Тот берет папку в руки, прищуривается и только теперь снова смотрит в глаза.

– Я вернусь, – полувопрос-полу-утверждение звучит многообещающе как всегда, но Кен в нем и не сомневается.

– Как будто я когда-то мог тебя остановить, – Кен фыркает, и мыльный пузырь взаимного страха лопается – холод и равнодушие ускоряют бег крови, согреваются и становятся тлеющим огнем затаенного желания и раздражения.

Потому что Кен ни разу не вспомнил их прошлые встречи, говоря это – он просто упомянул чужую настойчивость. И Шульдих понял правильно – кривая усмешка растягивает губы в почти полноценной эмоции, но гаснет все еще слишком быстро. Он уходит больше не оглядываясь, а Кен запирает дверь и долго стоит, уткнувшись в нее лбом. Отрешенно размышляя, почему он все-таки согласился на этот призрачный шанс и как скоро тот станет его смертельным приговором.

***

Долгожданная встреча проходит странно. Как будто ему открывают дверь в другой, параллельный мир. Где Кен – все тот же. В растянутой домашней футболке с выцветшим логотипом автомастерской, с темными кругами под глазами от бессонной ночи, бледный и растрепанный. Но не злой, и Шульдих отказывается верить в эту реальность. Вероятность того, что он успокоился и может адекватно его воспринять, слишком призрачна.

И все-таки Кен отступает, смотрит так же неверяще и почти не дрожит. Решив проверить, не сон ли это, Шульдих просит его о том, о чем грезил все это время, и не верит снова – Кен позволяет. И тело под его руками абсолютно не напряжено, неподвижно и даже, наверное, безвольно. Как будто Кен и сам в шоке от изменившейся реальности.

Вот только коснувшись его, Шульдих ощущает не только безмерный покой, что моментально охватывает каждую клетку тела, еще у него перехватывает спазмами горло от осознания того, что это – смирение, но все еще не капитуляция. Ему все еще нужно заслуживать прощение, учить его верить и доверять собственному соулмейту. И Шульдих на миг сомневается, что у него найдутся на это силы. Выйдя из тюрьмы, вдохнув воздух свободы и сев в машину Кроуфорда, он чувствовал воодушевление и азарт, а оказавшись лицом к лицу со своей единственной проблемой, неожиданно спасовал. Он хочет верить, что это пройдет, что страх исчезнет так же быстро, как и появился, и отпускает Кена. Но тот, все еще повинуясь абсурду параллельной реальности, окликает его, останавливает, а потом вручает какую-то папку. И это должно что-то значить. Непременно – он бы не стал делать из него простого посыльного. Точно не сейчас.

Естественно, в такси по дороге к офису Кроуфорда, он изучает содержимое папки, но не торопится делать какие-либо выводы – он слишком часто ошибался насчет Кена. Ему стоит спросить мнение третьей стороны, которая, как оказывается, все это время вела непрерывное наблюдение за этим объектом. Шульдих кладет папку на стол Брэда, расстегивает пальто и вытягивается в кресле с задумчивым видом.

– Как думаешь, он читал эти материалы? – Кроуфорд усмехается краешком губ, внимательно следя за другом, а папку убирает в ящик стола.

– Без понятия. Меня сначала интересует, что это вообще было,– его тянет вцепиться в волосы, чтобы нехитрая боль помогла сконцентрироваться, но он опять забывает, что от былой роскоши осталась лишь жалкая пародия. Завтра он первым делом посетит парикмахера, чтобы превратить это безобразие в более удобоваримое.

– Я уверен, что он прочитал, – довольно констатирует Брэд. – И это – его смирение.

Вот! Шульдих так и понял. Но именно этого он от него теперь, пожалуй, не хочет. Или хочет не так. А Кроуфорд продолжает гнуть свое.

– Это – его признание в бессилии перед этой ситуацией. У него не было сил бороться с ней, особенно, после тебя. И с тобой у него больше нет сил бороться.

А Кроуфорд хоть сам понимает, что говорит? И понимает, что может тешить его бесплотными надеждами? Что заставив его принять свою точку зрения, они опять могут ошибиться, и последствия снова будут аховыми? У Брэда есть только одно весомое доказательство – те самые два года, что он наблюдал и делал выводы, поэтому Шульдиху все-таки придется довериться. Он не хочет рисковать, но и попытаться не может. Спустя три дня он снова возвращается на чужой порог. Но его, по всей видимости, не ждали, потому что дверь открывает незнакомый парень. Несколько секунд разглядывает его, а потом молча кивает, приглашая войти. Проводит на кухню, где Шульдих опять имеет удовольствие наблюдать Кена в фартуке. Как будто не было этих двух лет. Как будто этот чертов фартук еще не успел стать его любимой сексуальной фантазией.

