Откинув голову, Фридерик закрыл глаза и стал припоминать неприятный сон, что приснился совсем недавно.

…Приснилось ему, что парит он над заснеженными вершинами гор. Ярко светит невидимое солнце, вековечные хребты простираются во все стороны и не видно им конца. Теряясь в легком тумане, вырастают из морозного воздуха до боли знакомые могучие скалы, глубокими тенями прорезают гранитную твердь бездонные ущелья. Ни единой живой души не видно в округе, кроме одинокой, сгорбившейся фигуры в сером плаще, бредущей по колено в снегу в сторону огромной, черной башни, что возвышается у самого края зияющей бездны… Он понимает, что видит самого себя и хочет кричать - предупредить, что нельзя приближаться к башне, но не может вымолвить и слова… Медленно, очень медленно загадочное сооружение, созданному нечеловеческими руками, приближается… И вот уже в застывшем воздухе проступают провалы бойниц, в которых мерцает алое пламя. Ясно видны стены грубой, но хорошо подогнанной кладки из крупных базальтовых блоков и тяжелая, кованная решетка ворот, что со скрежетом ползет вверх, открывая темный провал бездонного тоннеля… Медленно текут минуты… В кромешной тьме провала возникают грозные силуэты всадников на вороных скакунах. И вот они уже несутся по дрожащему под тяжелыми ударами копыт ажурному мосту. Мерцают в неясном свете их черные доспехи, и обнаженные мечи отливают кровавым блеском. «Ты наш! – доносится до него чей-то мерзкий голос. – Ты сам пришел!» Фридерик падает на колени, закрывает лицо руками, и тут на него волной накатывается дикий, многоголосый, нечеловеческий вой, от которого леденеет сердце…

Хоббит резко открыл глаза. «Проклятье, - подумал он, - помнится, первый раз схожий сон приснился мне в ночь накануне того, как я нашел недвижимое тело Старика на склонах Заячьих оврагов! Последний – в ночь «смерти» Старика! Это не совпадение, это должно что-то означать! Но что!?.. Что за «тени» видела матушка над домиком Старика в ночь его «смерти»? Может быть, Зло уже здесь? Поэтому Старик так спешно бежал, свалив на хоббита свою главную заботу? Не похоже…»

- Ничего не понимаю! – тихо произнес он, качая головой.

Вновь закрыв глаза, склонив голову и упершись лбом в ладони, Фридерик стал вспоминать последний разговор со Стариком. «Плохо (кажется, так сказал волшебник), что слухи поползли по Уделу!.. Придется с этим что-то делать!..» А как же матушка? - спросил хоббит. «Не думаю, что мне придется что-то объяснять…»

«Ясно, - подумал Фридерик, криво ухмыльнувшись. - Ты уже тогда прекрасно представлял, что должен сделать и как! Конечно, с твоей стороны было крайне жестоко заставить окружавших тебя и заботившихся о тебе людей поверить в твою смерть! Может быть, у вас, волшебников, так принято? Может быть, вы смотрите на людей по-своему, и судите о них иными мерками? Кто мы для вас?.. Впрочем, нельзя ни отдать тебе должное по части сообразительности: кто из хоббитов не знает, что волшебники просто так не умирают! Их можно предательски убить, но чтобы волшебник умер естественной смертью? Такого не бывает! Значит и слухи о тебе скоро пойдут на убыль, а через год-два о тебе будут вспоминать лишь единицы… И среди этих единиц буду я… Возможно, матушка… Тетка Азалия… Подвыпивший Пэтти? Врядли… Возможно, Альфа, которой ты дал имя. Хотя, кто-кто, а псина, точно уж, тебя не вспомнит…»

«Кстати, - мимоходом подумал Фридерик, - а где собака?»

Сторона одного из камней, освещенная лучами уже холодного солнца, была покрыта мелкими трещинами и рыжим лишайником. Второй камень был небольшим, плоским и весь подернутый инеем. Потому как обращен был на север, и никогда лучи дневного светила не падали на его поверхность. На узкой полоске сырой земли меж этими камнями лежала Альфа. Псина плотно прижалась к каменистой почве, задние лапы были разведены, передние – близко сложены и подтянуты под себя. Унылая морда покоилась на передних лапах, но уши торчали из-за камней двумя черными треугольниками. Взгляд же красных глаз был устремлен в одну точку.

