Впрочем, болтовня уже была лишней. В скале рядом с нами, буквально на расстоянии полусотни шагов была вырублена арка, украшенная красивыми узорами. Я направился к ней поближе. Старые узоры, почти стёртые ветром и дождями, нехитро изображали оленей, медведей и волков — местную живность, так любимую ойграми. Было и странное — под этими узорами проступали почти неразличимые символы, явно буквы, в своё время так глубоко вырезанные в камне, что даже долгие тысячелетия не смогли их скрыть. Я достал из сумки лист бумаги, куда в свое время тщательно перерисовал изображение каменного корабля из дневника Тёмного Тирана. Да, это были те самые буквы. Картинка плохо передавала их истинный вид, судя по всему автор и не намеревался это делать, ему лишь было важно сохранить общие очертания. Тёмный Тиран явно знал этот язык и значение символов, поэтому и не искал точного сходства. Для меня же стала сюрпризом похожесть линий на узкие клинья, какие бывают, когда дети чертят в речной глине узкими палочками. Какая же магия может позволить прочертить так глубоко по камню?

Я положил кончики пальцев на узоры и попытался её ощутить. Ничего. Пусто. Действительно, за долгие тысячи лет здесь вряд ли что-то могло остаться. Я позвал Фингэла и мы вошли через арку в пещеру.

* * *

Тёмная и сырая пещера выпустила нас в тихий грот, куда столбом падал свет из расщелины в потолке. Грот был огромен, почти с полверсты, но даже его с трудом хватало, чтобы вместить в себя курган. Картинка в дневнике не передавала и десятой доли величия открывшегося вида. Каменный корабль был похож на настоящий настолько, насколько вообще может быть похоже нагромождение камней в два человеческих роста на дракона моря. Я восхищённо застыл. Кто бы здесь был не похоронен, ойгры уважали его безмерно. Мне и представиться не могло сколько сил нужно, чтобы втащить всю эту землю в пещеру, насыпать курган, а потом приволочь тёмные, явно нездешние камни и поставить их в ровную фигуру.

Северяне никогда не считали сами по себе курганы священными, оскорблением было лишь беспокоить покойника, так что я без тени сомнения залез на вершину холма, где начал готовить ритуал. Достал из сумки мешочек с лунной пылью, запустил в него руку и щедро подбросил горстью в воздух. Серебристая завеса встала передо мной, и я начал движением пальцев пробивать в ней созвездия. Правая рука еле слушалась, но отец-созвездие Пастух трудно испортить даже мне. Фингэл за спиной шумно переступил с ноги на ногу. Не оглядываясь, я спросил:

— Как зовут упокоенного здесь вождя?

— Не знаю, — почему-то шёпотом произнёс он.

Плохо, такие древние души с трудом откликаются, если к ним не обратиться напрямую. Ладно, попробуем трюк. Я прокричал на весь грот:

— О, названый отец своих людей, защитник правды, воитель и муж, достойнейший и величайший, откликнись. Дай мне созвездие своё.

Гортанный тальфельский язык царапал глотку своими согласными, но иначе было нельзя — язык заклинаний должен быть максимально чужд колдующему, ибо это единственный способ очистить слова от наносных смыслов. Я направил в ладонь свою магию и тихим движением послал её в висящее в воздухе созвездие. По полотну лунной пыли прокатилась волна, словно от брошенного в пруд камня, а в проделанных мной дырках загорелись маленькие звёзды, почти что невидимые днём. Грот тихо зазвенел, в углах заметались испуганные летучие мыши. Заклинание подействовало, чему я был несказанно рад. Осталось надеяться, что хотя бы половина сказанных слов была верной. Должна была быть верной. Вожди обычно считают своих воинов сыновьями, это раз. Воины, в чью память воздвигают курганы, не могут не быть достойными и великими, это два. Я напряг слух, стремясь уловить малейший отзвук магии в кургане, самых тихий голос души лежащего там вождя, ярла… да хоть самого короля, если верить словам Руи.

Ответом мне было молчание.

