– Был бы идиотом, не работал бы на тебя. Ты меня недооцениваешь, – Шульдих разваливается в кресле по другую сторону стола и с удовольствием потягивается.

– Ты забыл выбить из нашего нового поставщика хорошую скидку на материалы. Мнение о том, что влюбленные глупеют, только что доказано, – Кроуфорд смотрит на него как на смертельно больного – с жалостью, превосходством и отвращением. А Шульдиха от этих слов пробирает ознобом по позвоночнику – Брэд хоть и был самым умным студентом их потока, но, похоже, на колледже его умственное развитие и остановилось. Он не может видеть то же, что и Шульдих в зеркале по утрам.

– Во-первых, я не забыл – просто подходящего момента не выдалось. И это всего лишь первая встреча, а ты уже списываешь меня со счетов – я почти оскорблен, – он медленно прогоняет дрожь, успокаивается и намерен переубедить оппонента во что бы то ни стало. – Во-вторых, я не влюблен. Как бы сильно он ни артачился, а все равно окажется в моей постели. Мне интересно с ним играть. А в-третьих… Брэд, ты, что настолько наивен, что веришь в любовь? Ой, умора!

Он и правда хихикает, не забывая следить за реакцией Кроуфорда очень внимательно – тот везде и всюду предпочитал сугубо рациональный подход и уж точно не интересовался «тонкими материями». Сейчас он выскажется точно, емко и предельно логично.

– Я верю в соулмейтов, – Кроуфорд серьезен как никогда, и Шульдих заходится в новом приступе смеха, чуть не вывалившись из кресла.

– Я не могу!.. И это заявляет мне тот, у кого нет ни одной метки! А если твой соулмейт мертв? Или еще не родился? Или он – монах, и тогда тебе точно ничего не светит? Где же тут романтика и любовь до гроба? Соулмейты – это ванильная чушь для домохозяек!

– И это заявляет мне тот, кто умудрился потерять своего соулмейта в одной из многочисленных постелей? – Брэду есть, чем парировать, и бьет он без капли жалости.

А Шульдих, вспоминая об этом, лишь корит себя за длинный язык, которым в алкогольном подпитии поведал «дорогому другу» о том, как однажды облажался по-крупному. Но не жалеет о том, что облажался – это судьба, невезение, фатум – да что угодно! Но вины самого Шульдиха в этом нет точно.

Тогда он только-только приехал в Токио и довольно быстро захотел остаться – этот город подходил ему почти по всем параметрам. Энергичный, вечно не спящий, движущийся, богатый не только деньгами, технологиями и культурой, но и экзотикой во всех ее проявлениях. Рай – для типичного европейца, жаждущего приключений как воздуха. Шульдих успел попробовать всего по чуть-чуть, быстро пресытился и снова перестал следить за тем, с кем трахается. Главное, чтобы всем было приятно – с алкоголем, легкими наркотиками, в кружевных чулках или плеткой – не важно. Для него было обычным делом расслабиться сначала в клубе, а потом отправиться в ближайший отель с первым попавшимся симпатичным любителем таких же развлечений.

Но однажды утром он проснулся в одном из таких отелей, не обнаружив на себе тех немногочисленных, розовых, невинных меток – свидетельств того, что соулмейт у него все-таки есть и даже успел несколько раз с кем-то помиловаться.

Шульдих пялился на свою теперь уже чистую левую руку добрых пять минут, пытаясь понять, что произошло. А потом переварить. С невыносимо гудящей головой получалось плохо, и это значило, что вчера он перебрал с коктейлями. Определенно – потому что произошедшее ночью помнит весьма смутно и отрывками. Кажется, это было после второго или третьего бара. Выпил он уже гораздо больше своей обычной нормы, а когда собрался на свежий воздух немного протрезветь, у входа столкнулся с группой парней, которые были не менее веселы и пьяны, чем он. Один из этих парней, запнувшись, буквально свалился прямо в его руки – Шульдиху даже не нужно было кого-то искать и подкатывать. А потом все было по уже выработанной схеме: отель, кровать и минимум одежды. Шульдих ни за что не вспомнит лица случайного любовника, но помнит крепкое жилистое тело под своими руками и губами. Сладкие вздохи и стоны. Попытку постесняться и остановить намечающийся отличный секс, но весьма невнятную – парень тоже был пьян и наверняка не вспомнит, что творил ночью.

