– Вы уверены, господин? – растерялся охранник, явно попадая под влияние ауры хозяина дома. Она подавляла всех вокруг, заставляла ощущать надвигающую опасность. – Девушка ведь…

– Константин, – прошипел Владимир сквозь стиснутые зубы, – открой эти чертовы ворота!

Тяжело вздохнув, он сдался:

– Есть, босс!

Высокие ставни принялись медленно раздвигаться, издавая слабый писк. Все это время я безостановочно рассматривала мужчину, ожидая подвоха. Ждала условий… Ждала, когда прозвучит заветное «но».

– Иди, девочка, – Владимир подбородком кивнул в сторону свободы, глаза его вводили меня в совершенно пугающий транс. – Ты ведь этого хотела? Путь свободен. Никто не держит тебя здесь насильно, если ты об этом думала. Здесь не тюрьма.

Сглотнув тяжелый ком, я отряхнулась, избавляясь от наваждения. Развернувшись спиной в мужчине, я занесла ногу, дабы переступить преграду, и тут же голос позади вызвал мурашки на спине:

– Имей в виду, – Владимир непреклонен, непоколебим. Черт, со своим дьявольским контрактом, где расплата душей, – я готов помогать лишь семье. Чужие люди мне не интересны.

– Что это значит? – зажмурившись, я ощущала биение сердца сильнее, нежели ливень вокруг.

– Твои сестры вернутся обратно вместе с родителями. Кажется, ваш старый вагончик отвезли на утиль… Но не переживай. Договорюсь, и его поставят на прежнее место, как вы привыкли, – он хмыкнул, как самое настоящее чудовище без души, боль моя была ему неважна. – Переступив этот порог сейчас, я больше никогда не позволю тебе вернуться, Каролина.

– Но… – горечь съедала меня изнутри, сомнения убивали. Я должна была думать не о себе, а о семье. И вот он тот вопрос: как далеко мы готовы зайти ради счастья близких? Как глубоко готовы закопать себя?

– За все надо платить, – продолжил Владимир. Капли дождя перестали стекать по голове и лицу. Было явно – он за спиной, держит надо мной зонт. Шепчет в ухо, проникая в самое нутро. – Благодарным людям ты отплачиваешь той же монетой. Не благодарным… Сама понимаешь.

– Владимир, – застонала я, опустив голову, – я так не могу…

– Тогда, – губы коснулись мочки уха, зубы сжались на ней кандалами. – Иди, Каролина.

Я хотела уйти, мечтала сбежать так сильно, как ничто на свете. Но… Порой приходится быть сильнее, чем хотелось бы. Выбирать. Разве стоит моя жизнь счастья пятерых людей? Разве имею я правда лишать сестер заслуженного покоя?

В чем-то Владимир был прав: за все надо платить. И я разменяла свою жизнь на чужие. Подарила душу в обмен на близких. Зажмурившись и не веря, что творю, медленно вернула ногу на место, на плечи мгновенно упало теплое мужское пальто, окружая запахом власти и желания.

– Идемте, – слова застыли на языке, как расплавленный свинец. Язык немел, буквы забывались, голова разрывалась, – д-домой.

Губы коснулись темечка, Владимир жадно вдохнул мой запах и облегченно выдохнул:

– Умница, девочка.

– Как тебе салат из цуккини, Каролина? – вежливо поинтересовалась Валентина, глядя на то, как я уже пять минут ковыряю вилкой в тарелке.

– Пахнет отвратительно, – пожала плечами я, не стесняясь сказать правду, – на вид еще хуже.

Валентина схватилась за сердце, застонав так, будто я призналась в убийстве семи новорождённых детей:

– Это ведь итальянский рецепт!..

– Каролина, – стальной голос Владимира перебил жену, – если тебе не нравится, не ешь. Я попрошу принести что-то другое.

– Но, – Валентина растерянно хватала ртом воздух, – больше нет ничего готового.

– Значит, приготовят, – поставил точку жестким тоном в диалоге старший Орлов, после чего мгновенно встал и ушел.

Марк нежно погладил мое колено под столом. Поморщившись, я тут же его скинула. Тогда настойчивый парень переплел наши пальцы на столе. Наверняка он надеялся, что я не стану отвергать его при маме. Увы, с некоторых пор я не жаждала заслужить уважения этих людей и молча убрала руки, обнимая саму себя.

