Они кричали. Они угрожали, продолжая стрелять. Свист, как резкий писк комара у самого уха. По асфальту бегали искрами всполохи от попавших пуль. Это были какие-то самопалы, и расстояние не позволяло стрелять ровно нам в спины. Пули, долетая до нашей позиции по огромной дуге, скакали дальше, как резиновые шарики.
Мы забежали в дом и мигом заскочили в первую попавшуюся открытую дверь. Внутри воняло смертью и ржавой водой. Я втолкнула Алису, и та чуть не ударилась головой об раковину. Алиса не встала с коленей и так и заползла под керамику, поджав ноги к телу. В тени она пропала, и если не знать, что там кто-то сидит, то никого и не найдёшь.
Мародёры точно знали, в каком подъезде мы спрятались, и тяжёлые шаги как минимум трёх человек застучали на лестничных пролётах. Я скинула сумку куда-то за свою спину, и та с грохотом свалилась на грязный бетонный пол. Я достала пистолет и прицелилась. Когда первая голова мелькнула между лестниц, я выстрелила, и тело, лишившись половины черепа, мешком свалилось на холодный бетон.
Мужские крики были испуганными. Шаги стихли. Кажется, кто-то из них упал, увидев, как стена окрасилась в красный, покрытая кусочками костей и мозгов.
– Сука драная! Отдай вещи и вали! Нам больше ничего не надо! Слышишь?
Я промолчала. Я не дура. Живыми мародёры никогда и никого не отпускали. Я закрыла один глаз и прицелилась ровно в ту же щель, из которой появилась первая голова-мишень. Я ждала вторую.
– Мы убьём твою мелкую сучку!
– Сначала трахнем её и тебя, а потом и убьём! Бл*дь, не выводи из себя! Скинь вещи вниз и оставайся там, где стоишь. Мы тебя не тронем.
Ухо показалось, всего лишь ухо. Надо было подождать, но спусковой крючок крайне чувствителен, и особенно сейчас, в трясущихся пальцах. Я попала, и ещё один красный брызг улетел на пол. Мародёр кричал, его голос срывался. Шаги повторились, и всё его тело показалось на лестницах. Я выстрелила в третий раз, попав в горло. Этот выстрел почему-то меня оглушил, и я на несколько секунд закрыла глаза, думая, что это поможет снова слышать, что происходит внизу, но это оказалось необязательно. Я увидела, как он сидел на лестничном пролёте, прижавшись спиной к стене возле батареи. Мужчина с длинными курчавыми волосами держался за шею, и сквозь его пальцы брызгала тонкими струйками кровь. Его губы двигались, но вряд ли он что-то говорил вслух. Писк в ушах теперь мешал узнать, что там с третьим.
Не успело лицо того, чьё горло прострелено, побледнеть, как третий и, надеюсь, последний из мародёров выскочил перед глазами. Он успел выстрелить. Пуля ударила в железные перила, и в мой бок словно ужалила оса. Я выстрелила наугад, рискуя потратить последние патроны на пальбу навскидку. Я ещё раз попала, ему в живот. Он тут же выронил своё оружие, похожее на деревянную игрушку, и упал на ноги уже трупом с окровавленной грудью и поникшей головой. Перестал двигаться, и я свалилась на спину практически плашмя, ударившись затылком.
Глухой голос Алисы, и опять дочка меня кличет, как утопающую. Она буквально рыдала, показывая пальцем на мой правый бок. Я приложила к нему ладонь и ощутила мокроту и тепло. Но если кровь и была, то её явно было мало. Я чуть привстала, сжав от боли зубы, и задрала уже промокшую футболку. Пуля, круглая, не прошла насквозь и застряла в коже. Шарик торчал как маленькая опухоль, оставив за собой бардовую бороздку, как хвост кометы.
Я попыталась выдавить пулю, как прыщ, но стоило мне прикоснуться к ней под кожей, как руки начинали трястись, и от боли мои глаза закрывались сами собой. Я не могла видеть, что делаю, и это стало огромной проблемой. Я отдышалась и посмотрела на девочку, что неотрывно смотрит на место прострела.
– Ты должна мне помочь.
Алиса моментально поняла, что я имею ввиду, и покачала головой, от чего её тощие щёки даже немого потряслись из стороны в сторону. Глаза тут же просохли и уставились на меня с полным осознанием того, что сейчас будет.
– Достань из сумки спиртовые салфетки.
