Аль-Бетиль стоял на ушах: с недавних пор хрупкий покой и спокойствие столицы некромантов был нарушен и покинул стены чёрной крепости если не навсегда, то на многие десятилетия уж точно. Впрочем, не только Дом Этерна был потрясён — Священную Империю Сокола тоже всё ещё трясло от событий, к которым приложили руку ангелы.

Ложь Уриэля оказалась не просто изощрённой интригой по развязанию новых Войн Древних. Её масштабы заставляли волосы шевелиться на затылке, а корни проросли так глубоко, что понадобится не одно столетие, чтобы справиться со всеми последствиями чужих действий. Имперская знать вполне справедливо было возмущена тем, что её высшие круги растили как скотину на убой только ради тел и оболочек души для ангелов, павших полтысячелетия назад в войнах с безликими. Однако это была лишь верхушка айсберга.

Небесные воители были далеко не первым экспериментом ангелов и не единственным. Предтечей и параллельными разработками были серафимы — полуангелы, рождённые от людей. Больше похожие на детей Илата, менее совершенные, однако такие же потенциальные сосуды, в которые можно вселять души. Ведь достойных герцогов и баронов мало для создания небесных воителей, а погибших на полях сражений ангелов много…

Анастасия обличает ангелов в их интригах, в том числе и абсолютно безжалостных экспериментах. Из серафимов лишь единицы удовлетворяют детей Эльрата; лишь единицы оказываются жемчужинами, в то время как все остальные — уголь и прах. Разочарование. Вот только…

Серафимы — не небесные воители. Это не души, помещённые в тела взрослых умерших людей. Серафимы, прежде чем становятся таковыми, проходят полноценный цикл, рождаясь как любые дети и развиваясь аналогичным образом. Бедные, ни в чём не повинные дети, которых хладнокровно используют и именуют экспериментами. Браком, если быть точнее.

Когда разъярённая Анастасия совершает налёт на приют, в нём находится чуть меньше двух десятков детей самого разного возраста. Двое самых старших уже и не дети, но глядя на немёртвую девушку, они склоняют перед ней головы и просят разрешения уйти вместе с ней. Пусть они выросли, но они по-прежнему остались разочарованием и неудачей, и в Империи для них не было места.

Собственно, именно так Аль-Бетиль пополнился своей головной болью (неважно, что у мёртвых голова не болит), а Белкет в одночасье стал многодетным отцом для пятнадцати детей самого широкого спектра возраста и двух, юноши и девушки, что хоть уже не были детьми, всё ещё были молоды и неопытны.

Белкет вздохнул, отгоняя мимолётную задумчивость прочь. Кончиками пальцев потёр веки, хмурясь под капюшоном и отстранённо вертя во второй руке перо. Он по себе знал, как ангелы бывают жестоки и безжалостны в своей требовательности, как и знал, насколько тяжело и больно ребёнку перенести подобное пренебрежение. Тем более… таким детям.

Ангелы экспериментировали, в своих экспериментах заходя слишком далеко. А ведь он когда-то предупреждал Уриэля, что игры со Смертью опасны и не доведут его ни до чего хорошего. Но кто он такой, падший и порочный, чтобы указывать любимцам сияющего отца? Белкет усмехнулся иронично и покачал головой.

Идея создания серафимов была предельно проста. Два ангела неизменно порождали ангела, существо совершенное и сильное, уже наделённое искрой Эльрата, а оттого не способное, даже в утробе матери, вместить в себе какую угодно душу, кроме собственной. Но человеческие гены несколько ослабляли ангельскую суть, делали её априори несовершенной. Да, телом, оболочкой, рождался ангел, но человеческая суть делала его податливым и подходящим для вмешательства. Идеальным сосудом, в который, при правильном подходе, можно было влить подходящую душу. Но при этом они напрочь игнорировали, что полукровки, как и ангелы, как и любые другие дети, получали дар Асхи вместе с телом, и когда дитя рождалось, в нём была и его собственная душа тоже.

