Молодой священник что-то увлечённо рассказывал, девушки внимательно слушали. Иногда громко смеялись, позабыв, что рядом человек в сане, пусть и не высоком, порой толкали друг друга локтями, перебивали, спрашивали и, — судя по широко открытым глазам, — удивлялись ответам.

Её взгляд был заинтересованным, в нём играла мысль, словно живая. Она светилась изнутри. Казалось ещё чуть-чуть, и девушка заговорит, покажет миру свои думы, сокрытые за робкими движениями. И она была красива. Красива настолько, насколько бывает красива юность. Красива словно пришедшей из стародавних времён красотой. Скажи она, что её остановили на улице с предложением сняться в кино — ей бы сразу и безоговорочно поверили.

Выше сверстниц, со светло-русыми, отливающими рыжиной на солнце волосами, тонкими чертами лица, распахнутыми навстречу новому глазами. Похожая на славянскую княжну, которая пришла в современность из позабытых сказок. Такой рисуют Василису Прекрасную или Царевну Лебедь. Красива не яркой, вычурной, навязчивой красотой, а тихой, спокойной. Никто — ни мужчина, ни женщина, не могли просто пробежать взглядом, взгляд сам собой останавливался на девушке, цеплялся и не хотел уходить. На неё хотелось смотреть, как на произведение искусства, которое бесконечно радует.

Остановившийся рядом автобус не отвлёк девушек от оживлённой беседы даже тогда, когда из автобуса, словно из огромного чрева с автоматической дверью, стали высыпать мальчишки разного возраста, от младших школьников до юношей. Они тут же принялись с разбега прыгать в озеро, кричать, фыркать и заплывать опасно далеко. Всем своим видом — криками, передразниваниями, парнишки выражали торжество молодости, силы и отчаянной жажды жизни.

На берегу устроился мужчина средних лет, зорким взглядом смотрел на ребят, улыбался лишь уголками глаз, лицо же выражало строгость. Впрочем, не похоже, чтобы хоть кто-нибудь всерьёз боялся этого человека.

— Всё, хватит, — крикнул мужчина и сделал приглашающий жест в автобус.

Младшие заторопились. Путались в шортах и обуви, по пути стряхивали с головы воду, забирались в автобус. Водитель неодобрительно поглядывал на влажные от воды и тины, усыпанные песком, шорты мальчишек.

Старшие выходили из воды степенно. Некоторые, заметив группу девушек, красовались перед ними, проходили мимо плавной походкой. А потом, не выдержав притворства, срывались в шуточные кулачные бои и, подпрыгивая, забегали в тот же автобус.

Группа девушек двинулась вдоль озера, впереди бодро шагал священник, приподнимая одной рукой подрясник, демонстрируя пыльные ботинки со стоптанными каблуками.

Парень, который вышел из воды последним, долго рассматривал группу девушек, наконец, когда процессия двинулась, он соизволил одеться и обратить внимание на окрик:

— В автобус!

— Минутку… — Парень показал взглядом на уже уходивших девушек.

— Вот неугомонный, ох и пользуешься ты моим расположением, — пожурил его наставник. — Смотри, только сегодня!

— Спасибо, — крикнул парень, на ходу обулся и поспешил за группой девушек во главе со священником.

Вернее за одной из них, которая плелась в хвосте нестройного ряда. Статные длинные ноги обхватывала ткань простого платья, бедра покачивались словно случайно, но от этого более завораживающе, главное — она обернулась, улыбнулась парню самой обезоруживающей улыбкой, какую он видел на своём недолгом веку.

Парнишка подбежал, взял за запястье. Внимательно глядя на девушку, любовался ею, встретил с улыбкой такой же заинтересованный взгляд.

— Подожди. — Они шли нога в ногу в конце строя, замыкая ряд, который возглавлял молодой священник. — Послушай… а вы кто? — решился задать вопрос парень.

— В смысле?

— Монашки, что ли? — самую малость смущаясь, уточнил свою мысль парень.

— Нет, — девушка широко улыбалась в ответ.

— Послушницы?

— Нет.

— А кто?

— Никто, — прозвучал исчерпывающий ответ.

Они так и шли, держась за руки. Подружки оборачивались, перешептывались, священник встретился взглядом с девушкой, спрашивая, всё ли у нее в порядке. Не нужна ли помощь?

