— Всё останется, как есть, подобного не повторится, я обещаю, — твердо отчеканил Симон.

— Ты так говоришь, словно… — Юля и сама не понимала, что именно хотела сказать, в чем сомневалась. Да и сомневалась ли.

— Словно что? Юля, послушай, мы давно встречаемся. Ты — самые долгие мои отношения, и я ценю эти отношения, для меня они важны. А что мы не занимаемся любовью… когда-то ведь и это случится, маленький. Мне важны твои принципы. Знаешь, они вызывают уважение. Я люблю тебя за это еще сильнее, если такое вообще возможно. Вот только вчера стало совсем невыносимо: я мужчина, рядом со мной самая красивая женщина, которую создала природа… самая красивая женщина, а я ни разу не видел даже ее грудь. Ни разу.

— О-ох, — опешила Юля.

— Я ни разу не видел твою грудь, — настойчиво повторил Симон, будто Юля могла не расслышать. Иногда ты прижимаешься ко мне, особенно во сне, в последнее время ты даже спишь без бюстгальтера, я могу чувствовать… но никогда не разрешаешь увидеть или дотронуться. Даже этого мне не позволено, маленький. Даже этого… — Симон взлохматил тёмные кудри, отчего некоторые пряди упали ему на глаза, закрывая карий, внимательный взгляд.

— Прости меня, — не дожидаясь ответа, продолжил он. — Обещаю, такого не повторится. Скорей я отрежу себе руку, чем снова испугаю тебя. — С этими словами Симон резко встал с постели, распрямил плечи и направился туда, откуда несколькими минутами раньше вернулась Юля. — У нас заказан столик в ресторане, сегодня отличный повод повеселится, — напомнил он уже у дверей уборной, криво и грустно улыбнулся, обернулся, чтобы взяться за ручку.

— Симон! — пискнула Юля в тот момент, когда он полностью повернулся к ней спиной.

В тот момент, когда он медленно поворачивался, Юля мгновенно скинула с себя ночную сорочку, осталась лишь в трусах, и встала во весь рост, показывая себя.

Взгляд Симона неотрывно пожирал вздымающуюся грудь, округлую, с небольшими ореолами розовых сосков. На светлой коже Юли выступили заметные мурашки. В номере стояла гробовая тишина, слышалось лишь отрывистое дыхание влюбленных, разделенных бесконечным расстоянием.

Юля сделала несколько шагов в сторону Симона, который стоял как вкопанный и не шевелился. Приблизилась, взяла его руку, положила на свою грудь, прижалась всем телом, прошептала:

— Ты можешь смотреть… и трогать, Симон. Можешь… — Мне говорили, что нужно делать то, что покажется правильным, мне кажется это правильным. Ты поцелуешь меня?

— Да.

К вечеру всей компанией ребята направились на торжественный ужин. Непринужденная беседа с приятелями отвлекала от внутренних проблем и снедающих Юлю и Симона противоречий. Вчетвером было легко болтать, спорить, устраивать словесные баталии и дуэли.

Две блондинки за столом привлекали всеобщее внимание, но всем окружающим было очевидно, та, которая в платье цвета моря — занята, зарезервирована раз и навсегда. Лишь откровенный самоубийца рискнул бы подойти, даже посмотреть в её сторону. Настолько карий взгляд парня был прикован к открытому взгляду девушки, настолько тесно переплелись пальцы их рук, так крепко прижимался к ней парень, с такой вызывающей нежностью она поправляла волосы, попадающие в карие глаза, что места для сомнений не оставалось.

«Мы вместе», — говорил открытый взгляд блондинки.

«Мы вместе, — отвечали ей карие глаза. — Мы вместе навсегда».

В Африке, ближе к экватору, совсем другое небо, оно отличается от неба в средней полосе России. Юля не видела Большую Медведицу, перевернутую к осени, Муху, столь маленькую, что только знаток смог бы определить её сразу. А возможно, звезды были те же самые, что и в любой части земного шара, видимые из любой точки мира. И Красное море не отличается в темноте от Черного или любого другого моря.

Незабываемым место делают люди, их чувства, сплетенные руки, размеренные шаги в такт друг другу, неровное дыхание, еле слышно произнесенное: «Я люблю тебя», и «Люблю» в ответ.

