Ублюдок. Зачем ему это? Зачем он сам пошёл к Джеймсу?

Хотел побыстрее отделаться?

Будь паинькой, следи за почтой.

Какой почтой — электронной? У Скорпиуса отроду её не было. Его мир застрял в девятнадцатом веке.

Скорпиус никогда не чувствовал себя так унижено. Окунутый в грязь, в своё же безволие, в свою главную слабость, в которой даже себе не признается. А Джеймс так легко озвучил её вслух, ткнул лицом — смотри, давай полюбуемся, какой ты недоделанный фрик.

Спасибо, Джеймс, низкий поклон.

Задний план заполняется невнятными голосами. Нужно брать себя в руки.

Скорпиус наспех вытирает влагу белым рукавом рубашки, шумно выдыхает и направляется к двери, которая иронично распахивается, и он сталкивается лоб в лоб с Альбусом. Пожалуйста, только не ты.

— Где ты был? — С претензией, но обеспокоенно выдает друг.

Падал на дно самоуважения, лёжа на полу в пустом женском туалете. Наверное, такой ответ не подойдет.

— Мы с Розой тебя обыскались! Ты пропустил ужин.

Последнее для Альбуса вообще из ряда вон.

— Спокойно, Ал, — Скорпиус надеется, что улыбка хотя бы похожа на правдоподобную. И как же ему претит врать. — Я плохо себя чувствовал, зашёл к мадам Помфри, но она сказала, что…

Скорпиус не успевает договорить, молниеносно получая по лбу.

— Скорп, да у тебя жар!

Ладонь Альбуса привычно прохладная. Прикосновение заботливое, совсем не как недавнее порывистое, обжёгшее шею. Скорпиус, неожиданно для себя, отшатывается от него, но друг не замечает.

— Мы сейчас же идем обратно в лазарет! Пусть посмотрит тебя ещё раз.

Когда уже это закончится.

— Ал, не надо, у неё там эпидемия гриппа, а я просто переутомился. Тонкая душевная организация.

— У тебя-то? — Альбус скептично выгибает бровь. — Ну ладно, но если к утру лучше не станет, ты от меня не отделаешься.

— Договорились.

И Скорпиус уверен, что это правда — Альбус с него не слезет. Поэтому нужен хороший полноценный сон. Вот только, где его сейчас взять — вопрос не по окладу.

Но то ли из-за морального истощения, то ли из-за желания мозга сбежать от всего, его вырубает от легкого удара о подушку.

Скорпиус просыпается ещё более разбитым.

Туманные картины не спешат растворяться под веками.

Туман оказывается плотным молочным паром, скрывающим детали вокруг, есть только нарастающий белый шум, как будто миллионы мелких струй отскакивают от кафеля. И чем он громче, тем яснее проглядывается смуглый силуэт впереди. Скорпиус не двигается, боясь выдать своё присутствие, быть пойманным. Ему страшно, но у него нет сил отвернуться. Он уже знает, что это не Альбус.

Волосы не черные — каштановые, взорвавшиеся вихрем, а не опавшие как полагается от влаги, широкие мускулистые плечи, сильные руки, оглаживающие голый торс, окутанный непроницаемой дымкой. И Скорпиус, к ужасу, испытывает совершенно запретное удовольствие. Хочет где-то на периферии, чтобы его заметили, и дрожит от одной этой мысли. И это точно его сон, но он будто не принадлежит Скорпиусу. Бесконтрольно живет своей жизнью, потому что через миг шум оборачивается полным вакуумом, и на него устремляются черные голодные глаза — гораздо ближе, чем он ожидал. Всего в паре дюймов. А туман рассеивается, обнажая ржавые решетки запертой клетки.

Классическое утреннее явление под одеялом заставляет зарыться лицом в подушку и взвыть раненым зверем с вырванной глоткой. И идея заглянуть в лазарет, заразиться смертельным гриппом и отказаться от лечения уже не кажется такой бредовой.

Сон снится ему ни один раз, ни два. Серьезно, лучше бессонные ночи в Мэноре.

Понятно дело, как правило подсознание монтирует бессвязную нарезку из самых ярких впечатлений за период. А Скорпиус не может отрицать, что все его впечатления застряли на определенном человеке.

