- Тогда я и подумала, что это его колдовские проделки, что ли… Не помню уже. Только стало как-то не по себе… Вроде как дверь в зимнюю стужу вдруг открылась и повеяло холодом. Только холод какой-то замогильный… Испугалась я! Из дому выходить не стала, но до утра так очей и не сомкнула… Утром встала, занялась хозяйством. Ну, как всегда… Время уж к полудню, а Старика всё не видно. Тогда я зашла к нему в дом и вижу… Ох! – Эмилия присела у стола и промокнула слезу. – Лежит наш старец на спине, весь вытянулся, а глаза-то широко открыты! Я к нему, а он-то и не дышит. Весь холодный… Помчалась я за тетушкой! Только ближе к вечеру мы вместе воротились… Поглядела на него Азалия, веки потрогала… Что ж делать, говорит, помер старик. Тихо помер, во сне. Может быть, сердце остановилось. Говорит – такое бывает… Вот!

Какое-то время Эмилия молча наблюдала за тем, как, понуря голову, Фридерик ковыряет остывающую в тарелке картошку с мясными крохами. Потом продолжила:

- Ночь провели мы с тетушкой тут, а наутро вновь отправились в Срединки. Вернулись вместе с Хуко и Пэтти… Так, вчетвером, и схоронили мы Старика неподалеку от Магнитного камня. Земля там каменистая, могила получилась неглубокая. Пришлось присыпать камнями, чтобы лисы не вырыли…

Матушка замолчала. «Надо хоть что-то сказать», - подумал Фридерик, но на ум ничего не приходило.

- Он это предчувствовал, - наконец, выдавил из себя хоббит, глядя в сторону.

- Может быть, может быть… - задумчиво произнесла Эмилия.

- А где его вещи? – вдруг вспомнил Фридерик. – Где Книга?

- Книга?.. – рассеяно повторила матушка. – Да где ж ей быть-то? Лежит, где и лежала – на каминной полке в отцовом доме… А вот с серебряным ястребком я оплошала! Ох, не подумала сразу, голова была невесть чем забита…

- А что случилось?..

- Даже не знаю, как так вышло… - Эмилия сокрушенно покачала головой. – Когда мы вместе провожали Старика в последний путь, я заметила, как этот пройдоха Пэтти по сторонам так и зыркает… Ну, всё обсмотрел он в доме старца, всюду свой нос сопливый сунул. Даже тетушка Азалия на него накричала… Думаю, что этот негодник сразу заприметил посох с серебряной фигуркой… Надо было мне раньше-то посох припрятать! Фигурка-то, поди, немалых денег стоит…

Прошло два дня после похорон, когда матушка решила прибрать в отцовом домике и тут только обнаружила пропажу. Посоха нигде не было! Книга же, завернутая в кожаный лоскут, одиноко лежала возле камина. Обыскав весь дом, Эмилия вскоре пришла к неутешительному выводу, что это, по всей вероятности, проделки Пэтти. Кто ж еще мог прихватить такую ценную вещицу? Недолго думая, она отправилась в Срединки и вместе с теткой Азалией (для острастки!) набросилась на родственничка. Тот извивался как мог, оправдывался, врал, даже нюни распустил. Но в злостном хищении не сознался. Обыскав, на всякий случай, весь дом и не найдя ничего интересного, женщины удалились восвояси.

- Ума ни приложу, кто еще мог такое утворить! – сокрушалась Эмилия.

- Оставь это, матушка, - робко посоветовал Фридерик. – Может быть, и не брал Пэтти этого посоха…

- Как это не брал!? – возмутилась Эмилия.

- Думаю, этот пьянчуга в тот же вечер за кружкой пива растрезвонил на всю округу про серебряного ястребка. И вообще… Мало ли кто мог позариться на такую вещицу? Ты ведь знаешь наш народ! Охочих прихватить, что плохо лежит, всегда было в достатке…

- Может быть, ты и прав… - вздохнула матушка и стала убирать со стола, переведя разговор при этом на обыденные вещи – хозяйство, несносную погоду, приближающиеся холода, нехватку денег (нам бы к зиме теплых вещей купить не помешало!). Припомнила и редкие, в последнее время, деревенские сплетни.

