С кухни тянулся запах яичницы. Я слышала, как хрустят свежие тосты под натиском ножа, намазанные маслом. Гриша сам любит такие завтраки с детства, и за пять лет супружеской жизни к ним приучил и меня, хотя я вставала с постели обычно только к тому моменту, когда на столе уже всё накрыто. Как хорошо, что он знает – я сама встану, потянувшись за запахом, и меня не придётся будить.

Сегодня воскресенье, и я позволила себе валяться в нагретой постели аж до одиннадцати часов. Алиса сегодня на факультативных занятиях, и вся квартира в нашем с Гришей распоряжении. Я откинула одеяло и потянулась так, что икру свело. Тихо ойкнув, я растёрла ногу и встала с постели. За окном щебетали утренние майские птицы. Пахнет свежескошенной под домом травой.

Судя по прекратившемуся звону керамики, Гриша уже всё расставил и ждал меня. Мы встретились в коридоре, он вытирал руки белым полотенцем, стоя в одних шортах и с голым торсом. Сейчас он выглядел великолепно, особенно в свете из окна кухни за его спиной, а я с не вычесанными волосами больше похожа на домовёнка Кузю. Он подошёл ближе и чмокнул меня в сухие губы.

– Иди умойся сначала, вонючка.

Я шлёпнула его по упругой заднице, проходя в ванную. Ощущение бодрости медленно будоражило тело, но круги под глазами говорили о недосыпе. Ополоснув лицо ледяной водой, я хоть немного стала похожа на живого человека. Щёки нарумянились, а в глазах появились искры.

Гриша всегда приступал к завтраку первым. Главное правило – завтракать, когда уже все проснулись. Я оставила попытки допытать, откуда растут корни этих правил, только когда он сказал, что так делал ещё его отец.

– Сегодня заберёшь Алису?

– Мне нужно в сервис, к Артёму заехать. Если и заберу, то опоздаю, – говорил Гриша, быстро закидывая еду в рот. Иногда мне кажется, что он вообще не жуёт, и еда просто попадает от его рта сразу к пояснице и ниже. – Могу тебе оставить машину, сам возьму такси.

– Давай так. Во сколько дома будешь? Хочу на вечер роллы.

– Роллы? Уверена? Я хотел курицы копчёной.

– Может, и то и то?

– Не треснет? – спросил Гриша, улыбнувшись так, что с его губ чуть не капнул жидкий яичный желток. Он всегда желтки оставлял недожаренными, а потом макал в них хлеб.

Я взяла крошку от съеденного тоста и запустила прямо в это нахальное лицо.

– Дома буду к четырём, может, чуть позже, смотря что Артём успел сделать за пятницу и субботу.

Гриша мыл посуду, чаще всего оставляя маленькие частики еды на ободках тарелок, и мне приходилось всё перемывать по второму разу. Я расчесалась, завязав тугой хвост. Краситься не стала, всё равно из машины выходить не придётся, и Алису подведут прямо к пассажирской двери от дверей школы.

– Вот ключи. Неплохо было бы заправиться.

– Ладно. Тогда я побежала, а то не успею.

Я чмокнула Гришу в гладко выбритую щёку, до сих пор пахнущую лосьоном, и вышла на улицу. Тёплый ветер щекотал голые ноги, лишь чуть выше колена закрытые лёгким платьем. Машину вчера Гриша поставил в другом дворе, и мне пришлось пройти чуть больше, чем хотело бы моё тело, ощутившее расслабление выходного дня.

На заправку я не поехала, решила сделать это после того, как заберу Алису. Удивительно, но пробок ещё нет, хотя в это время обычно дороги похожи на металлическую змею, растянувшуюся по асфальтовой траншее. Я немного не успела проехать и встала на самом долгом светофоре по пути к школе Алисы. Стояла на перекрёстке одна, ни справа, ни слева машин не было, только прохожие переходили дорогу с каждой стороны. Я посмотрела на красные цифры обратного отсчёта. Ещё сто двадцать секунд. Они пролетели слишком быстро, и когда зелёный загорелся, сзади громко загудела машина…

От бетонного пола веяло холодом и сыростью даже сквозь спальные мешки. Я огляделась, ощутив сильно ноющую боль в шее. Уже третью неделю хожу словно в гипсе, с трудом поворачивая голову. Алиса тихо сопела у меня под боком, закрывшись в мешке на молнию почти полностью, оставив лишь маленькую щёлочку для свежего воздуха.

