На экране Симон отвечал на вопросы Люция — сбивчиво, путано. Можно было только понять, что где-то в лабораторных условиях намечена… нет, пробита… сверхстабильная пространственная воронка… размечен коридор перехода… куда? Или правильнее спросить — перехода чего во что? Электра утратила нить, пришлось поставить запись на паузу и вчитаться в текстовую расшифровку. Сверхстабильная воронка, откуда Тарквинии и получают свою бесконечную энергию, попутно истощая пространство обитания некой разумной расы. Цивилизации. Пространство, откуда, очевидно, вылез пассажир номер три, запертый в самой надежной из гостевых кают, Ллир, личный пленник адмирала.

Тут запись обрывалась. Следовала пометка — обширный инфаркт во время допроса, криокапсуляция. Выращивают новое сердце.

Электра мучительно прищурилась. Надо было идти спать. Перестать отодвигать миг, когда она погасит свет и останется один на один с мыслями о другой криокапсуле. Той, которая на самом деле имела для нее значение. Которую пришлось оставить в медотсеке на милость Анаклета.

Но какой уж теперь сон. Электра отодвинула опостылевший кофе, сделала еще глоток из бутылки и воткнулась обратно в файлы. Что такого могло случиться во время допроса, чтобы Симон… что надо было сделать, чтобы у здорового римлянина не выдержало сердце.

Приложенный сюда же документ, подписанный личным врачом Люция, оказался формальным протестом. «Я, заведующий медицинским сектором „Светоносного“, Анаклет Фелиций Спурин, отказываюсь исполнять противозаконный и бесчеловечный приказ адмирала Аурелия о хирургическом извлечении церебрального чипа Симона Апелея Тарквиния». Электра даже глаза протерла. Извлечение теоретически допускалось в ситуации непосредственной угрозы жизни, связанной с нарушением взаимодействия чипа и прилегающей к нему нервной ткани, и исключительно при информированном согласии гражданина. Но о прецедентах она не слыхала — это была законодательная подстраховка ранних времен, когда технология только входила в римскую повседневность. Покушение на чип было табуировано. Все равно как если бы адмирал приказал личному повару зажарить к обеду младенца. Конечно, Анаклет отказался. И тогда адмирал, выгнав врача и отключив запись с камер, остался с Симоном один на один. С тем самым результатом, после которого пришлось растить ученому новое сердце.

Она отключила экраны.

Люций, ее Люций, пытал человека. И то, что он теперь лежит там, холодный, в медотсеке — расплата? Воздаяние?

Отраженный от планеты серебристо-голубой свет слабо очерчивал линии огромной пустой спальни. Угол кровати, навершие тяжелого шкафа. Электра посмотрела вниз, на закрученные спиралями белые перья и ярко-синие пятна морей. Где-то там, внизу, была лаборатория Симона Тарквиния. Наверное, Люций разобрал его на кусочки, чтобы убедиться в существовании угрозы Риму. Которому предан был всегда более всего.

Был.

Электра притянула к себе почти опустевшую бутылку и запрокинула голову, допивая остатки. Римское здоровье очень хорошее. Надо вторую взять. А потом все-таки сделать себе инъекцию. Если не поспать, то плохо будет. Непонятно, как она могла еще что-то чувствовать. Передвигаться. Непонятно, каким образом у нее еще функционирует мозг.

Раздался легкий шорох в темноте, она безучастно повернула голову. Хорошо бы если убийца. Вдруг умеют проникать в адмиральские покои.

Но это был только Малак. Встрепанный, с покрасневшими глазами и дорожками слез на щеках. Римский юноша постарался бы скрыть свои чувства. Или девушка. Или женщина.

Малак посмотрел на нее, сел рядом. Наверное, долго плакал у себя — про него все забыли, он не стоял в том бесконечном коридоре, по которому несли тело. И выйти отсюда не сумел. Должно быть, его чудесных способностей хватило на то, чтобы пробраться в каюту адмирала, а миновать защищенный шлюз не смог.

Электра поняла, что не знает, что ему сказать. Смотрела и ничего не шло на ум. Столько слов за сегодня было сказано — холодных и лживых, а потом звонких и правильных. И тоже холодных, таких холодных. Звон бронзы и металла в бесконечной пустоте, там, где цветут асфодели у последней темной реки.

