— Еду.

.

Сидя в звенящей тишине, Юля перебирала и перебирала стопку бумаг — небольшую, но весящую как жизнь, — и отказывалась верить себе. Не в этот раз. Не с его ребёнком.

Юлия Владимировна прошла по длинному коридору, машинально кивая коллегам. Подошла к своему кабинету, на несчастную долю секунды встретилась взглядами с Юрием Борисовичем, так же, на долю секунды — с Ольгой. Усилием воли перенесла внимание на маленького мальчика, который с усердием, редко присущим его возрасту, рисовал море: на фоне голубого неба большой белый корабль и дельфинов, играющих в догонялки с морским гигантом.

Годы её работы — бесконечная практика подбадривающих улыбок, отвлечения, концентрации внимания на главном. Умение собраться, отсеять лишнее через решето сомнений, сконцентрироваться, заставлять себя думать, анализировать даже сквозь морок, сон, хроническую усталость. Сосредоточиться на главном…

Все приобретённые навыки навыки исчезали под гнетом липкого страха, смывались холодным потом, дрожью в руках. Остро хотелось развернуться, уйти, не оборачиваясь. Сослаться на больничный, отпуск, взрыв Солнечной системы. Остановку сердца, дыхания, гибель головного мозга.

Юля привычно отвлекла малыша игрушками, шутливыми разговорами о преимуществах Супермена перед капитаном Америка и наоборот. Выслушала восторженный рассказ о море, дельфинах, ракушках, курином боге — камне с дырочкой, исполняющем желания, плане стать пожарным, когда вырастет. Осмотрела, пообещала дать послушать в стетоскоп, если Тошка, как представился мальчик, будет вести себя хорошо.

— Что с ним? — Все задают этот вопрос. Ответ у Юлии Владимировны всегда разный. В этот раз ответить было неимоверно сложно, почти невыносимо. — Каковы наши дальнейшие действия? — продолжил Юрий, отстранённо, профессионально глядя на Юлию.

Словно сверху вниз, будто говорил не с любовницей о жизни собственного сына. Выдержка, которой катастрофически не хватало Юле — та держалась из последних сил.

— Для начала давайте проведём дополнительные обследования, уточним… — Юля переводила спокойный взгляд профессионала с одного родителя Тошки на другого, запретив себе выдавать эмоции.

— Возможно, это ошибка? — встрепенулась Ольга.

Неизбежный вопрос, крупица надежды, которой недопустимо лишать. Отринуть страшную, до одури пугающую реальность. Дать необходимое время на принятие.

— Вероятно, — спокойно кивнула Юля. — Давайте поступим следующим образом…

Она долго перечисляла, что необходимо сделать, как поступить, куда обратиться. Обычно все данные записываются на бумаге, перепуганные родители попросту не в состоянии сосредоточиться на важной информации, мысли разлетаются, как перепуганные птицы, но не в этот раз. Юрий понял, запомнил с первого раза.

— Юля, ты же понимаешь, что это не ошибка, — глухо сказал Юра, когда Ольга уже вышла с Тошкой, увлеченным новой игрушкой — стетоскопом.

— Нам всё равно необходимо это для протокола… Дай ей неделю, — выдохнула Юля, говоря о той, к кому ревновала бесконечно долгие годы.

Сейчас всё становилось незначительным, напускным, как смывающаяся краска на мебели из рассохшейся древесины.

— Спасибо.

Случай без серьёзных осложнений, хорошие шансы, быстрая откликаемость. Лечение, назначенное своевременно. Препараты, которых не достать, но «для своих» — находились. Лучшие специалисты… Почти победа.

Юлия Владимировна не любила сюрпризы. В её работе редко случались хорошие сюрпризы. Любой «сюрприз» в детском отделении гематологии и онкологии заставлял застывать, останавливаться, сжиматься, лишь для того, чтобы начать всё сначала, часто с полного нуля.

Из любой безнадёжной ситуации должен быть выход. Должен! Юлия искала бесконечно, не давая себе права на отдых. Она забыла, когда последний раз смотрела кино, читала книгу, разговаривала с подругой, занималась любовью. Всё забыла. Запечатала чувства, желания, саму жизнь на сургуч.