Видеть Джеймса в сюрреалистических кошмарах, видеть его в Большом зале напротив. С замиранием сердца сворачивать за угол на улочках Хогсмида.

Скорпиус упускает момент, когда начинает искать его очертания в коридорах. Вроде на всякий случай, но всё же.

Он всё чаще заглядывает за головы однокурсников в несчастных попытках перехватить темно-карие глаза. Скорпиус хочет понять, найти ответ. Он ждёт какого-либо знака, как жалкий грешник.

Но не происходит ровным счетом ничего.

Беспредельное всеобъемлющее звенящее ничего.

— Скорп, ты слушаешь? — Развалившийся перед ним на подушке в углу гостиной Альбус призывно треплет его за штанину.

— Да. Нет… — честно поправляет себя Скорпиус, — я…

— Опять выпал из реальности, — раздается справа, где сидит Роза, по-мальчишески забравшись с ногами на диван. У обоих максимально строгие выражения, и Скорпиус не знает, на кого ему смотреть тяжелее. С одной стороны пронзительные зеленые глаза, а с другой — слишком на кое-кого похожие.

— Да что происходит? Ты с самого начала года сам не свой.

— Ты же в курсе, что всегда всё можешь нам рассказать.

— У нас нет секретов друг от друга. — Поддакивает кузине Альбус.

Ещё как есть, Ал.

Вагон и маленькая тележка секретов.

— Дело в отце, — это тоже правда, не полная, но уводящая друзей со следа, — он с головой ушел в работу, практически не пишет. Я переживаю, давно уже.

— Почему ты не говорил?

— Потому что, Ал, от разговоров ситуация не поменяется! — Да что ж такое, давай теперь на Альбусе срываться. — Прости…

— Нет-нет, имеешь право. Я не должен был наседать.

Не имею. Должен был. Потому что ты хороший друг. А я — идиот.

Скорпиус кивает. Роза опускает глаза.

— Так вот, для особо вовлеченных в беседу, Долгопупс продержал меня в своём душном кабинете полчаса, расписывая всю полезность знаний о травках-муравках в работе аврората и её недооцененность. Я говорю, мне ваш предмет потом не нужен будет, у меня и так расписание под завязку забито. А он, конечно-конечно, я понимаю, но смотри, однажды жабросли… и завел пластинку. И так по кругу. Долбанных полчаса!

— Называется «пассивная агрессия». Манипулирует спасением дяди во времена динозавров, перекладывая на тебя должок. Держу пари, он ещё обидится, если не выберешь Травологию в следующем году.

Альбус звонко смеется, заражаясь от кузины, а Скорпиуса в момент пробивает током.

Держу пари, до этого ты только тайком косился на мужские тела в общей ванной.

Держу пари. Что за семейное выражение?

По крайней мере, на этот раз ребята спускают Скорпиусу позднее зажигание и весьма натянутый кашляющий смех.

— Скорпиус, — Роза зовет его только полным именем, — а ты уже выбрал дисциплины, которые оставишь?

Только об этом и думаю.

— Нет, экзамены в любом случае надо сдавать на высший балл, а потом уже буду действовать по ситуации. Ну… с Хагритом точно распрощаюсь.

Все лица искажаются от неудобного очевидного факта.

— Ничего, у него остаются Хьюго, Лили и Люси. Он и не заметит. — Утешает сам себя Альбус, раскрывает дневник, издаёт отчаянный вздох и сразу захлопывает. — Мерлин, зачем столько задают! Мои синяки под глазами уже из Лондона видны.

Действительно. У Скорпиуса тоже.

Ему кажется, он забыл, как выглядит белый свет, со всей этой каруселью.

Элементарная подготовка к экзаменам, повторение прошлых тем, преподаватели нагружают обычной домашней работой, бесконечными эссе, факультативной работой.

Явный перебор драматизма с “грядущими и неотвратимыми” СОВ.

Нет времени даже, чтобы запустить в себя Авадой.

Зато есть время на самоистязания, да, Скорпиус?

Разговоры неизбежно крутятся вокруг выбранных профилей, специализаций, профессий.

Скорпиус, наверное, даже без свалившихся на голову проблем, особо в них не участвовал бы. Ему просто скучно, нечего сказать. В его будущем нет никакой интриги, вмещающей в себя просторы для амбиций.