- Э-э… Не совсем так… - возразил тот.

Брови старца дрогнули и удивленно приподнялись.

- Конечно же я ее раскрывал, мне было просто интересно, - пытаясь оправдаться, затараторил Фридерик. – Но я ничего не понял! Там лишь какие-то странные письмена…

Брови Старика приподнялись еще выше. Некоторое время он разглядывал хоббита с ног до головы, словно увидел в первый раз (Фридерику даже стало как-то не по себе), и наконец произнес:

- Странно… Впрочем, ты и не должен понимать… Книга написана на очень древнем языке… Откровенно говоря, другу моему она конечно же не принадлежала. Он лишь случайно обнаружил ее в подвалах Минас-Тирита… Ты знаешь, Фридо, что это за город?

Фридерик кивнул, чувствуя себя почему-то виноватым.

- Хорошо… - произнес Старик, откинувшись на подушку и вновь закрыв глаза. – Как я сказал, это очень древняя Книга, даже название ее утеряно в глубинах времени… В Книге этой содержатся очень старые эльфийские пророчества и предсказания. Прочесть их могут немногие, понять же их смысл?.. - Старик слегка пожал плечами. – Впрочем, не переживай! В Книге ты не нашел бы для себя ничего интересного… Мне же будет приятно, если эти два предмета – Книга и серебреная статуэтка - единственное, что осталось у меня в память о друге, будут лежать, где лежат – у меня на виду.

«Он что-то не договаривает, - подумал Фридерик. - А может быть, просто не хочет говорить мне правды. Что ж, это его воля и его право. Возможно, у Старика на это есть причины…»

- Но вы-то читали Книгу? – всё же спросил он.

- Просматривал, - устало произнес Старик. – Но меня мало интересуют дела давно минувших дней…

- Не пора ли нам ужинать? – услышал Фридерик за своей спиной голос матушки. Та, как всегда, неслышно вошла в полутемную комнату и зажгла свечу.

- И вот о чем я тебя попрошу, Фридо… - продолжил старец. – Найди для меня где-нибудь длинную палку. Посох… Может статься, я смогу ближайшие дни хоть ненадолго встать с постели, выйти да подышать свежим воздушком, поглядеть на солнышко…

- Я сделаю! – пообещал молодой человек, вставая.

- Хорошо, - промолвил Старик. – И еще… Табачку бы…

Прошло еще пару дней. Свое обещание – соорудить Старику посох - Фридерик сдержал, даже приладил на его конец серебряного горного ястреба.

С высочайшего соизволения матушки и после долгих споров хоббит смотался в Люберию и выменял одну из домашних коз (ту, которая потощее, естественно) на кисет настоящего табаку.

Тем временем погода улучшилась. Солнце всё чаще проглядывало меж тучами, что лениво ползли по небу со стороны объятых туманной свежестью гор Северного Тайшаля. Молодая трава уж вовсю пробивалась меж голыми каменьями, всё громче звучали голоса вернувшихся на север птиц, склоны близлежащих оврагов покрылись ковром весенних цветов – сплошь белыми и желтыми.

Откладывать было более некуда, и Фридерик погнал отару овец к ближайшему пастбищу, до которого дня два пути, имея в виду, что овцы двигаются медленно, не в пример хоббиту или человеку. К счастью, от коз на этот раз удалось отбиться (хоббит терпеть не мог пасти этих непослушных животных).

Первая ночевка выдалась под открытым небом (так получилось), но далее дело пошло легче. Стадо, знать, само по себе уразумело, что гонят его на Лисью гору с лучшими намерениями, потому стало двигаться быстрее и вскоре благополучно достигло ближайшего загона. В загоне не хватало нескольких жердей, что недавно позаимствовал сам Фридерик; некоторые жерди за зиму просто сгнили, но в целом работы хоббиту было немного.

Собака, о которой мы упоминали, тоже сопровождала Фридерика и стадо в этом, не очень долгом путешествии, однако за овцами особо не следила. Так - забежит немного вперед, уляжется на еще холодную землю, вывалит язык и озирает окрестности, пока отара не уйдет на добрую сотню ярдов вверх по склону. К такому поведению псины Фридерик давно привык!

Привык он и к долгим отлучкам псины. Потому, когда вечером того же дня та не откликнулась на его свист, беспокоиться не стал – если тварь куда-то и подалась, то уж точно волков и прочего лиха рядом нет. А потому, подперев кое-как ворота загона, Фридерик растопил докрасна печурку в грубо сколоченном домишке, что служил ему и прочим хранителям бесценного стада временным прибежищем, растянулся на набитом прошлогодним сеном тюфяке рядом с печкой, и глядя в потолок землянки (сквозь который просвечивали редкие звезды), отдался на волю своих неспешных мыслей, за которыми, как правило, следовал глубокий и сладкий сон.