Владимир вернулся спустя продолжительное время, на тот момент я почти забыла о его внезапном «побеге». В руках мужчины был широкий деревянный поднос.

– Вот, – убрав подальше тарелку с салатом, он расставил вокруг множество мелких посудин со свежеприготовленным омлетом, жаренными сардельками, мясной и колбасной нарезкой. – Ешь.

– Милый, – голос Валентины нервно задрожал, – где ты все это взял? Повара я уже отпустила.

Резкий запах продуктов ударил в нос, как нашатырь. Рецепторы жалобно заныли от такого обилия, дав мощный спазм в желудок. Накрыв ладонью живот, я несдержанно прошептала себе под нос:

– Что они такого туда добавляют? Может, приправы…

– Тебе плохо? – спохватился Марк. – Белая, как мел.

Не в силах больше сдерживать рвотный спазм, я вскочила на ноги и что есть силы побежала в уборную. Последнее время еда совсем редко бывала в моем желудке, так что опорожнять было особо нечего. Приведя в порядок внешний вид, вышла в коридор и застопорилась.

Не хотелось возвращаться за стол. Даже месяц спустя эти люди вызывали у меня отторжение и омерзение. Я не могла смотреть им в глаза, не желала делить одно пространство. Завернув в библиотеку и зарывшись в самую ее глубь с томиком по изучению английского языка, я погрузилась глубоко в собственные мысли, когда голос позади раздался, словно гром среди ясного неба:

– Мы тебя потеряли.

Испуганно обернувшись, я с удивлением заметила поднос в руках старшего Орлова. Сейчас на нем была лишь овсянка и утренние булочки.

– Хочешь ты или нет, – не спрашивая разрешения, мужчина сел напротив, гневно сверкнув глазами, – тебе надо поесть.

– Иначе, – вопросительно изогнув бровь, я саркастично закатила глаза, – вы лишите мою семью спонсорской поддержки, да?

Владимир сцепил зубы так, что те хрустнули. В полумраке его лицо, казалось, вытянулось, словно у зверя. Ноздри раздраженно раздувались, когда он процедил каждую букву:

– Если потребуется, то да.

Орлов нависал надо мной, как скала. Вдавливал в стену позади не терпящим возражения взглядом. Не в силах больше выносить его присутствия, я нехотя выхватила тарелку, демонстративно проглотив огромную порцию безвкусной субстанции залпом.

– Теперь вы можете уйти, – если Орлов и научил меня чему-то, помимо равнодушия ко всему вокруг, так это прожигающему душу взгляду. Теперь я могла ответить той же монетой.

– Я уйду тогда, – и все же чеканить слова холодным басом, пробирая до костей, была прерогатива главы семейства, – когда увижу пустое дно.

Ложка в руках предательски дрогнула. Не от страха, а от общего истощения. Вслед за душой будто умирало тело, само отказывалось работать.

Владимир изменился в лице, тяжело выдохнув. Молча он выдернул тарелку из моих рук, теперь ложка была в более надежной хватке.

– Что вы… – стоило распахнуть рот, как он наполнился овсянкой. – Я ведь сама могу…

– Ешь. Молча, – выгнув голову в бок, Владимир будто бросал мне вызов. Я была слишком слаба, чтобы принять его. И первым чувством, проснувшимся ото спячки после месяца затишья, стал именно страх.

С радостью обнаружив пустую тарелку, я на удивление почувствовала себя в разы лучше. Спрыгнув на пол, устремилась к выходу:

– Теперь я могу, наконец, остаться одна?

Сильные пальцы, как оковы, сомкнулась на моей кисти, дергая на себя. Я была вынуждена обернуться, заглянуть в выжидающие глаза мужчины, словно на допросе.

– В этом доме обижают тебя? – требовал, буквально кричал Владимир.

– Нет, – рука его все сильнее и сильнее сдавливала кожу, но я смотрела лишь в глаза хозяину дома, гордясь при этом собой. Огромной выдержки потребовалось ради такого пустяка!

– Тебя тут в чем-то ущемляют? Притесняют?! – Владимир рычал на меня, как зверь. Злился, глаза его бешено сверкали. Я ничего не ответила, от ужаса и мурашек по телу язык прирос к нему. И тогда Орлов взорвался, как атомная бомба: – Тогда какого черта ты избегаешь меня, девочка? Словно и не было…