Точкой этой являлся высокий, тощий человек, восседавший на округлом валуне на расстоянии не более десятка шагов вверх по каменистому склону. Его белые волосы трепал порывистый ветер. Плащ, сшитый из множества разноцветных лоскутов, был небрежно откинут. Правая рука крепко опиралась на деревянный посох, увенчанный серебряной фигуркой горного ястреба. Брови его были насуплены, взгляд светло-серых, почти белых глаз, суров и непоколебим.

- Я сказал – прочь! – в очередной раз гаркнул Старик. – Ты мне не нужна, наши пути ведут в разные стороны!

Свободной рукой он схватил небольшой камень и притворно замахнулся в сторону собаки. Та лишь поплотнее прижала голову к лапам, но треугольные уши остались торчать над серыми валунами.

Старик в сердцах сплюнул, и отбросив камень, произнес совсем иным голосом:

- Поверь мне на слово, Альфреда… Ты не можешь идти со мной! Мой путь – это верная погибель для тебя. Там ты не пройдешь. Возвращайся назад! Я прошу тебя…

Псина приподняла голову, и глядя на мага, беззвучно раскрыла и закрыла зубастую пасть.

- Я не позволю тебе говорить! – воскликнул Старик. – Не проси, не умоляй и не преследуй меня! Я не разрешаю! Всё! Я не приведу тебя к Северной Твердыне. Даже не надейся! Но знай, что спустя тысячи лет прислужники Зла - назгулы вновь вышли на охоту. Не исключено, что они будут искать Книгу, и горе тому, кто станет на их пути! Возвращайся к Фридо! Ему может грозить смертельная опасность… Следуй за ним везде! Возможно, именно он укажет тебе правильный путь, и потому оберегай его, как сможешь! За мной же не иди, слышишь!

Старик резко поднялся и стал поспешно взбираться вверх по скользкому, каменистому склону, ни разу более не глянув в сторону вскочившей на лапы псины. Та еще долго провожала тяжелым взглядом растворяющуюся в тумане фигуру, тревожно виляя обрубком хвоста. Когда же шум осыпающихся под ногами волшебника камней смолк вдали, Альфа совсем по-человечески вздохнула и уныло потрусила в противоположную сторону.

В одном, пожалуй, Старик оказался прав: не прошло и двух недель после его «смерти», как сплетни про «волшебника из Верхних Брусков» пошли на убыль.

- Пр… сягаюсь, - с трудом ворочая языком и уронив голову на грудь, осипшим голосом произнес молодой человек в выцветшем бордовом кожушке. (Дело было, естественно, в «Люберии».) – С… ам… в… выносил… Мэ… эртвэ-е… не быва-эт…

- Дурень ты, Пэтти, - пробасил хозяин трактира Отто. – Дурень и пьяница! Ну, схоронили вы его, старца ентого ушибленного… Ну и что?

- Вол… вошь… - укоризненно качая головой, произнес Пэтти.

- Вот именно – вошь! Что ты мелешь? Да ты и не дурень вовсе! Ты – колода стоеросовая! Коли уж вы его с батюшкой твоим схоронили, какой же из покойника волшебник!?..

- А может быть, они… таво… - предположил Розик Брендизайк, старый знакомый Фридерика. - Кухонным ножичком промеж ребер - рраз! И нет волшебничка! Так сказать, чтоб долго не мучился! И Закон, вроде как, соблюден, и чего-нибудь себе прикарманили, как говорится…

Пэтти только вытаращил глазенки и замахал руками.

За столами же все дружно рассмеялись. Смеялся Джига Толстошкур – купец, возвращавшийся домой, в Восточный удел. Смеялся Ростик Шерстобобер, купец из Южного удела. Смеялись вечно румяный Дюк Брюхович и «старожила корчмы» Барсукс. Смеялись все Брускинсы (а их здесь было немало). Смеялся и Фридерик, наблюдая это представление из самого темного угла трактира, потягивая при этом хмельное пивцо и заедая его соленой рыбкой с Муторного озера.

- С… сам… видел… - по инерции, видать, пробормотал уж совсем тихо бедняга Пэтти.

- Ну, ты его и уделал, Розик! - громогласно произнес Джига.

- Что ж его уделывать-то? – грустно заметил Отто, махнув рукой. – Дурень – он и есть дурень! Только взбаламутил всю округу! Ну скажите, к чему всё это?.. Нам и своих проблем хватает! А тут еще и волшебники, глядь–непереглядь!..