Назавтра, после последней институтской пары, он дождался своих новых друзей и повёл к себе домой. За ними увязался что-то почуявший Лобзик, и его долго не хотели брать, но потом всё-таки взяли. Хорошо, что по дороге не попались остальные участники старой Яшкиной группы, а то неизвестно, чем бы всё закончилось. Особой вражды между ними не было, но и дружбы не было тоже – всё-таки конкуренты на институтской сцене. Хотя и Яшка, и Лобзик прекрасно понимали, что конкурировать с этими ребятами им не по силам.

…Яшкин текст понравился всем. Не случайно было потрачено столько сил и бумаги на его сочинение. На недорогой Яшкиной гитаре новая песня была исполнена впервые. Конечно, премьера прошла не без сучка и без задоринки, потому что мелодию всё-таки пришлось подгонять под слова, а кое-где и слова под мелодию. Но это, по всеобщему мнению, сделать оказалось проще, нежели заново переписывать текст или музыку.

Настроение у всех было праздничное, и Лобзик даже предложил это дело обмыть, а за спиртным он, так и быть, самолично слетает в магазин. К тому же предстояло священнодействие – прослушивание битловских пластинок, а как это делать на сухую? Его предложение было принято на ура.

– Ну что, годится песня на конкурс? – довольно поинтересовался Яшка уже в десятый раз. – Жюри не будет против нашего текста?

– Конечно, не будет! – похлопал его по спине первый гитарист. – Зуб даю, эта песня получит приз за самую лучшую песню!.. Только, понимаешь, есть одно маленькое «но». В заявке мы должны будем указать авторов песни – композитора и поэта. Композитор – это я. Кстати, зовут меня Григорий Сладков. А как тебя указать?

– Разве мы не знакомы? – легкомысленно усмехнулся Яшка. – Меня зовут Яков Рабинович.

– В том-то и беда! – нахмурился гитарист. – Я знаю твоё имя, и уже подумал об этом. Фамилия – непроходная… Понимаешь, мы-то с ребятами ничего против евреев не имеем, и даже наоборот… Но в жюри – там такие мракобесы сидят, да ещё из обкома комсомола. Могут не понять… И не указать тебя мы не можем. Не писать же в заявке какое-то несуществующее имя.

– Что же тогда делать? – сразу набычился Яшка.

– Может, начнёшь подписываться псевдонимом, а? Очень многие деятели культуры так поступают. Они, поверь, не глупей нас с тобой, все расклады просекают.

– Я не знаю… Я подумаю, – мрачно пробурчал Яшка и отвернулся.

Священная музыка битлов его больше не радовала. День, начавшийся так славно и на подъёме, был безнадёжно испорчен…

Псевдоним себе он так и не взял. Собственная фамилия была ничем не хуже тысяч и сотен тысяч других фамилий – русских, украинских и прочих. Яшке казалось, что если он малодушно откажется от своей и возьмёт какую-нибудь придуманную, то этим как бы унизит отца, который носил эту фамилию, ни разу её не изменяя – ни в плену, ни все страшные лагерные годы, ни потом, когда жить стало едва ли легче. При этом отец ни разу не прогнулся перед антисемитами и о замене фамилии даже не думал. Может, и не вступал с ними в прямое единоборство, но и не шёл на поводу. А ведь тогда было жить куда пострашней, чем сегодня.

Сегодня совсем иное время, но… изменилось ли что-то? Изменились ли люди в своём отношении к евреям, да и не только к евреям, а к ближнему своему? Если тебя сегодня похлопывают по плечу и горячо дышат в ухо, мол, нам совсем не важно, еврей ты или нет, и, главное, чтобы сделанное тобой было талантливым и успешным, разве это гарантирует то, что те же люди за твоей спиной не прошепчут какой-то гадости в твой адрес? И это вовсе не какие-то обкомовские работники, от которых уже открещиваешься как от чумы, а те, с кем живёшь бок о бок, кому доверяешь и никогда о них не подумал бы ничего плохого. И ведь самое обидное, – и это Яшка воспринимал очень болезненно, – лично к тебе люди никаких претензий не имеют и, может быть, в самом деле испытывают к тебе самые братские чувства. Но всё это до тех пор, пока не заходит разговор о национальности! Что с людьми случается при этом, просто в мозгах порой не укладывается! Словно их подменили, зомбировали или включили в голове какой-то дурацкий тумблер с заложенной вековой программой ненависти…