Кен отвлекается от кастрюли, не успевает спрятать удивление, но быстро ориентируется и отдает ложку пареньку.

– Помешай, пожалуйста, – Шульдиха же он ведет в спальню и плотно прикрывает за собой дверь. А тот обязательно выдал бы какую-нибудь сальную шуточку на этот счет, но в первую очередь его интересует, конечно же, другое.

– Кто это?

– Друг моего друга. И мой… друг, – Кен складывает руки на груди, но отвечает ровно. Не прячет взгляд и, похоже, действительно готов к конструктивному диалогу.

– А я, значит, третий лишний? – он душит мысль на корню – в конце концов, он бы моментально узнал, будь у них что-то серьезнее совместного ужина. Шульдих теперь просто не даст зайти этому, чему бы оно ни было, дальше того самого ужина.

– Схватываешь на лету, – Кен огрызается и тут же одергивает себя. – Не будем об этом. Зачем ты пришел?

– Почему же не будем? – он уверяет себя, что не злится – только достойно парирует. – Если у тебя насчет него какие-то планы, то я должен знать.

– Он – соулмейт моего друга, – Кен сжимает зубы и хмурится, всем своим видом показывая, что зол от подобных подозрений, но Шульдих спрашивает серьезно – Кен уже изменился, и он должен знать, насколько. И кто в этом принял участие помимо него.

– И это все еще не аргумент.

Кен чертыхается и снова берет себя в руки.

– К чему тебе знать о моей личной жизни? – он наконец задает правильный вопрос, и это тут же подводит их к сути.

– К тому, что я хочу быть твоей личной жизнью, – быстро отвечает Шульдих и стискивает кулаки в карманах пальто. Сейчас он снова будет как никогда искренен. – Серьезно, Кен. Без каких-либо шуток. Я хочу шанс. Шанс не начать сначала, а переступить и пойти дальше. Вместе. С открытыми глазами.

Он становится напротив него на расстоянии вытянутой руки – не нарушая личное пространство, вообще никак не давя на него и не принуждая к определенному решению.

– Мне нужно время… – Кен отвечает через несколько долгих секунд, и Шульдих тут же фыркает.

– Двух лет было мало? – но видя, что Кен и не думает отступать, сдается сам. – Хорошо. Но ты дашь мне свой номер телефона прямо сейчас.

На этот раз Кен скептично поднимает бровь, и Шульдих тут же поясняет:

– Это чтобы в следующий раз нам не пришлось прятаться в спальне от твоего друга.

И Кен безропотно достает мобильник, не реагируя на подначку.

Шульдих уходит, тихо радуясь этой маленькой незначительной победе. Как будто в первый раз. У него горят щеки отнюдь не от мороза и сосет под «ложечкой». Он будет двигаться медленно, шаг за шагом, пока не придет к полной и безоговорочной победе. К тому чтобы от его поцелуя кожа Кена очистилась и стала привычного цвета. Да, шрамы никуда не исчезнут, но главное будет в том, как Кен сам будет к ним относиться – как к позорному клейму или как к прошлому, о котором не захочется вспоминать в счастливом будущем.

***

Его бесит, что приходится начинать все заново. Как будто он снова подбирает к нему ключи или пытается не напугать и так паникующее и озлобленное животное. Но Шульдих смиряется с этой ролью, потому что она – единственная, которая сейчас возможна. Нахрапом и наглостью, как в прошлые разы, дело не решить. Ему действительно придется втираться в доверие.

После первой чашки кофе в офисе он пишет Кену простое: «Доброе утро», а в ответ получает: «Уже давно». Вечером пишет: «Спокойной ночи» и получает: «Очень на это надеюсь» – с подтекстом. Пишет: «Приятного аппетита» в обед и получает: «Скажи это моей язве». Ему хочется презрительно фыркнуть на тот детский сад, что они здесь развели, но вместо этого на губах появляется мягкая улыбка. Каждое сообщение заставляет что-то внутри согреваться и медленно таять, распространяя по венам живительные силы. Шульдих снова чувствует воодушевление, и это закономерно, но онвсе еще не может не бояться того, что будет, если кто-то из них ошибется. Сделает неверный шаг, и их хрупкий карточный домик, что только-только начинает отстраиваться, рухнет, забрав любые надежды.