– Я сказала – нормально.

– И всё? – почему-то не удивилась я.

– Да. Разговаривал, как будто его заставили, – горько добавила она.

– Понятно. Забудь, это ничего не значит. У тебя есть Пашка, он твой, а папаша ему и не нужен. Такой, – существенно добавила я.

Лиза кивала, но я видела, что все мои максималистские фразы разбиваются о её надежду. Где-то в глубине души она всё ещё хотела человеческих тёплых отношений с отцом своего ребёнка.

Я ушла и обещала заскочить после праздников.

На улице начался настоящий ливень, когда я вышла из подъезда. С минуту посмотрев на то, как мгновенно вода собирается в глубокие лужи возле невысокой лестницы, я решила не ждать и помчалась через дождь. Хлестало мне по плечам, рукам, стекая вниз, по пояснице. Я натянула на голову джинсовую куртку, но это никак меня не спасло.

Грохотало и ревело вокруг страшно, гроза набирала силу. Согнувшись, я смотрела только под ноги и врезалась в чьё-то тело, на мгновение потеряв ориентацию. Меня поймали прямо посреди тротуара буквально на лету.

– Ничего себе, а я тебя ищу, – сказал знакомый любимый голос.

Я прищурилась, подняв голову, и увидела мокрого, облепленного льющейся водой Матвея.

– Ты не уехал? – мне приходилось кричать.

– Нет, отец по работе не смог вырваться, поедем после праздников! – он уже тащил меня за руку за собой, хлюпая водой по щиколотку.

Прорвавшись на высокий тротуар, идти стало легче, на дороге между домами, между припаркованными машинами образовывались реки ревущей воды. Глядя на эти водовороты, становилось не по себе.

– А ты где была? – прокричал он, когда мы уже заскочили к нему в подъезд, минуя охранника на входе во двор. Я только сейчас поняла, куда он меня тянул.

– Ходила к Лизе Пряниковой, – неохотно призналась я.

Мне почему-то не хотелось, чтобы Матвей знал о том, чем я занимаюсь, что я помогаю этой девчонке. Даже не знаю, почему мне этого не хотелось. Может быть, я боялась, что он начнёт смеяться над ней, а я тогда разочаруюсь в нём, ведь как реагируют парни на тех, кто рожает в семнадцать, это понятно.

– Это та, которая…, – начал он и, открывая дверь, внимательно посмотрел на меня.

Вид наверное у меня был ещё тот – с растрепавшихся длинных волос текли тонкие струйки воды, вокруг глаз образовались чёрные круги от растёкшейся туши, и к тому же она попала мне в глаза, из-за чего я часто моргала.

– Павлик у неё такой прикольный, ты не представляешь! – неосознанно начала тараторить я. – Уже улыбается и держит игрушку, такой лапочка!

Я сняла чвакающие кеды и осталась стоять у двери, подняв всё же на него глаза. Он едва заметно улыбался. На волосах, прилипших к голове, длинных ресницах и щеках сверкала вода, а его тёмно-серые глаза ловили каждое моё слово.

– Что? – спросила я, испытывая неловкость оттого, что он так пристально смотрит.

– Ты понимаешь, что единственная, кто не издевается над ней?

Я сглотнула. Вот дифирамбов мне от него было не надо.

– Я не знаю, не повезло ли ей, – рассеянно сказала я, стягивая куртку с плеч. – Может быть, как раз наоборот, кто знает?

Матвей покачал головой, удивлённо подняв брови, и стал раздеваться прямо на входе.

– А твой папа скоро приедет? – спросила я тихо, не зная, что делать и не желая продолжать наш разговор.

– Нет, он занят, – услышала я откуда-то из квартиры. – Он остался в отделении.

Зашумела вода, наверняка Матвей пошёл в душ.

Я положила у входа куртку и осталась стоять. Откуда-то спрыгнула Николь и приветливо мяукнула мне.

– Мне вот например жалко её, – сказал Матвей, появившись в одном белье. – Раздевайся, простынешь.

Я кивнула и, нахмурившись, стала снимать одежду, а он продолжал: – Ромка её кинул, и жестоко. Надо было учитывать, что от секса могут быть дети.

– Может, так получилось, – буркнула я, не глядя на него.

– Такого не должно быть, потому что это – не шутки.