Каждый раз, когда он раздумывал об этом, вспоминалась история, вернее крохотный эпизод из розового детства. Где-то классе в пятом или шестом большую группу школьников возили на экскурсию в Ленинград. Там ребят водили по музеям. И вот в Эрмитаже Яшка неожиданно обратил внимание, как несколько его одноклассников столпились у одной из витрин и, посмеиваясь, показывают на него и на витрину пальцем. Когда он подошёл, все расступились, и вдруг он услышал непонятную фразу, сказанную кем-то за спиной:

– Совсем как наш Яшка – один в один!

Под стеклом была небольшая искусно вырезанная из дерева доска с темнолицым бородатым стариком, продевающим нитку в иголку. Табличка рядом гласила «Марк Антокольский. Еврей-портной». Надпись на этой табличке он запомнил навсегда. В принципе ничего страшного тогда не произошло, и спустя минуту ребятишки уже отправились смотреть рыцарские доспехи в соседних залах, наверное, больше ни разу не вспомнив об этой доске, а у Яшки на душе с тех пор поселилось что-то холодное и тоскливое, что никогда больше не позволяло безраздельно радоваться и полностью отдаваться их детским играм и забавам. Друзья, сами того не замечая, провели черту между ним и остальными, и этой черты перешагнуть он уже никогда не смог…

Вот и сегодня ему очередной раз напомнили, кто он. Как бы по-братски ни воспринимали и высоко ни оценивали его старания и умения окружающие, дистанция между ним и этими людьми всё равно была, есть и будет. И всегда будет эта давняя прочерченная одноклассниками пограничная черта, которую уже и сам не захочешь переступать. Можно её не замечать, жизнь прожить в розовых очках и под псевдонимом, но не забывая при этом, что когда-то непременно наступит момент истины – тебе напомнят, кто ты, какого роду-племени и где твоё место. И никакие самые замечательные псевдонимы не помогут, как бы ты за ними ни прятался…

На областном конкурсе патриотической песни вокально-инструментальный ансамбль Григория Сладкова имел вполне заслуженный успех у зрителей и жюри. Да оно было понятно изначально. Сами того до конца не осознавая, ребята шли проторенной дорожкой своих английских кумиров. Симпатичные мордашки, стройное многоголосие и мелодика, почерпнутая не из русских народных песен, а из нежных битловских баллад, песни – не заимствованные, а исключительно собственного сочинения, слегка наивные, но бойкие и жизнерадостные…

Программку, отпечатанную к началу конкурсных выступлений, Яшка сохранил на память, и в ней было чёрным по белому отпечатано: «музыка Г. Сладкова – слова Я. Рабиновича». Но этим маленьким успехом всё, к сожалению, и заканчивалось. Никакого приза песня не получила. Более того, позднее Гриша по секрету сообщил, что общался с кем-то из знакомых, сидевших в жюри, и тот сказал, что если бы фамилия автора слов была какой-нибудь нейтральной, то и песня непременно удостоилась бы призового места, в этом и сомнений никаких нет. Сами, мол, ребята, виноваты, если не докумекали до такой простой вещи.

– Так что всё-таки подумай на будущее, – Гриша печально похлопал Яшку по плечу, – над псевдонимом. В принципе это мелочь, но без неё, сам понимаешь, никуда не деться.

– А если не захочу ничего менять? – спросил Яшка, уже догадываясь, какой ответ последует.

– Тогда, извини, но мы будем вынуждены искать другого автора слов для новых песен. Жаль, конечно, тебя терять, но ничего не поделаешь – нам пробиваться надо…

Дружба между Яшкой и Гришей на том не закончилась, но новых песен на его стихи у ансамбля больше не появилось. За исключением, пожалуй, одного события, которое случился несколько позже. Но это уже не было связано непосредственно с ансамблем.