А утром Шульдих обнаружил пустой номер, чистую руку и не может сказать, отличался ли этот секс от любого другого из сотен. Ведь если этот парень был его соулмейтом, Шульдих же должен был что-то почувствовать? Или все эти неисправимые романтики в кино, книгах и СМИ безбожно врали о том, что с соулмейтом все приятнее вдвойне? Но он не помнит, была ли эта разница – алкоголь – это бесплатная амнезия, а он не так наивен. Он «в загуле» уже несколько месяцев подряд – метки могли пропасть не сегодня, он просто раньше не обратил на это внимания. И вот теперь может не просто осознать случившееся, но и посетовать на то, что был недостаточно внимателен.

Но не очень долго сетовать – Шульдих не верил в эту розовую чушь. Ни в предназначение, ни в изменившиеся ощущения. Поэтому старался думать об этом как можно меньше – перед ним все еще был целый город, улицы которого по ночам освещались неоновыми красными фонарями. Скоро он почти забыл об этом, но успев проболтаться Кроуфорду и получив невнятный хмык в ответ, навсегда закрыл эту тему.

Но теперь… Теперь у какого-то парня черные метки по всему телу, а Брэд говорит, что из-за них Шульдих в него влюблен. Это – еще большая чушь, чем то, что случилось с самим Шульдихом.

– Хорошо, – Кроуфорд откладывает очки в сторону и теперь смотрит на него близоруко и с выражением учителя, объясняющего прописные истины глупому ученику. – Если это не влюбленность, тогда твоя одержимость, а это уже одержимость, вполне может быть тягой к своему соулмейту. Но на парне черные метки, как ты заявил, и раз тебя никто не насиловал, ты вполне мог и сам принудить его к чему-либо.

– Я таким не занимаюсь! – вот теперь он оскорблен – он никого насильно с постель никогда не укладывал!

– Ты вполне мог забыть даже о том, что мог что-то забыть в своих алкогольно-сексуальных приключениях, – Брэд продолжает вздыхать. – Это, конечно, еще более редкий случай, чем со стандартным изнасилованием, но он не единичен. Статистика не врет. И тогда ты – не только влюбленный идиот, но и круглый неудачник.

Он действительно говорит это с искренней жалостью! Для чего он несет этот бред? Осадить его? Призвать к его совести, разуму и здравому смыслу? Он действительно считает, что Шульдих мог так поступить?! Он не верит ни одному его чертову слову!

– Это самая бредовая чушь, которую я когда-либо слышал! – он впивается пальцами в подлокотники кресла и выпрямляется. – И самый неправдоподобный вздор!

– Ты говоришь это с маньячным блеском в глазах. И ты действительно почти двинулся на этом Хидаке – вот тебе объективный взгляд со стороны. Какие еще я могу сделать совершенно логичные выводы из этой ситуации? – Брэд надевает очки обратно и теперь сам смотрит на него как маньяк. Как охотник, поймавший добычу. Как киллер с пистолетом в руках. И как самый дорогой друг, не испытывающий никакого сострадания к такому же другу.

– Никаких! Это все дерьмо собачье! – Шульдих взвивается на ноги и стремительно уходит из кабинета. Почти сбегает.

Потому что отказывается верить Кроуфорду. Потому что всего этого не может быть. Потому что это не могло случиться с Шульдихом. Не в этой жизни. И прямо сейчас ему срочно нужно увидеть Кена, чтобы подтвердить, что глупые – кошмарные – предположения Кроуфорда неверны. Ему нужно увидеть Кена, чтобы успокоиться и помнить только о том, что это – всего лишь игра. Ему нужно увидеть Кена!

***

Он обдумывает сложившуюся ситуацию уже в сотый раз и все больше убеждается, что не просто ходит по кругу, но и не придумает ничего дельного, если продолжит зацикливаться. Для начала Кен признает, что все его реакции на Шульдиха действительно существуют – он и не собирался обманывать сам себя. Поэтому совершенно закономерно встает вопрос: что делать дальше? Позволить Шульдиху играть с ним в «дружбу», потакать его странностям и прихотям и ждать его звонка как манны небесной? Нет, нет и нет – на все предложения. Шульдих – всего лишь озабоченный маньяк, а не маньяк навроде Фарфарелло, которогоучили выслеживать цель и убивать. Кен и здесь может самому себе признаться: того он подпустил к себе из-за страха. Но Фарфарелло другой – он не лезет к нему в штаны и с ним классно гонять на треке. Вот он гораздо больше подходит на роль друга. Ну и пусть странного, но хотя бы одна точка пересечения интересов у них есть. А вот с Шульдихом они разнятся не только в мелочах, но и в главном. Самом главном.