Если бы во снах своих Фридерик мог стать горной совой, чье зрение позволяет видеть далеко даже в самую темную ночь, то, возможно, он немало заинтересовался бы загадочным поведением своей любимой собачки, которая во весь опор неслась этой непроглядной ночью вниз по скользким и неприветливым склонам оврагов.

Лишь достигнув одинокого подворья на самом краю небольшого поселка, что приютился у отрогов величественных гор, псина остановились, долго сопела и отфыркивалась, обильно поливая пробившуюся молодую траву слюной, стекавшей по обвисшим губам. Затем, переведя дух, она медленно приблизилась к небольшому домику, что стоял в стороне от прочих строений подворья, засунула мокрую морду в щель и открыла единственную дверь.

Дверь протяжно заскрипела и, видимо, это разбудило дремавшего Старика. Глаза его открылись, и в неясном свете догорающей свечи он увидел застывшую на пороге псину (шерсть дыбом, глазища полыхают алым пламенем, лапы широко расставлены – готова к смертельному броску).

- А-а… - не то произнес, не то простонал старец. – Явилась таки… Какова ирония судьбы! Кто мог бы предположить, что мы встретимся? И где!?.. Кстати, ТЫ МОЖЕШЬ ГОВОРИТЬ, АЛЬФРЕДА!

- Я… упью тебя, - отчетливо произнесла псина; при этом ни единый мускул на собачьей морде не дрогнул. Казалось, что собака и не произносила этих слов. Тем не менее, никто, кроме сжатой в черный комок верной смерти, произнести этих слов не мог.

- Убьешь?.. – спокойно переспросил Старик. – Почему бы и нет? Почему бы тебе ни убить больного и немощного старика?

- Ты не стаик! – промолвила псина.

- Нынче я тот, кем есть! – ответил Старик, отвернувшись и закрыв глаза. – Если хочешь, перегрызи мне горло и покончим с этим. Я безмерно устал…

- Сними саклятье!

- Я не могу… Заклятье, что держит тебя, Альфреда, в теле собаки, сотворено не мной. И ты это знаешь! Оно послушно лишь воле Алатара.

- Где он?

- Алатар? Не знаю… Возможно, его нет среди живых.

Со стороны двери донеслись звуки, что отдаленно напоминали хихиканье.

- Возможно, ты права… - устало промолвил Старик. – Если бы Алатар действительно погиб, заклятье рухнуло само собой. Но, возможно, этого бы и не произошло! Кто знает?.. В любом случае даже под страхом смерти я ничем не могу помочь тебе! Заклятья, что сотворены волей таких, как Алатар, никому не подвластны… Потому, на мучай меня!

- Што мне делать?..

- Я вообще не знаю и не понимаю, зачем Алатар сотворил это с тобой - могу лишь догадываться, - промолвил Старик. – И я не хочу тебя обманывать: шансы твои невелики. Могу лишь подсказать… Ходит поверье, что любое, даже самое мощное заклятие можно снять, если с последними лучами солнца войти в Черные врата Северной Твердыни и выйти через Белые врата с первыми лучами…

- Гте… находится… Севенная тветыня?

- Я не знаю… Никто не знает! Может быть, это лишь легенда, пришедшая из Предначальных времен… Но могу сказать определенно: в Хоббитании ты ее не отыщешь! Оставь меня теперь, я, действительно, устал и не в состоянии тебе помочь…

Возможно, именно в это самое время Фридерику приснилось …что парит он над заснеженными вершинами гор. Ярко светит невидимое солнце, вековечные хребты простираются во все стороны и не видно им конца. Теряясь в легком тумане, вырастают из морозного воздуха могучие скалы, глубокими тенями прорезают гранитную твердь бездонные ущелья. Ни единой живой души не видно в округе… Лишь сияющие под лучами солнца снега, серые утесы, синее небо и одинокая башня на самом краю зияющей бездны… Медленно, очень медленно загадочное сооружение, созданному нечеловеческими руками, само приближается к нему. И вот уже в застывшем воздухе проступают пустые глазницы бойниц, грубая растрескавшаяся кладка стен, черный провал вместо ворот и легкий, ажурный мост, что переброшен через бездонную пропасть, а рядом с пропастью виднеется неясный силуэт человека. Он очень хочет рассмотреть этого человека… И тут, вдруг, он понимает, что видит самого себя, одиноко бредущего к башне по колени в снегу. Он хочет кричать, предупредить самого себя, что нельзя приближаться к башне! За ее безмолвными стенами скрывается Зло! Назад! Назад! Но не может вымолвить и единого слова…