— Для него-то хорошо, а вот нам его показания не факт, что на руку.

Страх наконец пересилил и привычную сдержанность, и отрешенность, которых она так старалась придерживаться для работы. Она почувствовала, что сейчас заплачет. Охватило невыносимое желание отказаться от любой ответственности, свалить все на брата. Она всегда мечтала о брате, чтобы защищал, поддерживал, смешил. Как Люций, только чтобы она не отвечала за него, а ему бы ничего не было от нее нужно. И вот он, брат. Пусть примет любое решение, хотя бы и худшее.

В кабинете умные машины создавали самую приятную и удобную для работы среду. Мягкий, будто бы утренний свет, такой бодрящий и не утомительный для глаз. Чья-то рука бережно и внимательно настроила здесь все. Шумоподавляющие поля почти гасили рокот сердца и легких огромного левиафана, названного именем утренней звезды.

«Прохождение Венеры по диску Солнца ожидается сегодня после полудня» — очередная саднящая вспышка памяти, малая. Это вещает моложавый педагог, ведущий передачу для детей, увлекающихся астрономией. Люций, согнувшись. подкручивает что-то в механизме оптического телескопа, толстый цилиндрический корпус отблескивает солнечными зайчиками. Светлый вихор торчит посреди лба, лопатки и напряженная дуга позвонков — под футболкой. Шея смешно загорела золотистым и уже облупилась. И сама Электра — такая же загорелая и тощая.

Так здорово лежать на нагретой крыше дома Аурелиев, и под ними во все стороны, в тонком весеннем воздухе — живописные крыши Вечного Города. Все эти здания законсервированы и большая часть из них — музей под открытым небом. Но есть и жилые дома.

«Люций, не забудь фильтр поставить, — беспокоится девочка-Электра. — Нельзя без защиты смотреть на Солнце, получишь ожог сетчатки, не забудь, что вчера в кружке рассказывали».

Люций отмахивается, еще раз проверяет настройку, телескоп вспыхивает в ее памяти нестерпимым блеском, золотая лучинка, латунная заноза в эмалево-голубом циферблате неба.

Лежал потом с заклеенными глазами неделю, идиот.

Голос Антония доносится как будто издалека. Из немилого, невыносимого настоящего.

— Ты ела?

— Не хочется.

— Пила вчера? Много?

— Какая разница?

— Нет, дорогая сестра, так не пойдет. Ну-ка.

Антоний с чипа запрограммировал синтезатор и добыл из него какой-то жидкий коктейль, сунул ей.

— Протеиновый кофе, давай, потихоньку. С аскорбинкой — спасет тебя от похмелья.

Она страдальчески поморщилась. Пришлось сделать глоток, потом еще один. Кисло-сладко и одновременно безвкусно, но в голове чуть посветлело. От Антония, казалось, исходила ровная уверенная поддержка.

— Давай как следует подготовимся, заседание будет важным. Сама понимаешь.

— Антоний. Есть новые сведения. Посмотри, я тут краткую выжимку сделала.

Она подключила кристалл к проектору, развернула огромный, привычно и успокоительно мерцающий экран, выделив цветом главное.

— Видишь? Получается, Тарквинии ведут какие-то разработки, теоретически опасные для целой цивилизации. Не понимаю, куда они там докопались, но вот, смотри, данные допроса Симона Тарквиния. И разработки эти давние!

Антоний долго листал файл, хмурил брови. Потом просиял.

— Вот что, кузина. Насчет того, что они своими экспериментами какой-то там разумной расе вредят, это, как ты понимаешь, всем срать. Сенату в особенности. Прямо с сенатского купола. А вот что можно Тарквиниям вменить, так это то, что лаборатория с энергетической установкой находится где? На Земле! А если она рванет? А прямая угроза римским гражданам? А безответственность? А статут о науке? Вот этого, наверное, и хотел адмирал в своем самоубийственном рывке к Солнечной, просто он не успел выдвинуть обвинение, и, стало быть, ты как его невеста можешь сделать это вместо него.

— Как это, всем срать? — переспросила Электра. Протеиновый коктейль не слишком помог делу, ее все еще знобило. Она снова с отвращением услышала в своем голосе просительные интонации. — Посмотри, тут же показания… Симон ученый, он же должен знать, о чем говорит. Он утверждает, что установка истощает, что там у них? Квантовый узел? Конечную точку перехода? Мне знаний не хватает, но явно же гадим. Тарквинии гадят. И инопланетник это подтвердил, когда в себя пришел.