* * *

Круг за кругом я обходил корабль словно упорство могло приблизить меня к ответу. Я моргал и принюхивался, вслушивался в тишину, прикасался к чёрной поверхности кончиками пальцев и даже пробовал на вкус пыль, осевшую на камнях. Ничего. Пустота. Та самая, что была на арке у входа. Но так не бывает!

Люди отдают и забирают магию из окружающего мира постоянно, некоторые сами того не понимая, некоторые осознанно. Вложив столько труда в эти камни, неизвестное мне племя ойгров не могло не отдать частицу себя. Лежащий в земле покойник не мог не оставить частицу своей души. Да, оно могло ослабнуть из-за того, что люди перестали приходить и воздавать почести предку. Да, случайно попавшие сюда алхимики могли собрать магию во флаконы. Всё это бывало и не раз, но никогда волшебство не исчезало до конца. Разграбленные и разорённые дворцы легендарных богов-царей прошлого, занесённые дюнами в глубине пустыни, всё ещё пропитаны пряным запахом своей эпохи. В их песках растут сухие деревья, вытягивающие корнями волшебство; маленькие жучки светят в ночи своим животиком; отливается магией чешуя змей и ящериц; всё живое питается магией таких источников…

Я пошёл на шум летучих мышей. Разбуженные посреди дня и ослеплённые ярким солнцем, они легко дали себя поймать. Пока Фингэл держал расправленные крылья животин, я старательно осматривал все места, где может концентрироваться волшебство. Когти, маленькие зубки, глаза, кисточки ушей… Ничего. Одна, вторая, третья. Я уже смирился с тем, что ничего не найду, как в голову здоровяку врезалась не менее здоровенная летучая мышь.

— От же ж тварь, — выругался Фингэл. — Страх-то какой, смотри, чужак.

Мышь была почти полностью седой, но самое главное — от ней буквально разило магией. Если это то, что я думаю…

— Фингел, сколько живут эти зверушки.

— Не знаю.

— Год, два? — я потряс яростно сопротивляющейся мышью в воздухе. — Вот эта сколько думаешь живёт.

— Ну… Лет десять, может.

Я отпустил тварюшку и вернулся к кургану. «Лет десять». Руисерт ушёл из своего клана четыре года назад. Всё сложилось.

Мы вернулись во двор замка ближе вечеру. Я тогда удивился, насколько неожиданно шумным и населённым может оказаться этот крошечный пятачок земли, окружённый палисадом. Куда не кинь взгляд, всюду были люди. Мужчины пили, ели, сражались на мечах и о чём-то болтали, мимо сновали женщины с кульками и мешочками. Возле ворот толпились деревенские дети, тыкавшие пальцами в воинов и обсуждавшие доспехи и оружие. Возле палисада кто-то организовал импровизированную конюшню для трёх кобылок, которым слуги чистили копыта.

Я с удивлением смотрел на эту картину, когда меня не особо вежливо толкнули в спину. Это оказалась толстая корова, которую как раз загоняли через ворота в замок. Я посмотрел на Фингэла в поисках ответов, но тот сосредоточенно зачёрпывал воду из бочки и поливал себе голову. Пришлось ткнуть его кулаком в бок для привлечения внимания.

— А? — здоровяк посмотрел на меня, а потом перевёл взгляд во двор. — Ярл собрал дружину.

Во дворе топталось не меньше пяти десятков воинов. Я аж присвистнул от удивления.

Читателю, мало знакомому с жизнью на севере, такое количество ничего не скажет. В нашем королевстве мы привыкли, что даже самый бедный боярский сын имеет возможность кормить полсотни воинов, не говоря уж про жалованных титулами господ. Но земля на севере бедна, а жизнь — сурова. Для горца невозможно и представить себе такое число людей, не занятых работой. Из тех ярлов, что я позже встречал в путешествиях по северу, обычно было держать при себе сына (или двух) да не отделившихся братьев или племянников покрепче. Этого вполне хватало, чтобы пойти спугнуть разбойников или отогнать ошалевших от суровой зимы волков. Для войны же с соседями северяне собирали весь ближний род, а то и дальних родичей подтягивали, если схватка предстояла добрая и справедливая. Северянин не трус, взяться за меч или топор для него обычное дело, в отличии от королевского люда.