– Правда? Они должны были кинуться друг другу в объятия, как тут было недавно, и сразу же излечиться ото всех своих душевных травм? Жить долго и счастливо…

– Прекрати… – Кен перебивает его и смотрит с вызовом – он знает, к чему тот ведет. – Прекрати проводить параллели. Я знаю, что ничего этого не будет, но они лишь продолжают калечить себя…

– Да, – Шульдих охотно кивает, встает из-за стола и подходит к Кену вплотную. – Но они сами найдут свой способ сосуществования друг с другом. Пусть даже и через боль. Точно так же, как и мы сделаем это.

Он смотрит в глаза с таким сильным и глубоким чувством, что Кен не может не смутиться. Как и не понять не может. Но он выставляет перед собой руку, упираясь в чужую грудь, не давая приблизиться вплотную, отводит взгляд, вздыхает и все равно ворчит.

– Это не значит, что я не буду за них переживать…

На этом моменте их снова прерывают стуком в дверь, и Кен, открыв, обнаруживает на пороге предмет их обсуждения. Оба «предмета». Еле стоящих на ногах и в крови.

***

Кен моментально приходит в озлобленный ужас.

– Вашу мать, какого черта?! – он бросается к Фарфарелло, который, несмотря на весьма потрепанный вид, продолжает ухмыляться.

– У одной из его пассий оказался очень ревнивый муж. С друзьями, – а Кену плевать на любые объяснения – у Фарфарелло костяшки сбиты на обоих руках, кровит губа и куртка в грязи, как будто его пинали ногами. А Кудо слепо щурится от крови из рассеченного лба и не может поднять левую руку.

– Брось это дерьмо, где взял, и больше никогда не трогай! – Кен срывается, но все же тащит обоих на кухню.

– Рыжий, – Фарфарелло коротко кивает Шульдиху, не удивившись, но тут же с интересом оборачивается к Кену – тот лишь машет рукой, торопясь в ванную за аптечкой.

Шульдих сдвигает тарелки на столе, освобождая место, помогает Фарфарелло сгрузить Кудо на стул и тоже коротко их оглядывает, отмечая раны.

– Почему вы не в больнице? – Кен пытается хотя бы немного успокоиться, пока расправляется с бинтами, антисептиками и пластырями.

– В больницу отправились те, – не без гордости информирует Фарфарелло, а потом отмахивается, когда Кен пытается осмотреть его руки. – А у тебя есть все необходимое.

– Есть, – рычит тот. – Но я бы с удовольствием сам тебе вмазал – этот-то придурок наконец получил по заслугам, а тебе не стоило вмешиваться!

– Я всегда знал… что ты меня любишь, – мычит Кудо со стула, и Кен прикусывает язык, чтобы не сказать, насколько «сильно» он его на самом деле любит. Но он продолжает бороться с Фарфарелло и ему пока не чужих гнусных инсинуаций.

– Сядь, иначе я тебе оставшийся глаз выбью, – Фарфарелло скалится, подначивая, но все же присаживается за стол, и Кен крепко обхватывает руками его челюсть. – И не вздумай дергаться.

Он обеззараживает его рану на губе, накладывает охлаждающую мазь и заставляет прижать ко рту ватный тампон, пока кровь не остановится. Так же быстро он расправляется с его руками: не слушая протестов, обрабатывает и заклеивает самые большие ссадины пластырем, а потом безоговорочно требует.

– Раздевайся, – и все трое этих ублюдков не удерживают свои довольные, скептичные или удивленные смешки, а Кен знает, о чем говорит. – Если тебе переломали ребра, я должен знать. Потому что тогда буду молиться Богу, чтобы твои ребра проткнули легкие и ты нахрен захлебнулся кровью и больше никогда, слышишь, никогда не являлся ко мне в таком виде!

Вот только Кудо и Шульдих могут смеяться сколько угодно, а взгляд Фарфарелло тут же становится серьезным. И угрожающим.

– Я – чист, – он демонстративно задирает пуловер к горлу, обнажая кожу без синяков, а потом и правда угрожает. – А ты никогда не будешь ему молиться.

– Не буду, – соглашается Кен. – Если перестанешь меня пугать.

Хрупкое перемирие между ними восстанавливается, и Кен уже готов перейти к Кудо – пока адреналин в крови еще не перегорел, а ему не захотелось выкинуть своего соседа в окно, чтобы не возиться с ранами.