Я вздохнула. Спорить с ним было бессмысленно. Парни всегда считали, что если хоть что-то делать, детей точно не будет. О процентном соотношений вероятности прокола при контрацепции они и слышать не хотели. Никто из них.

– Это неважно, – наконец созрела сказать я, когда уже босиком шла за ним по коридору, ступая на носочках, потому что в квартире было прохладно. – Она теперь одна, без денег, не окончив школу и с ребёнком. И ей всего 17.

– И ты ей помогаешь? Я не знал.

– Я не сама, весь наш класс. Зря ты думаешь, что все смеются над ней.

– Деньгами?

– Да, но не только. Покупаем вещи, продукты.

Он завёл меня в ванную, где уже пенилась горячая вода. В огромной ванной бурлили водовороты, как на дороге за окном.

Я поёжилась и сгорбилась. Весь наш разговор как-то не настраивал на романтический лад.

– Ты очень добрая, – нежно сказал Матвей у меня над головой.

Я улыбнулась.

– Ты меня не знаешь, я могу быть…

Он поцеловал, не дав договорить. А после мы оба согревались в бурлящей горячей воде, лаская и целуя друг друга, пили на кухне обжигающий чёрный кофе, укутавшись в один халат, и занимались любовью прямо на обеденном столе, оба разгорячённые и взбудораженные грозой.

Когда стемнело, света мы не включали, лёжа на кровати у Матвея в комнате и слушая дождь за окном. Он не утихал, и это пугало. Я понятия не имела, как пойду домой, и уже как раз об этом подумала, зазвонил мой мобильник, напрочь промокший в джинсах.

Мама беспокоилась обо мне. Я мельком увидела, что звонит она не впервые.

Я честно призналась, что вымокла, но забежала к подруге, к Маринке, к кому же ещё. Спросила, можно ли мне у неё остаться, пока не кончится ливень, всё равно завтра 1 мая, выходной. И что родители её не против. Мама согласилась, и меня поразила усталость в её голосе.

Закончив разговор, я подтянула колени к подбородку и села на постели.

– Мама? – тихо спросил он.

– Да.

– Я думал о том, что ты мне рассказала в прошлый раз, – медленно произнёс он. – О родителях.

Я молчала.

– Ты должна принять их решение. И быть как можно ближе к брату.

– Да, в самую точку, – ответила я.

Я легла обратно на его плечо и не заметила, как задремала. Всё-таки день утомил меня, а дождь, настойчиво бьющий по окнам, убаюкивал.

Проснулась я от того, что мне хотелось в туалет и пить. Матвей спал рядом.

Я тихо встала, запахнув на груди его тёплую рубашку из шерсти, и прокралась из комнаты. Кухня показалась мне огромной и холодной, когда я босиком подошла к высокому столу для завтраков и налила себе воды из стеклянного графина. Похоже, в доме Матвея не пользовались пластиковыми бутылками. Даже лимонад я видела только в стеклянных графинах.

Вдруг я услышала сзади шаги и, подумав, что это поднялся Матвей, обернулась со стаканом в руке, не слишком заботясь о том, чтобы потуже запахнуть рубашку.

Передо мной стоял очень высокий мужчина лет сорока с небольшим, черноволосый, в тёмном пиджачном костюме и белой рубашке. На плечах я хорошо рассмотрела случайные капельки воды от дождя. Это был отец Матвея, вернувшийся домой, хотя должен был всю ночь дежурить в своём отделении хирургии, где был заведующим.

Я произнесла что-то вроде: – Здрасьте, – и испуганно уставилась на него, сложив руки на груди нервным и навязчивым жестом.

Он буквально пригвоздил меня своим чёрным взглядом, я ещё успела подумать, что Матвей не унаследовал этих беспощадных глаз. Потом он внимательно оглядел рубашку сына на мне, голые коленки и босые ступни, взъерошенные волосы и припухшие губы от жадных поцелуев и спросил: – Вы кто?

Я глупо улыбнулась и ответила: – Я… подруга Матвея.

Ринувшись было мимо него, чтобы поскорее надеть мокрую одежду и убежать от позора и его взгляда, он вдруг шагнул и преградил мне путь. Сердце моё ёкнуло и задержалось где-то в горле от страха.

– Вы не рассчитываете на долгие отношения? Он вам говорил, что уезжает?

– Да, – твёрдо кивнула я, чувствуя себя крохотной рядом с ним. – Я ни на что не рассчитываю.