Антоний легчайше поморщился и посмотрел на нее с сочувствием.

— Ты можешь вспомнить, когда Великий Рим в последний раз хотя бы признавал существование другой цивилизации, не говоря уж о том вопиющем факте, что у оной цивилизации есть права? Братьев-козопасов мы в расчет не берем, они, как ни крути, совсем недавно с нами расплевались.

Электра пожала плечами.

— Пожалуй, нет.

— То-то же. А вот проведение потенциально опасных исследований под ногами электората — это свежо. — Антоний замолчал и прикрыл глаза, что-то помечая себе в чипе. — Сейчас с основным разберемся и надо будет привести сюда этого тайи Ллира и поговорить с ним.

— К тому же у нас на борту толпа пленных из лунной крепости, половина почему-то в криокапсулах. — Электра поежилась, вспомнив отчет с «Кроноса». Ярко освещенный, подключенный ко всем системам жизнеобеспечения жилой блок, полный людей в одинаковых серых робах, и длинный темный отсек, заставленный ровным рядом одинаковых, теперь таких знакомых ей полупрозрачных коконов.

— Здоровые? — Антоний ничуть не удивился. — Это у нас так осуществляется реализация права на долголетие и социальную жизнь. Исполнение буквы закона плюс известное милосердие.

— Что, прости? Как это? — недоверчиво переспросила Электра, поднимаясь на ноги.

— Преступника изолируют не для того, чтобы он мучился, так? А чтобы не занимался общественно-опасной деятельностью, ну и чтоб другим неповадно было. Соответственно, его отделяют от социума, иногда на определенное время, иногда бессрочно, в зависимости от тяжести деяния. И периодически инкапсулируют.

Она бездумно прошлась туда и обратно, пытаясь осознать сказанное.

— Откуда ты все это знаешь?

— Я же юрист, забыла? — Антоний снова хищно всунулся в синтезатор доставки и вынырнул оттуда с многопалубным бутербродом. — Хочешь тоже?

Она покачала головой.

— Нет. Юрист и демагог, помню. Продолжай, пожалуйста.

— Пока они в криосне, они не испытывают страданий. И не стареют. Социальная изоляция, лишение доступа к информации, все это не имеет для них никакого значения. А там, глядишь, или ситуация изменится и человек перестанет представлять угрозу, или родичи его отспорят, или срок выйдет. Гражданин вернется в общество.

— Как жутко. — Электра села на место. — Так жутко, что не может быть. А их родители? А дети их выросшие?

— Послушай. Я понимаю, что страшно звучит, на меня тоже в свое время впечатление произвело, когда узнал. Но это же одна десятитысячная процента, даже меньше! Погрешность. Ты же математик, статистик.

— Стотысячные доли. Я должна… все равно должна вникнуть. Они же люди, а не проценты.

— Хорошо. Я не предлагаю отнестись к ним как к предметам или процентам, просто обращаю твое внимание, что их исчезающе мало. Луна — единственное место такого содержания на всю Республику. Это все исключительные случаи. Сбои системы. И потом — они же преступники.

— Как Люций, а? Такие же преступники, без суда? — Запальчиво переспросила она, потом одернула себя. — Прости. Это не ты его туда засунул, я не на тебя должна кидаться. Но подумать о них обязана, раз уж вывезла оттуда. Они наверняка не понимают, что с ними происходит, почему. И я не понимаю — за что вообще они там сидят? Ну откуда в Риме преступники? У нас же чипы, алгоритмы и у каждого по три психолога… Все просматривается и восстанавливается. И захочешь-то совершить преступление, а не сможешь. Я просмотрела списки — несколько сотен человек, сплошь квириты, лучшие фамилии.

Она снова ощутила растерянность.

Антоний накрыл ее пальцы своими. Горячая, уверенная рука.

— Электра. Ты не должна хвататься за все сразу. Потонем. Давай-ка мелкими шагами. Сейчас напишем список вопросов, от более важных к менее важным. Правило номер один: план и мелкие шаги. Шажочки. Правило номер два: распределяй ответственность. Назначь кого-то, кто может заняться нашей добычей, просмотреть досье, сделать для тебя нужную выборку. Очерти этому человеку свои ожидания — например, что нам не помешают пострадавшие от произвола Тарквиниев влиятельные квириты. Наверняка парочка таких в трюме болтается. Мы их умоем, причешем, дадим выступить — все ж лишние голоса нам не помешают.