— Это воскресная школа и лагерь. Православный, — наконец ответила та, от которой ждали ответа.

— Понятно, а я из лагеря олимпийского резерва. Знаешь, наверное, — «Олимпиец».

Идти нога в ногу в тишине, по пыльной дороге, казалось абсолютно восхитительным занятием, которому можно предаваться бесконечно долго, вот только дорога закончилась у стен из старого кирпича, покрытых потрескавшейся штукатуркой.

— Пришли… — разочарованно протянул парень.

— Пришли… — в унисон ответила девушка.

Она забрала свою руку и побежала вслед за входящими в калитку подругами.

Почти за стеной она услышала окрик:

— Подожди, подожди, мы же не познакомились!

— А надо? — Девушка улыбнулась своим мыслям, обернулась и посмотрела на парня.

Он был не намного выше её, может, только на полголовы. Темно-каштановые, почти черные волосы вились, свисая прядями на шею и лоб. Глаза были похожи на глаза плюшевых медведей в детском мире — непрозрачные, бездонные, карие, они смотрели на мир на удивление вдумчиво. Черты лица аккуратные, почти кукольные, на лице и руках — золотистая россыпь крупных веснушек.

— Ну… Я — Симон.

— Симон? — с подозрением уточнила девушка.

— Такое имя.

— Интересное имя, Симон, а я…

— Подожди, давай я угадаю.

— Давай! — Девушка прыснула в ладонь, с трудом подавив смех.

— Заслава? — посмотрел внимательно на красавицу, та покачала головой отрицая, потом продолжил: — Божена? Ярослава? Имя наверняка необычное, красивое, древнее, как этот монастырь.

— Юля.

— Юля? — немного опешил парень, ему не сразу удалось скрыть удивление.

— Представляешь, просто Юля, — не прекращая улыбаться и разглядывать в упор незваного собеседника, ответила девушка.

— Юлия… тоже подходит, кстати, — нашёлся Симон. — Из рода патрициев в Древнем Риме. Ты бы точно была там знатной дамой.

— Ты забавный, Симон, но мне пора идти.

— Как мне тебя найти?

— Зачем? — Юля уставилась на Симона, будто он её несказанно удивил.

— Поболтать. Погулять Мало ли.

— Приходи ко мне домой, — просто ответила Юля, пожав плечами.

— Приду, конечно, а куда?

— Улица Лесная, тринадцать, завтра с утра, я блины буду печь, — уточнила она, и ещё раз проговорила адрес, чтобы приглашенный точно не забыл.

— Блины? — недоверчиво уточнил Симон.

— Да, завтра понедельник, я пеку блины для друзей, — пояснила Юля, так словно всему человечеству было известно, что она печёт блины для друзей, а Симон по какой-то неясной причине пропустил важную информацию.

— С удовольствием стану твоим другом Юлия.

Пока Юля заходила в древнюю калитку, парень развернулся и, не оглядываясь, побежал вниз по дорожке. Путаясь ногами в пыли, он улыбался чему-то своему.

Юля не помнила, когда увлечение кулинарией вошло в привычку, ей нравилось готовить как причудливые блюда — насколько позволял семейный бюджет и полки магазинов, — так и самые простые. Она давно забрала бразды правления на кухне, считая её своей территорией. Маме с бабушкой позволялось лишь изредка помогать, а мужчинам и вовсе — только пробовать и хвалить за старания. Ей нравилось кормить людей, нравилось, что результат двух-трех часового труда исчезает со стола раньше, чем гости успевают сказать «спасибо».

Небольшой дачный домик, полученный от НИИ, в котором трудился дед, часто был полон желающих отведать «вкусненького», растущие организмы всегда были голодны и благодарны Юле за пироги или кулебяки.

К домику, окрашенному зелёной краской, выцветшему от времени, тянулись друзья с пакетами муки или сахара — так всем казалось справедливым. Никто никогда не договаривался, но за три лета сложилась традиция: дети с соседних улиц в воскресенье несли продукты, а с утра в понедельник бежали «на блины», на небольшую веранду, выходящую в старый сад, где и проводили большую часть дня, толкаясь на стульях и табуретках, которых часто не хватало. Но в этом ли дело, когда гостеприимная хозяйка щедро угощает, а разговоры ведутся громко, откровенно, с перекатами смеха и улыбок.