Кен наблюдает за ними с широкой улыбкой, моментально забыв и об удивлении, и о еще одном госте, но Шульдих напоминает о себе почти сразу же. Кен ощущает его присутствие за спиной, как волну цунами – его накрывает шквалом проснувшихся чувств, среди которых превалирует радость, но Шульдих спускает его с небес на землю одной только фразой.

– Я сейчас расплачусь от умиления, – тихие слова выдыхают на ухо, и это издевка, на которую Кен не может не разозлиться.

Он оборачивается к нему, гневно сверкает глазами, но тут же осекается – на лице Шульдиха не презрение и не сарказм – болезненное выражение, в котором злость давно превратилась в скорбь. Шульдих отводит взгляд, возвращается на кухню, а на Кена как будто выливают ведро воды. Шульдих не сможет порадоваться за других, не вспомнив о том, что с ним самим произошло. Это Кен смотрит без зависти, все еще не веря в то, что и ему когда-то перепадет этого «долго и счастливо», а Шульдих наконец чувствует вину, и тем она горше, чем счастливее Цукиено и Наоэ.

Но именно это выражение лица заставляет Кена действовать – как будто бес какой толкает в ребро. Они уже пережили все это! Они решили двигаться дальше! Но Кен не думал, что Шульдих тоже окажется трусом. Это он сбежал – из Лиги, не став спорить и искать виноватых, из отеля – не выяснив все до конца со своим случайным партнером, от себя самого – когда мог только ненавидеть и махать кулаками, возводя все это в степень. Но теперь он дал шанс не только Шульдиху, но и самому себе, поэтому шагает следом за ним и уже без страха заглядывает в глаза. Тот смотрит в ответ, торопливо надев маску безмятежности, но Кену не нужно это притворство. Ему нужны те настоящие чувства, что сейчас испытывает его соулмейт.

– Пойдем-ка, пройдемся, – Кен не дает себе передумать, хватает Шульдиха за запястье, тянет на себя, но отпускает уже через пару шагов, вновь оказавшись в прихожей.

Он деловито кашляет, привлекая внимание опять обнявшейся парочки, и Оми поднимает голову и улыбается, махнув рукой.

– Привет, Кен.

– Привет, – он подхватывает ботинки, куртку и шапку, направляясь к выходу, снова разулыбавшись. – Отличный подарок на Рождество вышел. Мы пойдем, а вы, пожалуйста, не разнесите мне квартиру на радостях.

Цукиено лукаво смеется и кивает, наблюдая, как следом за Кеном собирается Шульдих. Это Рождество определенно станет необычным для всех четверых.

***

Кен не дает себе задуматься над тем, что делает – он знает, что поступает правильно. Оми и Наги сейчас нужны только они сами, все остальные будут только мешать. Точно так же, как и им с Шульдихом.

– И где собираешься провести ночь? – Шульдих быстро застегивается, стоя на холоде у подъезда, а потом хмыкает невнятно, но и не без подтекста. – Всегда остается вариант с моей квартирой…

Кен недобро щурится и отказывается комментировать это предложение, и Шульдих быстро сдается, подняв руки.

– Раменная в конце квартала работает допоздна даже в праздники. В конце концов, есть бары, где можно просидеть до утра, или отели… – рассуждает Кен, отвечая подколкой на подколку.

– Уел, – Шульдих соглашается спокойно, не злясь. – Не против, если я составлю тебе компанию?

Кен запинается и молчит раздумывая, а потом все же кивает. Паника или нет, у него все еще есть силы с ней справиться. Выдохнуть и понять, что он останется с ним на всю ночь – рядом, на расстоянии вытянутой руки и ближе, и не только не попытается его оттолкнуть, но и волноваться будет, как будто они на свидании. Кен никогда такого не чувствовал в те встречи, когда Шульдих пытался ухаживать за ним, зато сейчас… Кен ведь сам его позвал – бояться нужно не его, а самого себя.

С трудом проглотив это волнение, он все-таки идет к раменной, напрочь забывая об аппетите. Но в небольшом уютном зале, заполненном запахами еды и звуком праздничных шоу из телевизора, он наконец немного расслабляется, усаживаясь за столик. Снимает куртку, рассматривает меню, делает заказ и принимается ждать, следя за Шульдихом боковым зрением – насколько быстро тому наскучит. Но тому не скучно – он принимает его условия и готов следовать за ним. Смотрит открыто, пытается улыбаться и не спешит заводить разговор первым. После того, как приносят заказ, Кен хватается за палочки как утопающий за соломинку.

– Оми раньше был моим соседом. Ему… пришлось уехать, и Наги… тяжело это воспринял, – он говорит об этом только для того, чтобы разбавить неловкую тишину. Показать, что Кен хоть и не жалеет о своих действиях, но ему все еще некомфортно. Не рядом с Шульдихом, а из-за того, какие чувства Кен испытывает в этот момент. Но Шульдих и так наверняка это знает.

