Мы пока слишком близко, и кровораздел

Так мучительно тяжко нам давит на плечи

Но когда мы увидим друг друга в прицел

Станет легче, мой ангел, клянусь, станет легче!

С. Калугин “Рыцари неба”

Космос — а если хотите, зовите это всеобъемлющее небо как-нибудь иначе — истинно равнобожествен, вечен, безмерен, никогда не был сотворен и никогда не погибнет. Доискиваться того, что за его пределами, это для человека не представляет интереса, да и не постигнет этого человеческий ум.

Плиний Старший.”Естественная история”

To our beloved ones

июль, год от основания Рима 550

Флаер спустился к ажурным кованым воротам, закрывающим въезд на территорию виллы, сел на небольшой гостевой площадке, скрытой широкими кронами пиний и раскидистыми эвкалиптами. Решетка была данью традиции и красоте, дальше земля защищалась от нежелательных вторжений иными средствами. Животных и пролов не пропускало отпугивающее поле, а незваных граждан Рима — высокий статус хозяев.

Мужчина бросил машину на посадочной и пошел по неширокой дороге к дому. Деревья отбрасывали утренние длинные тени, еще прохладный воздух дышал свежестью. Плотно утрамбованный желтый песок приятно пружинил под подошвами.

Его ждали — молодого амбициозного политика, недавно сменившего легионерский мундир на тогу сенатора и уже набравшего заметный вес в своем клане, комиции по науке и совете Семей. Конечно, ждали, и на веранде был накрыт легкий завтрак, а хозяйка виллы в деталях подготовила доклад о лелеемом проекте, который он мог бы поддержать.

— Это все очень любопытно. Но где же сами объекты? Я хотел бы взглянуть.

— В саду.

В тени на защищенной куполом открытой веранде казалось, что до оглушающей полуденной жары еще далеко, но ступив за пределы систем климат-контроля Гай Августин окунулся в горячий сухой воздух. Стало слышно, как трава звенит от кузнечиков, над цветущим олеандром и гибискусом гудят пчелы.

Узкие кипарисы, как стражи, отгораживали сад. Ухоженные дорожки, подстриженные кусты, идеальные геометрические клумбы. Он машинально поискал глазами какие-нибудь качели или лазилки, не нашел, и чуть не споткнулся о тихого ребенка лет трех, сидевшего прямо на песчаной дорожке.

— Вы наступили на Юлиана Горация Флавия, — ровно сказала девочка, снизу вверх взглянув на взрослого сквозь выгоревшие пряди.

Гай пригляделся. Поперек садовой дорожки пролегала оживленная муравьиная трасса. Одни листорезы тащили на спинках добычу, другие суетились порожняком. Рядом в траве хромал какой-то жук с красивым металлическим отливом.

— Юлиан Гораций — бронзовка? — осторожно спросил Гай.

Девочка молча протянула загорелую, еще со следами младенческой пухлости, ручку к его ботинку, подобрала в ладонь какое-то вяло шевелящееся долгоногое, встала и отнесла потерпевшее насекомое к кустам глицинии в пышных сиреневых метелках; замерла, потом быстро сунула ладонь куда-то вглубь соцветий и вернулась к дорожке.

— Прости, что наступил на него. Там у тебя что, больница?

— Там умиралка, — девочка опять уставилась на мужчину, щурясь, но и не думая убирать с лица волосы. — Бронзовку зовут Конрад, его так просто не раздавить. Но мои муравьи могут его съесть, если захочу.

Она отряхнула песок с трусов, единственного своего предмета одежды, и снова села в пыль. Муравьи все так же тащили листья. Гай опустился на корточки, от земли дохнуло жаром. Как только ребенок выдерживает эту погоду, еще и с непокрытой головой.

— А вы — Гай Августин Тарквиний. Хорошее чутье. Широкие возможности. Большое будущее. Всегда выбираете выгодные решения.

Что ж, его предупреждали, что у обоих объектов превосходная память и аналитические способности. Наверное, девочка сидит под столом, пока взрослые обсуждают свои крошечные планы по завоеванию мира. Сидит и запоминает все подряд, как нерассуждающий мнемокристалл. Удивительнее ее речь — не по возрасту сформированная, точная, ясно звучащая, без смягчающей смысл детской неправильности или картавости.