Фридерик молчал. Скрестив ноги под столом и подперев подбородок руками, он вполуха слушал матушкино щебетание и поглядывал, как в камине играют редкие язычки пламени, переливаются алыми цветами уголья и, извиваясь, уносятся в дымоход тонкие струйки сизого дыма. «Старик был прав, - подумал он, - матушка, действительно, вздохнула с облегчением после его ухода. Конечно, как всякий добрый человек, она не может ни горевать о его кончине. Вот, даже слезу пустила!» Но уж Фридерик хорошо знал свою мать, и его-то не могли обмануть редкие слезинки и притворное заламывание рук.

- Ну вот, заживем теперь по-старому… - в очередной раз вздохнула Эмилия, расставляя чистую посуду по полочкам.

«Я устал, - подумал хоббит, - безмерно устал. В душе какая-то пустота и голова – как чайник. Пойду-ка я спать…»

На следующий день Фридерик, следуя под мелким, моросящим дождем, без труда отыскал могилу Старика.

Следует заметить, что хоббиты относятся к смерти спокойно - как к неприятному, но неотъемлемому довеску к веселой и беззаботной жизни. Устраивать пышное угощение по поводу смерти очередного родственника у них не принято. Но положено поприсутствовать на похоронах и сказать парочку успокаивающих слов вдове либо вдовцу. Кладбищ у хоббитов никогда не бывало. Так и не переняли они у людей обычай строить надгробные памятники, а уж усыпальницы и подавно. Хоронили где ни попадя. Иногда в своем же огороде. Горевали по усопшему недолго, быстро возвращаясь к привычной, безмятежной жизни.

Поэтому Фридерик недоверчиво разглядывал странный курган, сложенный из тяжелых, влажных валунов неподалеку от Магнитного камня. Кажется, еще вчера матушка сетовала, что вырыть глубокую могилу не получилось, мешали камни…

На миг сердце хоббита предательски дрогнуло. А вдруг, Старик действительно умер? Что, ежели разобрать эту кучу камней, а под ними, действительно, покоится хладное тело старца?

Фридерик яростно замотал головой: «Этого не может быть! Что там сказал Старик совсем недавно? Если ты меня не застанешь, не переживай! Знай, что со мной всё в порядке! Что может случиться с волшебником?..»

Хоббит вздохнул и огляделся по сторонам. Очень хотелось присесть, но, как назло, радом с «могилой» не было ни одного плоского камня, пригодного для отдыха. Пришлось подняться вверх по вязкому склону и скатить вниз небольшой валунчик. Усевшись на холодный, мокрый камень, Фридерик поглубже закутался в промокшую куртенку и, натянув на голову капюшон, достал из кармана видавшую виды отцовскую трубку. В кисете оставалась лишь жалкая щепотка заморского табаку, который еще недавно, казалось, он выменял на козу. Долго не мог прикурить – всё пропиталось влагой. Когда же к туману, что сползал по склону долины, примешался сладкий, сизый дымок из отцовской трубки, хоббит, наконец, расслабился. Сделав несколько неспешных затяжек и поглядывая в сторону родного подворья (матушка терпеть не могла, когда ее «сынок разлюбезный» баловался отцовской трубкой – могла и скандал учинить!), он ощутил, вначале, долгожданное, легкое головокружение. Вслед пришло знакомое ощущение – плечи понемногу расправились, и, наконец, голова вновь принялась ясно соображать.

«Ушел, - подумал Фридерик, - всё-таки ушел!»

Мысль эта почему-то его не обрадовала. И вскоре он понял, почему именно… За то короткое время, что провел Старик в его доме, он, в какой-то мере, заменил хоббиту отца. Отцовская ласка! Как часто Фридерик слышал эти слова, но никогда не придавал им особого значения. Теперь же он вдруг резко ощутил всю глубину своей потери… «Старик! А ведь мне будет тебя не хватать!» И, не задумываясь, Фридерик растер по лицу набежавшие слезы…

Еще до недавно он надеялся, что Старик проведет с ними хотя бы зиму (кто ж осенью отправляется в путешествие по покрытыми снегами и льдом горам?). «Наверное, он подался на юг, - подумал хоббит. - Тогда понятно, почему он попросил меня отнести Книгу на север, в противоположном направлении. А может быть, с властителем загадочной башни у Старика не сложились отношения, хотя он его по-прежнему уважает, похоже, и полностью ему доверяет? Возможно… Впрочем, не следует исключать, что Старика вынудили уйти иные обстоятельства! Слухи, которые расползлись по Уделу? Вряд ли… Тогда что?»