Торговый центр, в котором мы ночевали, был жутким, каждый магазин полон голых манекенов, но именно это, как я решила, и должно нас спасти от мародёров. Не знаю наверняка, есть ли они в этих землях, но рисковать не стала. Я загородила нас забором из пластмассовых безликих людей и уложила Алису за кассовой стойкой. Сама легла под шторами примерочной.

Тихо, стараясь не разбудить дочь, я проверила запасы. Вчера вечером мы слишком устали, чтобы проводить ревизию оставшегося провианта и рухнули без ног спать. Так, несколько энергетических батончиков, две полные полуторалитровые бутылки воды и две таких же, но пустых. Надо бы наполнить. Ещё… эм… тринадцать пакетиков с сухой лапшой без приправ. Придётся обшарить весь торговый центр и особенно первый этаж, где обычно находились огромные продуктовые.

Я встала, свернув в рулон спальный мешок и уложив его в рюкзак, от которого на плечах уже ороговели все мозоли. Колени хрустнули, когда я выпрямилась, и меня чуть покосило. Мы не голодали, но я чувствовала, как из нас медленно уходят силы. Мало-помалу, но мы худеем и скоро должны будем остановиться навсегда, так и не дойдя до Юга.

Я достала карту. До места, о котором говорили ещё на прошлой базе, где жили почти пятьдесят человек, оставалось ещё полторы тысячи километров, и нам до сих пор не попалась ни одна машина с ключами или заправленная хотя бы на четверть. Либо одно, либо другое, и никогда не вместе. Я провела пальцем по сухой мятой бумаге старой карты, словно это приближало нас хотя бы на километр к точке. Она почти мифическая. Короткую, буквально случайно пойманную радиопередачу мы словили ещё два месяца назад. Возможно, это место уже перестало существовать, или изначально это было ловушкой для тех наивных, кто отважится найти что-то более уютное, чем склады еды в огромных железных контейнерах, разбросанных по всей стране в день большого взрыва.

Глаза смыкались. Я не выспалась, но спать дольше шести часов просто опасно. Я медленно раздвинула застенок из манекенов и прислушалась.

Ничего.

Вообще. Я так соскучилась по звукам птиц, да по любым звукам. Грохот трамваев, шины колёс машин, разговоры людей по телефону. Этот шум словно пропал внезапно. Как будто тебе ударили по уху, и теперь ты слышишь лишь странный приглушённый писк. И ничего кроме него.

Я подошла к выходу. Стеклянные витрины густо затянуты странным буроватым мхом, не пускающий свет внутрь маленького магазинчика. Этот же мох тянулся по полу тонкими, подобно венам, нитями. Они перемыкали через ограждения этажного пролёта и уже толстыми лианами, ссохнувшимися на кончиках, свисали вниз почти до самого пола. Там, под нами, на высоте почти пятнадцати метров, стояла статуя, полностью затянутая разными растениями, а на верхушке головы чуть ли не светился жёлтый цветок с длинным вытянутым бутоном, похожим на раскрытую банановую кожуру. Я огляделась по сторонам. Ни шороха, ни случайного порыва ветра, задевшего какую-нибудь тонкую металлическую пластину. Мир будто погрузился в вакуум, и мы в самом его центре.

Я вернулась обратно в магазин. Алиса похожа на кокон, из которого вот-вот должна появиться бабочка. Дочка спит так мило, что рука еле поднялась, чтобы погладить её по костлявому плечу и разбудить. Заспанные глаза открылись попеременно, а лицо исказилось в гримасе глубокой и долгой обиды, которая на самом деле растворится в ближайшие несколько минут. Я протянула Алисе воды. Мне пришлось остановить её на третьем глотке, иначе появляется шанс остаться без жидкости на долгое время.

– Как спалось?

Алиса кивнула и посмотрела мне прямо в глаза. Я погладила её по волосам, тонкими сосульками прилипшим к маленькой тонкой подушке. Алиса похожа на солнышко, зашедшее за тучку, которая всё никак не хочет уходить.