– Только не говори мне, что и Фарфарелло нашел себе кого-то, – фыркает тот, и Кен лишь брезгливо морщится.

– Представь себе. Ему повезло с другим моим соседом, – Кен кривится и вдруг вспоминает, что не рассказал Фарфарелло о возвращении Шульдиха – тот наверняка захочет высказаться.

– Как тесен мир, – Шульдих разделяет его почти-недовольство, но кажется, по другой причине. – Сочувствую вдвойне, если тебе пришлось, вместе с ними, любоваться еще и на влюбленного Кроуфорда.

Кен оторопело моргает, а потом давится лапшой, попавшей не в то горло. Он думает… Он думает, что Кен все это время…

– Я не сравнивал, – кое-как выдавливает он из себя, откашлявшись. – И не завидовал ни одному из них. Если ты об этом.

На лице Шульдиха снова возникает то болезненное выражение, как будто его вот-вот прогонят отсюда, и Кен собирается с мыслями, решив продолжить быть искренним. Он наконец должен сказать ему правду.

– Послушай… – тяжело начинает он, откладывая палочки. – После того… что случилось, мне было нелегко представить себя в отношениях с кем-то. Я не мечтал о жене, детях, большом доме. Ты сам знаешь, сколько раз я пытался… Мне было тяжело даже…

– Замолчи, – Шульдих обрывает его на полуслове. В его глазах все та же боль, но еще и решимость и желание прекратить это психологическое препарирование. – Не сейчас и не здесь. Во-первых. А во-вторых, ты не должен. Даже если я и хочу это знать. Потом. Если захочешь. Сейчас же… давай просто поедим и встретим это чертово Рождество.

Он говорит четко и отрывисто, но под конец все равно отводит взгляд, пряча тень, набежавшую на лицо. Кен хмурится, хоть и понимает, что Шульдих хочет быть предупредительнее с ним. Деликатнее, – но Кен все равно однажды расскажет ему об этом. Точно так же, как и Шульдих однажды вернется к разговору о своих чувствах.

Они замолкают, возвращаются к еде, сталкиваются коленями за небольшим столиком, после чего лодыжка Шульдих остается притирку к ноге Кена, и тот не отодвигается, поддерживая контакт.

В раменной они сидят почти до полуночи, а потом выходят на улицу с другими припозднившимися посетителями. Неспешно шагают по улицам, разглядывая праздничное убранство, молчат, изредка перебрасываясь дежурными фразами, а в парке останавливаются, чтобы посмотреть салют. Их не тяготит эта недосказанность – они оба хотят хоть раз побыть спокойными в обществе друг друга. Не пытаясь предугадать чужой следующий ход и не вспоминая о прошлом.

В парке Шульдих приникает к нему плечом и берет за руку, чтобы не разойтись в толпе, и Кен не отдергивает руку, хотя ему и неприятно – столько тактильного контакта за один вечер. Пусть и через одежду. После салюта толпа редеет, расходясь по многочисленным клубам и барам, и Шульдих тоже кивает на один из них. Кен снова молчаливо соглашается, но быстро понимает, что это было ошибкой. В баре – все та же толпа – веселая и праздничная, громкая музыка и смех. А они на этом празднике смотрятся нелепо – настроение абсолютно не то. Шульдих заказывает пару шотов текилы, Кен – бутылку пива, но уже через час им обоим нестерпимо хочется на воздух. На улицу, полную разноцветных огней, но где на них не будет давить чужое веселье.

Они проходятся по набережной, но быстро замерзают от поднявшегося промозглого ветра. И уходят в круглосуточное бистро, где все так же продолжают праздновать, но хотя бы не так шумно. И вот там, за чашками кофе, Шульдих начинает говорить. Начинает невзначай и как будто с середины, но говорит, не ожидая ответной откровенности – о своем детстве, об учебе, о работе с Кроуфордом. Кен вскидывает бровь, а потом быстро понимает – об этом они говорили бы, если бы познакомились при других обстоятельствах. Если бы были заинтересованы в собеседнике, а не в партнере на одну ночь. Шульдих рассказывает о том, что в семь лет его укусила собака и с тех пор он предпочитает кошек, но все равно не стремится заводить домашних животных. Что он родом из пригорода Берлина, а в Америку переехал перед поступлением в среднюю школу, после смерти родителей. Что у него аллергия на цитрусовые, но иногда он из вредности предпочитает чесаться, чем отказаться от куска апельсинового штруделя. Что японский дался ему гораздо легче, чем Кроуфорду, принципиально выбирающему сложные задачки. Что он спит на правом боку, а онсену предпочитает купание в океане…