Она это сделала, надеясь, что это всё, о чём я попрошу, но когда она протянула их мне, то я дала понять, что это вовсе не всё. Далеко не всё.
– Так, слушай меня внимательно, – руки Алисы сжали салфетку так, что с них покапала мутная жидкость, – сейчас прикладываешь салфетку вот сюда и давишь изо всех сил навстречу бардовой полосе под моими рёбрами.
Горло Алисы сократилось в рвотном позыве. Она косилась взглядом в сторону ранения, боясь лишний раз снова увидеть мою кровь. Чья угодно, но только не моя.
– Алис, ты поняла меня?
– Да, я поняла. И я не могу.
– Ты должна.
– Но почему? – она снова залилась плачем, закрыв лицо салфеткой. Она высморкалась в не, и снова опустила вниз.
– Достань новую и сделай, как я прошу. Иначе… иначе я умру.
Как же я не хотела этого говорить, но слова сами слетели с языка, потому что время шло на минуты. Я не хотела заражения, пусть и потеря крови мне не грозила. Алиса отвернула голову в сторону так, что я видела лишь половину её лица. Надо помочь ей нащупать пулю и дать понять, в какую сторону давить. Её прикосновения были аккуратнее моих, но твёрдость совсем иная. Она это сможет. Я задрала футболку и закусила зубами так, что даже вкуса потной ткани не ощутила. Закрыла глаза, зажмурилась как могла, и перед взором замерцали разноцветные точки.
Алиса надавила, и я заорала так, что футболка чуть не выпала изо рта. Алиса прекратила, в голос зарыдав. Я выплюнула футболку и крикнула на неё: «Дави! Ни о чём не думай! Дави!»
То было от силы пять секунд, но они тянулись долго. Боль такая, словно об меня тушили горящую толстую палку. Я смогла немного расслабиться лишь тогда, когда услышала тихий металлический звон на полу. Я прижала руки Алисы к своему боку, и та резко выдернула свои ладони, запачканные моей кровью. Доведённая до бледного ужаса девочка закрыла лицо и взвыла, как маленький ребёнок. Я вдавила салфетку поглубже, чтобы спирт прижёг рану, и свистнула, сделав резкий вдох. Опустила голову на землю.
Состояние тошноты медленно отпускало. Боль понемногу затуплялась и проходила. Алиса уже не плакала, но до сих пор не открыла лица. Я смотрела на потрескавшийся потолок над нами. С него осыпалась почти вся штукатурка, и он похож на кровеносную систему, только серую. Мне хотелось спать, но это было бы ошибкой. Я отпустила салфетку, уже прилипшую к моей коже, и обняла Алису. Она бросилась на меня и обняла, прижавшись лицом к моей груди. Я должна извиниться за всё, что сейчас произошло, но боялась, что рана откроется сильнее лишь от первой произнесённой мной буквы, и я медленно истеку кровью, как пробитый пакет молока.
– Я хочу пить.
Моя милая, заботливая дочка тут же встала и молча залезла в сумку, тут же выудив оттуда бутылку. Она на коленях подползла ко мне и приподняла мою голову, держа у самых губ пластиковую бутыль с чистой водой. Я сделала три глотка и положила голову обратно. Алиса закрыла крепко бутылку и убрала обратно. Она смотрела на меня изучающе, как на ту бабочку, что поймала на озере.
– Вытри руки. Постарайся ничего не оставить.
Я не знаю, кивнула ли, но Алиса промолчала. Послышался звук замка сумки. Девочка вытерла руки и поднесла чистую салфетку туда, где старая уже пропиталась красным пятном насквозь.
– Прижми, только аккуратно, хорошо? – резкая боль пробила от бедра до правого уха. Я ощутила, как Алиса вздрогнула, но руку не убрала. – Спасибо, сладкая. А теперь умойся, только не трать много воды.
Слова давались мне с трудом, губы похолодели и еле двигались, заставляя применять большие усилия, чем обычно. Алиса умыла лицо и забралась под раковину, зажав в руках свой портфель. Оттуда, я уверена, она смотрела на меня, но боялась. Думаю, я действительно выглядела страшно. Женщина, худая, с запутавшимися волосами и в грязи. Её бок оголён до самых грудей, покрытый уже засохшими красными корочками, тонкими кровяными плёнками. Эта женщина лежала и тяжело вдыхала, глядя не беззащитную девочку.