— Маленький, с днём рождения тебя еще раз, — с улыбкой сказал Симон.

— Ты уже столько раз меня поздравил, что мне стыдно.

— Почему тебе стыдно? Будет у меня день рождения — будешь меня поздравлять, а сейчас я тебя. С днём рождения! Посмотришь в номере, — протянул он маленькую коробочку, с крошечным бантиком на крышке.

А в номере ждали цветы, очень много цветов. Невероятных расцветок, ароматов, сочетаний. По полу и на белых простынях были рассыпаны лепестки роз и каркаде. Вдоль стен стояли чаши с пряностями со стойким сладко-цветочным ароматом.

— Симон, ты с ума сошёл? Это же так дорого!

— Посмотри свой подарок, пожалуйста, — только и ответил Симон.

Нервно сглотнув, Юля открыла коробочку с подарком, отлично понимая, что именно увидит в ювелирной упаковке.

— Выходи за меня, — выпалил Симон. — Знаю, в России не принято дарить кольца на помолвку, давай считать, что я насмотрелся романтических мелодрам. Тебе ведь уже есть восемнадцать, а, значит, ты можешь выйти за меня хоть в среду.

— Ты помнишь? — удивилась Юля, что Симон вспомнил давнишний, состоявшийся при первой встрече разговор.

— Естественно, невозможно забыть такую девушку как ты… Невозможно забыть все, что связано с тобой.

— Ты позвал меня в Египет, чтобы сделать предложение? — догадалась Юля.

— Да.

— Ты так хочешь заняться со мной любовью? — шутливо улыбнулась Юля, кокетливо поправив прядь волос.

— Сегодня больше, чем вчера. Но сильней всего я хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты самая невероятная девушка, которую я встречал, и я просто обязан на тебе жениться.

— Но… нам рано жениться. Я учусь, а у тебя плавание занимает всё время.

— Не рано, маленький. Не может быть «рано» или «поздно» для любви. Я люблю тебя сейчас. Не рано и не поздно, а сейчас. Ты выйдешь за меня? — повторил свой вопрос Симон.

— Да, я выйду за тебя Симон Брахими, — твёрдо ответила Юля.

— И как бонус ты займешься со мной любовью, — с легким поцелуем прошептал Симон.

— Только после свадьбы, — напомнила Юля.

— Помню, помню. У тебя есть принципы, и я люблю тебя за это ещё сильнее. Я люблю тебя. Кажется, мне самому больно от собственной любви, иногда я даже не могу дышать… — признался Симон.

— Я тоже… — только и ответила Юля.

Плавные, отточенные движения рук над скоплением мисок, тарелок, кастрюль могли заворожить любого зрителя, если бы тот находился на маленькой кухне старенького дачного домика, чья веранда выглядывала в тенистый сад фрамугами окон, требующих ремонта.

Методичное следование старым рецептам, намертво засевших в голове, и новым, за которыми приходилось заглядывать в пухлую, исписанную ровным почерком тетрадь — обыкновенную, в девяносто шесть листов, со скотчем по краям, чтобы не рвалась, — успокаивало, приносило умиротворение.

Мысль о том, сколько человек сегодня соберется за столом маленького домика не пугала, скорее приятно будоражила. Иногда проносилась злость, что конфорок у плиты лишь четыре, а духовка не работает так, как хотелось бы Юлии, но размеренная мелодия детской качели — подарка свекрови из далёкой Франции, тут же утихомиривала неприятное чувство.

Заглянув еще разок в духовку, она подошла к качелям, выключила мелодию, забрала соску у малыша, чьи губки смешно причмокивали во сне, тёмные бровки хмурились, а на удивление густые, для малыша, которому нет и года, волосы вились «мелким бесом».

Она поправила яркий носочек на маленькой ножке, улыбнулась сама себе. Села за стол, погрузилась в быстрое чтение. Было ровно семь минут на несколько страниц. Голые ступни выскользнули из мягких тапочек, волосы, собранные в высокий небрежный хвост, падали на лист, подол простого халата едва ли доходил до середины бедра.

— Привет.

Юля вздрогнула, она точно знала, что в доме одна. Внезапный «Привет», произнесенный смутно знакомым голосом, испугал.

— Прости, дверь была открыта. Мы договорились с Владимиром Викторовичем, что я приеду сразу после дежурства.