Позволит себе крошечную роскошь — демонстрацию незначительной эмоции, остальные прорвутся, как гнойник, не дадут ясно мыслить, поглотят, завалят под руинами несколько жизней.

Юля сидела в тишине дома. Снова и снова перебирала врачебную документацию, ответы из фондов, от благотворителей, зарубежных клиник, мысленно перебирала любые, самые невероятные варианты излечения Тошки. Точно знала ответ на вопрос, — без высоких технологий, баснословных сумм не обойтись, однако не переставала искать другие возможности. Из любой безнадёжной ситуации должен быть выход. Должен!

Разговаривала ли она с Юрием в эти долгие месяцы? Практически нет. По делу, по факту, всегда натыкаясь на удивительно спокойный взгляд, который вселял уверенность не только в Ольгу, но и в Юлию Владимировну…

Последний раз они разговаривали не как отец пациента и врач в день госпитализации Тошки, после того, как Юля максимально подробно объяснила родителям, что ожидает их маленького сына, а значит — и их самих.

— Я не развожусь, не сейчас, — только и сказал Юрий.

— Не о том думаешь, Андреев, — только и ответила Юля.

Развод — не тема для обсуждений, раздумий, сомнений. Не сейчас. Скорей всего никогда.

Они закрылись друг от друга панцирем социальных связей. «Мы коллеги», «врач — пациент», «отец пациента — врач». Дистанция облегчала общение, словно снимала чувство вины, которое постоянно преследовало Юлю.

Иррациональное, снедающее всё живое в душе и сердце чувство… Плата за грехи? Бумеранг, запущенный девять лет назад, который вернулся самым извращённым способом?

В рассуждениях, ощущении вины не было смысла, как не было смысла в жалости — преступные чувства, недопустимые. Скрытые за спокойной улыбкой, дружелюбием, флиртом с коллегами, подбадривающими разговорами с Ольгой.

Юля отбросила стопку давно выученных наизусть бумаг. Начала готовить привычными, размеренными движениями, хотя есть её деликатесы некому. Отец с мамой не частые гости в загородном доме дочери. Ким, пользуясь настроением матери, часто оставался в интернате с друзьями. Адель становилось сложнее и сложнее приезжать. Юля сама отвозила ей подарки, кулинарные изыски, просиживала в маленькой квартирке часами, коротая время за беседами, находя в незамысловатом времяпровождении отдушину.

От плиты отвлёк звонок домофона, на экране появился Симон.

— Привет, Кима нет, — сказала Юля, пропуская бывшего мужа на порог.

— Привет-привет!

Симон зашёл, сверкнув привычной широкой улыбкой. Годы не были властны над его улыбкой. Кудри теперь коротко подстрижены, на висках ранняя седина, веснушек меньше, а улыбка всё та же, и всё тот же дерзкий взгляд победителя.

Уселся на стул у барного уголка в кухонной зоне, который когда-то мастерил сам. Наблюдал за методичными, слегка нервными движениями Юли. Размеренными, как метроном, не лишёнными, несмотря ни на что, откровенной грации и красоты.

Симон всегда вслух отмечал, что год от года отточенные движения Юли становились изящней. Она не менялась, не старела, лишь хорошела. Ей шёл возраст, как шли платья, которые он некогда ей подбирал.

— Я заезжал к Киму, — спокойно произнёс Симон, после того, как окинул пространством взглядом.

— Правда? — Юля оторвала взгляд от духового шкафа.

— Он хочет со следующего года жить в интернате.

— Знаю, — кивнула Юля.

Навязчивая идея Кима не давала покоя как самому парню, так и его матери.

— И что ты думаешь? — Симон прищурил карие глаза, так похожие на глаза плюшевых медведей, которых обожал его сын в детстве.

— Думаю — это глупости, а ты как считаешь? Я обещала посоветоваться с тобой, — ответила Юля, в это время машинально перекладывая рыбные стейки на противень и размешивая сложный соус.

— Так же. Я прямо сказал ему это. Он не спортсмен, Юль. В нём нет злости, адреналина, он не станет ставить на кон всё. У него твоя порода.

— Ах, по-ро-да, — протянула Юля.

— Порода. Созидательная. Киму нечего делать в спорте. Я перевёл бы его в другую школу, сейчас он попросту теряет время.