, написать или позвонить, он может прикоснуться к нему – осталось только набраться терпения и еще немного подождать.

Он видит, что Кен серьезен в отношении него и шанса для них обоих. Он видит, как тот шагает навстречу небольшими шагами – пытается говорить о своих чувствах там, в раменной на Рождество, позволяет взять себя за руку, приглашает на ужин в своей квартире. И Шульдих согласен быть ведомым – раньше он давил на Кена, но теперь позволит поступать ему так, как захочет именно он. Конечно же, до определенной степени. Иначе двигаться они будут еще очень и очень долго. Шульдих готов отдать ему контроль полностью и даже с удовольствием посмотрит, как Кен сам предложит ему связь, но он слишком нетерпелив, поэтому не может не подталкивать Кена в определенный момент.

Он рассказывает ему о себе – не тот романтичный бред, который нес, когда хотел лишь поиметь его, а ту правду, которую он хочет, чтобы тот о нем знал. Он слушает его рассказ об Оми и Наги, но не может не спросить о том, видел ли он себя на их месте? Представлял ли для них «долго и счастливо» без черных меток? Утешался ли этой фантазией или всегда помнил только о боли?.. Он внимательно слушает, когда тот говорит о Фарфарелло и Кудо – и вот где Кен не может не проводить параллели. Он и правда волнуется. Распробовав то, как плохо все может быть, он справедливо боится для них еще более худшего конца, и Шульдих и не умилиться не может, и не чертыхнуться. Кен принимает все это слишком близко к сердцу. Он забывает о собственных шрамах и тут же примеряет чужие отношения на себя, доводя ситуацию до крайности. И Шульдих снова вмешивается – Кен еще не знает, каково это: отдавать и принадлежать добровольно. Он видел лишь обратную сторону этой «медали». Кудо и Фарфарелло нужно лишь напомнить, что и вдвоем можно получать столько же удовольствия и боли.

Об этом должен был бы подумать и Кен, но вот тут Шульдих не собирается его торопить – он сам решит, чего он хочет от своего соулмейта. И как. И в какой позе – Шульдиху плевать, лишь бы позволил. Позволил наконец прикоснуться по-настоящему. Вот это он точно не пустит на самотек, но в дело, как всегда, вмешивается случай.

За всеми этими треволнениями медленно проходит январь. Шульдих возвращается в офис Кроуфорда и начинает работать. Как и обещал, беззлобно и почти без зависти глумится над счастьем старого друга, но не думает отчаиваться. Они продолжают общаться с Кеном: звонки, сообщения и даже несколько встреч в кино и кафе. Шульдих чувствует, как медленно закипает от этой неопределенности и хрупкости выстраиваемых заново отношений, и каждый раз одергивает себя – он обещал не только Кену, и он это слово сдержит. Даже если на нем вдруг появится небольшая розовая метка.

Это все чертов День святого Валентина и все те милые парочки, которые когда пытаются скрыть свои чувства, когда – нет. Это чертов Кроуфорд, который выглядит довольным и загадочным, снова позволяет своим работникам уйти из офиса пораньше. Это чертов Кен, который сразу отмел намек на полноценное свидание или любую другую романтику, но хотя бы согласился на ужин собственного производства. Шульдиху, в пику, хотелось прийти к нему с букетом цветов и самым большим шоколадным сердцем, которое он только сможет найти в магазинах, но вместо этого он сидел в офисном кафетерии за поздним ланчем, чувствуя, как на руке появляется это небольшое розовое пятнышко. С короткой, горячей, даже как будто ласкающей болью, метка проступала аккурат по центру запястья. Там, где уже когда-то была.

Шульдиху хочется взбеситься, опрокинуть столик и разбить тарелки, пойти к Кену немедленно и хорошенько его встряхнуть. Обвинить его, теперь уже совершенно законно в том, что он не имеет права… Что он не должен… Что, если это такая месть, то… Ему нужен почти час, чтобы успокоиться и прийти в себя. По прошествии которого, он уже может предположить, что эта метка – наверняка всего лишь недоразумение. Кен никогда бы не стал таким образом саботировать их отношения. Это ошибка, но это не значит, что Шульдих не сможет ей воспользоваться. И обернуть себе во благо. Он хочет пойти к Кену и предстать перед ним «обиженным и оскорбленным в лучших чувствах». Он хочет, чтобы Кен взял на себя ответственность, а еще хочет, чтобы тот устыдился этой метки и клятвенно пообещал, что она больше ни на ком из них не появится.

Он категорически отказывается думать о том, что все это время за его спиной могла вестись какая-то игра. А метка – отнятый обратно шанс. Он не заслужил чего-то подобного, и Кену действительно придется с ним объясниться.

Он встречает его на пороге с полотенцем в руках, которое тот нервно теребит. Он отводит взгляд и не говорит ни слова, пока Шульдих разувается и проходит на кухню. Он не собирается оправдываться, но сейчас «мяч на другой стороне поля».

– И как это понимать? – Шульдих расстегивает манжет рубашки, обнажая запястье. Он протягивает руку Кену почти под нос, но тот больше не показывает ни тени стыда или страха. Он смотрит в глаза с вызовом, как будто всерьез отвергая любое право Шульдиха на гнев.

– Девушка… – Кен запинается, сглатывает, но дальше продолжает ровно и почти равнодушно. – Девушка из кондитерской подошла. Эти школьницы чересчур наглые – она даже ни о чем не спросила. Просто сказала, что я ей нравлюсь, и поцеловала.

– А ты? – Шульдих складывает руки на груди и продолжает демонстративно злиться. Он хочет, чтобы Кен видел его ревность сейчас, потому что в следующий раз он не успеет даже ничего заметить, перед тем как получить по заслугам.