Малак не читал римских мифов. Он искренне оплакивал своего друга, с которым ему даже не дали попрощаться, потому что забыли. Заложники ничего не значат.

Электра молча обняла его за дрожащие плечи и прижала к себе как сына или младшего брата. Они долго сидели так, в темноте, а за стеклянной стеной в голубом мареве плыла планета, породившая бесчисленное количество богов, чудовищ и героев. Вереницы боевых кораблей оборачивали ее смертоносным ожерельем, круг за кругом.

Утром ничего не изменилось. Застывшее время. Пришлось выпить обезболивающее, потом стимулятор, потом еще, для верности, когнитивный активатор. Ничто из этого не помогло. Хотелось вернуться в медотсек и повыть. Благодарение всем богам, пришел Антоний, собранный, выбритый, серьезный и с папкой документов. Что ж, ему нужно показать своему отцу и главе Семьи, что он тут справляется. Электра все-таки постаралась сосредоточиться и они сели работать в кабинете, на уже знакомом бежевом диване. Антоний немедленно положил ноги на столик.

— Соберем для начала все в кучу. Времени маловато, но ничего, справимся. Сразу хочу сказать, что выступила ты отлично, думаю, рейтинги Флавиев взлетели. Хорошо бы, конечно, глазами посмотреть, но я и так примерно представляю.

— Нужно открыть тебе доступ наружу! Что ж я за дура. Сейчас пробью тебе канал. Не плыть же нам вслепую. Прости, вчера плохо соображала.

— Ааа ооо! Спасибо! — Антоний завел глаза, погрузившись в прилив информации. — С развязанными руками плыть гораздо, гораздо легче. Да, я был совершенно прав, глянь-ка статистику, мы пробили потолок. Тут, понимаешь какое дело, многое решит непосредственная поддержка общества. Многое, если не все. Отец и Августа Аурелия будут давить в сенате всем весом, но, боюсь, Августа не совсем в форме. Я еще позвоню своим знакомым демагогам, посулю им звезд с неба. Может и проскочим.

— Я правильно понимаю, что через три дня мне придется ответить на слушаниях в сенате, они проголосуют и решат, какие обвинения предъявлять и что с этой ситуацией делать в принципе? И как отобрать у меня флот — если, конечно, капитаны еще раньше меня не растерзают?

— Там уже начались предварительные прения, потому что обвиняют, само собой, всех Флавиев оптом. Но тебе надо будет выступить, да.

— Всю Семью? Но в чем? То есть — почему не меня лично?

— Во-первых, это удобно! — Антоний оторвался от информационного потока, осмотрелся. — Что это у тебя тут, печенье? Хм. Может, у тебя и кофемашина нормальная есть?

— Есть. Сейчас сделаю.

— Благодарение богам! Во-вторых, на Луну ты полетела на папиной яхте. В-третьих, за поведение младших членов Семьи в целом должен отвечать ее глава. Ничего, отцу такое бурление в верхах даже на руку, тем более, у него теперь есть, что Тарквиниям в ответ воткнуть.

— Значит, Аурелии и Флавии против Тарквиниев. А ставка — флот? И наша с Люцием свобода?

Электра уже привычно открыла встроенные шкафчики и достала банку с кофе. Как-то надо наладить себе тут быт, иначе долго не протянуть.

— Три ложки сахара и двойную порцию кофе, — немедленно потребовал кузен, развешивая по комнате полупрозрачные листки виртуальных окон. — Нет, четыре. Четыре ложки сахара. Итак. Ставка в первую очередь — передел голосов в сенате. И флот, да. Чтобы заполучить флот, придется ваши действия как следует оправдать. Удачно вышло, что Люций приволок нам в трюмах этого полудохлого инопланетника. Вот тот факт, что Симон Тарквиний тоже полудохлый — это наоборот неудачненько. И второй, как там его. Который сбрендил. С такими картами поди выиграй. Ну, как-то справимся.

— Симону Тарквинию растят новое сердце, скоро смогут сделать пересадку. Это же хорошо?

Электра поймала себя на том, что вопросительно заглядывает кузену в глаза, уж очень уверенно тот держался, очевидно, даже получая удовольствие от сложившейся ситуации. Ее саму потряхивало от лекарств и тонизирующего, а страшнее всего было снова предстать перед толпой недоброжелательно настроенных людей, каждый из которых будет смотреть на нее, смотреть, смотреть…