— Диана, тебе не скучно играть с насекомыми? А дружочек твой где?

— Насекомые не играют, они просто программы. А Люция увезли. Он почти вырвался, такой сильный. Все равно увезли. В шаттле.

Она перевела взгляд куда-то за плечо Гая, туда, где высоко в небе плыло единственное облачное перышко или остаток чьего-то конденсационного следа. Он успел рассмотреть ровный сильный загар, ободранные коленки, длинную свежую царапину на руке, заметить темные следы на запястьях, подозрительно похожие на синяки.

Воображение услужливо дорисовало: мальчика увозят, девочку держат. Молчаливое упорное битье в руках у равнодушных взрослых. Поппея, ее биологическая мать, говорила о девочке почти с ненавистью, как о чем-то чуждом, чужом. А ведь считается, что римлянки чадолюбивы.

— Теперь он уже заболел.

— Откуда ты знаешь? Про болезнь.

Она говорит, ему плохо со мной.

— Кто? Его мама? — Гай попытался смягчить голос, как делают взрослые, заговаривающие с маленькими детьми. Но по спине все равно пробежал холодок.

Внезапно лицо девочки исказилось, она подскочила, закричала, как будто ее укусил один из ее муравьев или оса.

— Мама?! Маааа-ма?! Это разве мама! Разве это мама?!

Когда он быстрым шагом выходил вон из сада, зная уже, что никогда, ни за что не поддержит этот проект, она все еще кричала ему в спину. Потом яростный крик перешел в тихий скулеж. Или он просто отошел на достаточное расстояние.

июль, год от основания Рима 587

— Борт 12 15, повторяю, вернитесь на палубу «Светоносного». Борт 12 15… — в голосе диспетчера звучало терпеливое отчаяние. Судя по тишине в динамике, пилот не удостаивал даже ответить.

Молоденький легат интегра с нашивками Второго Объединенного римского флота на плече вздохнул, облизал пересохшие от волнения губы и продолжил безнадежно взывать в микрофон, словно обращаясь к некоему безмолвному и не очень милосердному божеству.

— Борт 12 15, повторяю… Адмирал, пожалуйста, вернитесь, вас вызывает глава службы безопасности! Код высшей важности.

В динамике наконец зашипело, последовало энергичное ругательство, потом холодноватый баритон нехотя произнес, чуть растягивая слова:

— Ну что там еще? Ливий, как ты меня достал, хватит нудеть.

— Мне не доложили, вы сами понимаете. Патрульное звено уже вернулось целиком… А Квинт Аурелий ждет на посадочной сорок минут.

— Подождет.

— Адмирал, ну я вас очень прошу! Через полчаса гравитационный маневр. Вас же сорвет с вектора!

— За полчаса до Каус Аустралис долететь можно! Ладно, черт с вами. Борт 12 15 связь закончил.

Легат интегра сбросил виртуальное окно контроля полетов, висевшее над приборной доской, снова облизал губы, вытер лоб и связался с капитанами «Нюкты», «Немезиды», «Гадеса» и «Кроноса», висевшими в канале.

— Продолжайте движение по протоколу, он подтвердил, что возвращается.

— Повезло нам сегодня! — иронично заметил кто-то невидимый. — Всего лишь сбил половину расчетов, оттолкнувшись от «Немезиды».

Никто не возразил и недобрый женский голос продолжил:

— Разогнаться решил. Погонять перед маневром приспичило. Хоть бы вы ему высказали, Аэций. И с чего его сиятельству вообще вздумалось разворачивать корабли, а? Никаких приказов от сената не поступало.

В канале снова промолчали. Капитан «Нюкты» не знала резонов адмирала, остальные трое не спешили ее просветить.

— Когда он в таком виде, говорить бесполезно, — сдержанно ответил Аэций. Это вокруг его «Немезиды» только что выписывал свои арабески сиятельный адмирал. — Обычно флот удостаивается этаких выходок после посещения Земли, не до.