Лишь в редких случаях чужая душа уничтожала собственную или находила с ней гармонию, сливаясь воедино. Таких серафимов, собственно, и именовали серафимами. Но они были огромной редкостью, и из десяти детей истинным серафимом становился лишь один. Другие погибали в младенчестве, а те, кому посчастливилось выжить, становились браком. Неудачей и разочарованием. И про них желали как можно скорее забыть, не беспокоясь о том, с какой болью эти дети остаются на всю оставшуюся бесконечность своей жизни.

И нет, дело не только в сердечной боли отвергнутых и брошенных детей, но и во вполне реальной и осязаемой, проявляющейся, например, в конфликте двух душ, запертых в одном теле.

Равелю десять, если брать по человеческим меркам, ибо ангельское восприятие и ощущение времени значительно отличается от совсем короткого человеческого, отчего взросление их и рост затягивается, опять же по человеческим меркам, очень надолго. Что, кстати, стало ещё одним неприятным сюрпризом и потенциальной почвой для экспериментов для ангелов. Ведь они были так нетерпеливы, и результаты им нужны были здесь и сейчас. Собственно, ещё один плюс в пользу разработки идеи небесных воителей: их создают из готовых взрослых тел и не нужно ждать десятилетия, пока они вырастут и окрепнут.

Так вот, Равелю десять по человеческим меркам. И все эти годы его душа ведёт жестокий кровавый внутренний бой за собственное тело и собственное существование. Как и другим детям, в его якобы пустой сосуд ещё в утробе матери, когда он достаточно сформировался, вселили душу одного из павших бойцов. Но по каким-то причинам родившийся мальчик не понравился наблюдавшим за ним ангелам, и они отсеяли его как брак, бросив на произвол судьбы. А Равель не захотел сдаваться так просто.

Однако чем старше он становился, чем больше крепла его душа, тем агрессивней становился чужак. Он не хотел так просто уходить из чужого тела, не хотел отдавать контроль. Он был силён и яростен, безумен от долгого заточения и того, что когда он погиб, ему не позволили соединиться с отцом-Эльратом. Он был ослеплён болью агонии дня собственной смерти и отравлял жизнь ни в чём не повинному ребёнку своим безумием.

Равель был самым сложным случаем среди всех детей, которых Анастасия, Мириам и Ниал, те самые молодые взрослые, привели к Белкету. Страдающий ребёнок, чья боль длится всё его существование, — он был тихим, стеснительным, испуганным мальчиком. Действительно, отнюдь не прекрасный ангел и слепой воин Эльрата, которого в нём надеялись увидеть породившие его дети Света. И Белкет в бессилии скрипит зубами.

Он действительно оказывается бессилен. Границы его возможностей в магии оказываются ничтожно малы, и ему не под силу изгнать озлобленный дух из тела ребёнка. Слишком плотно две души были сращены, и эта близость во многом и порождала ту невыносимую боль, которую испытывал Равель. Белкет мог лишь немного приглушить её и ослабить, но не убрать совсем. Возможно, безликие могли бы справиться с этим, но Белкет не знал, где их искать сейчас.

Холодные пальцы аккуратно касаются висков ребёнка. Равель хнычет, совсем уставший и измождённый, и в отчаянии льнёт к несущим хотя бы мимолётное облегчение прикосновениям. Белкет усаживает ребёнка на своих коленях и заботливо прижимает к груди, мягко баюкая и утешая. Боль немного отступает, и Равель жмётся ближе, цепляясь тонкими пальцами за тёмные одежды Ангела Смерти.

— Он говорит, что ты плохой, — мальчик шепчет тихо, но Белкет его внимательно слушает. Смотрит внимательным взглядом, наблюдая за лицом. Ребёнок держит глаза закрытыми, прижимается виском к крепкому телу взрослого, и страдания снова и снова кривят его красивое лицо. — Тебе нельзя верить, потому что ты тёмный. Это плохо, это неугодно Эльрату. Он очень злится из-за этого, — Равель всхлипывает и снова плачет от боли и бессилия, и Белкет мрачнеет, тем не менее не отпуская его.

Он взял ответственность за каждого ребёнка, которого Анастасия привела к нему, и он намерен нести её до самого конца. Но его знания исчерпаны, его способности граничны — что же он, в таком случае, может сделать?!