– Ты глянь, прям идиллия, – Едзи продолжает кривляться, а Шульдих ему вторит, соглашаясь кивком и следя за всем этим с неподдельным веселым интересом. Стоя в стороне, сложив руки на груди и даже не думая помогать. Кен сердито смотрит в ответ на обоих и продолжает «восторгаться» сквозь зубы.

– Я надеюсь, у тебя сотрясение, – он смывает кровь с головы Кудо влажным полотенцем, стягивает рану пластырем и обрабатывает шишки.

– Только выбитый плечевой сустав, – а Кудо уже роется в карманах в поисках сигарет. – Мамочка.

– Мамочка твоя, видать, была травматологом, – парирует Кен. – Потому что я – механик, и с удовольствием только доломаю тебе руку.

Кудо делает вид, что испугался, а потом пугается по-настоящему, потому что Фарфарелло поднимается со своего стула и подходит к нему.

– Я могу вправить, – и вот теперь очередь Кена ухмыляться, потому что Кудо не успевает даже возразить, как уже оказывается зафиксирован, а Фарфарелло берется за его руку.

Всего несколько уверенных движений, хруст кости, вскрик Кудо и «скорая помощь на дому» заканчивает свой сеанс. Кен помогает Едзи с повязкой на руке, радуясь, что не выкинул фиксатор после того, как сам вывихнул запястье, а потом злорадствует, наполняя пакет со льдом – сколько ни прикладывай, а болеть будет долго и нудно. Но может быть, хоть это научит Кудо не тащить в свою постель каждую встречную юбку. Хочется верить.

– Скажите, доктор, а выпить у вас найдется? В медицинских целях, – Едзи юродствует, и точно напрашивается на сотрясение мозга, пока Кен собирает беспорядок на столе.

Но он бы и сам не отказался заглушить этот стресс алкоголем – они совершенно выбили его из колеи. Так что он только кивает Шульдиху на шкафчик за его спиной – там и бутылка, и стаканы. Он относит аптечку в ванную и отмывает руки от крови и лекарств, когда к нему присоединяется Фарфарелло. Внимательно смотрит на шрамы Кена и черную кожу, а потом зачем-то констатирует:

– Он здесь.

– Здесь, – соглашается Кен, немного замявшись. – Потому что… не все любят боль, как вы с Кудо. Мы решили… попробовать иначе.

Фарфарелло продолжает внимательно считывать эмоции с его лица, и Кен только вздыхает, шагая к нему ближе. Он ведь и правда волновался за этого идиота. И пока веселился с Оми и Наги, и переписывался с Шульдихом, все никак не мог выкинуть из головы чужие такие сумасшедшие отношения.

– И если не получится, это сломает нас окончательно,– и вот чего он боится больше всего. Не того, что прогнулся и так просто простил насильника и ублюдка, а того, что, простив, может опять оказаться развлечением на одну ночь.

– Богу бы это очень понравилось, – Фарфарелло принимает подобные риски и уважает Кена за их выбор.

Они возвращаются на кухню, где застают тоже весьма интересный разговор об отношениях.

– Дай ему, – как ни в чем ни бывало заявляет Шульдих, и Кудо тут же давится, не вовремя глотнув из стакана.

– Что, прости? – он с трудом выдавливает из себя вопрос, но уже начинает злиться.

И наверняка хочет послать Шульдиха куда подальше с такими советами, если бы не вернувшиеся Кен с Фарфарелло. Первый довольно быстро ощущает, как приливает кровь к щекам, а у второго появляется азартный блеск в глазу. А Шульдих, меж тем, продолжает:

– Возможно, тогда вы оба поймете, что не хотите делиться друг другом с женщинами, – он ухмыляется, и Едзи хочет возразить, и возмутиться, и отвергнуть эту идею как несусветный бред, но Фарфарелло в считанные секунды оказывается возле него, поднимает на ноги и тащит прочь из квартиры. Кен даже знает, куда и зачем, но опять не может не сомневаться. Наги тоже однажды предлагал им «содомию», и это не то, чтобы сработало.

– Думаешь, это поможет? – Кен запинается на полуслове и все еще пытается побороть смущение, но Шульдих только улыбается.

– Ну а вдруг? – он пожимает плечами и неторопливо отпивает виски. – Если Фарфарелло не плевать на своего соулмейта, то однажды он выберет его, а не Бога.