Он уже успел заметить макушку Лоркана или Лисандера, заскочившую в поезд через пару вагонов от того, в который загрузились Альбус с его сегодня особенно задумчивым и поникшим другом. О, да…

«Скорпиус, что-то случилось?»

«Ничего, миссис Поттер»

С каждым повтором диалога настроение Джеймса становилось всё лучше и лучше.

Знать о своей безнаказанной причастности, развеянной в воздухе власти доставляло удовольствие похлеще оргазма. Он даже пару раз чуть не перехватил взгляд змееныша, но тот сворачивал и утыкался в пол.

За его разбитый вид Джеймс отдал бы все очки своего факультета Слизерину, если бы они для него хоть что-то значили.

***

Я знаю.

Неозвученная фраза беспрерывно крутится в водовороте мыслей, не дающих провалиться в сон. Скорпиус уже испробовал все возможные положения тела, менял стороны подушки, убирал её, возвращал и смирился. Этой ночью уснуть не выйдет.

У него бывали подобные бессонницы в Мэноре.

Холодные стены родного поместья подавляюще возвышаются на три-четыре метра в высоту, как гранитные могильные плиты, и назвать это ощущение комфортом не получится при всем усилии позитивного мышления.

Скорпиусу нравится его дом и ненавистен одновременно. Именно из-за пронизывающего и пробирающего до костей холода, исходящего от стен, которые не способно прогреть ни одно заклинание. Ни один камин. Иногда стены кричат от переполняющих их воспоминаний. Они видели слишком много и теперь не могут забыть. Изредка, когда Скорпиус лежит среди ночи без сна, он слышит, как Мэнор кровоточит или плачет. Многоликий плач на десятки ладов и интонаций.

Скорпиус не знает точно, слышит ли отец навязчивую симфонию боли — они ни разу это не обсуждали, но судя по горящей полоске света под дверью кабинета за полночь и горькому амбре за завтраком, скорее да — слышит.

Скорпиус понимает. Ему пришлось понять.

Понять, почему отец отказывается переехать, почему мама не выдержала и оставила их задолго до его поступления в Хогвартс. Её не остановили ни материнский инстинкт, ни любовь к мужу, ни даже непримиримая неприязнь к сестре и дому Гринграсс. Она предпочла позор и презрение, душевному истязанию безжалостных стен.

Скорпиус не в обиде на неё. Он получает письма, приезжает через Рождество и проводит в родительском доме мамы каждый первый месяц лета. И всё равно её в жизни Скорпиуса больше, чем отца.

Дядя Блейз, мистер и миссис Поттер, Тедди, Роза, Альбус… фамильный домовик — все в его жизни участвуют больше, чем отец.

Но Скорпиус не в обиде и на него.

— Твой отец тебя любит, — говорит Блейз Забини сидящему у него на коленях пятилетнему Скорпиусу, видя, что тот совсем не вовлечён в читаемый на ночь сборник сказок, — очень сильно, нужно только разгрести дела, и он придет.

Осталось немного.

Совсем чуть-чуть.

Уже скоро, Скорпиус.

Всего лишь проработать до крышки гроба, и тогда ему простят грехи. Хотя, на самом деле, простить Драко Малфоя осталось только Драко Малфою.

И Скорпиус не сомневается ни на секунду, что отец его любит. Постоянные задержки в министерстве и запирания в кабинете — это способы отца жить с воспоминаниями о прошлом.

Скорпиус помнит смену эмоций на лице отца, когда рассказывал о его дружбе с мальчиком по имени Альбус Поттер: недоверие сменилось непониманием, подозрением, осмыслением и, наконец, странной благодарностью, будто Скорпиус сделал что-то, что он когда-то не смог, на что не хватило смелости или духа.

Скорпиус не затеял это ради отца. Он вообще на удивление по-взрослому оценивал жизнь и не брал на себя лишний груз вины за давние ошибки родителей. Так вышло. Но Скорпиус был рад просто тому, что какая-то частичка отца ожила, пробуждая в нем искорку надежды.

Драко поражала чуткость сына, способность к состраданию, к совершенно не свойственной детям и Малфоям в принципе эмпатии. Но когда ты с ранних лет пропускаешь через себя предсмертные мучения незнакомых людей, остается либо свихнуться, либо научиться чувствовать, сопереживать им.

Скорпиус откуда-то всегда знал, голоса не желают ему зла. Они хотят показать ему цену безразличия к чужим судьбам, отвратить от дорожки, выложенной из костей и проложенной его родом.

Но, несмотря на мрак поместья, в нём бывали и теплые воспоминания, которые разгоняли густую забродившую тоску. Скорпиус бережно хранил их в себе и выпускал на волю, оживляя одним своим присутствием, запуская серебряные фигуры бегать по мраморному холодному полу.

Вечера у камина с дядей Блейзом, преподносящим историю магического мира как лучшие приключенческие романы. Игры с двоюродным братом, когда у них гостили бабушка Андромеда с любимым и единственным внуком Тедди — они со Скорпиусом хорошо общаются и в Хогвартсе, но всё же не так тесно, как до вступления кузена в период любовных похождений и одновременно старостат. Мама…

Моменты, проведенные с мамой одни из самых дорогих и прозрачных. Астория навсегда будет ассоциироваться с запахом пионов — её любимых цветов. Они уже как десять лет не растут в саду, несмотря на все старания и особую магию домовиков.

Скорпиусу кажется, он знает ответ на эту загадку. Он помнит, с какой яростью отец вырывал их после ухода мамы.

Драко проводил Асторию со всем благородством лорда и уважающего жену супруга, сдержав все эмоции, позволив действовать только вбитым в подкорку манерам, но стоило зеленому пламени сначала полностью поглотить её, а потом заставить исчезнуть, он отдал приказ домовикам увести Скорпиуса.

Сад — место силы мамы. В саду они проводили по несколько часов в день. Скорпиус обожал раскачиваться на плетеных качелях, к которым неизменно ведет любая тропинка меж фруктовых деревьев, и наблюдать за ухаживающей за большими розовыми цветами мамой — неизменно вручную. Кто-то бы сказал, копаться в земле не подобает леди, ещё больше не подобает высокородной чистокровной волшебнице. У Астории было своё мнение на этот счет, отдавать себя полностью процессу — это любовь, а любовь полна истинной магии.

Она всегда отдавала всю себя, Скорпиусу, Драко, саду. В итоге от неё ничего не осталось.

Сад олицетворяет любовь Астории так, что её можно потрогать, услышать. А ещё сад прекрасно виден из окна в комнате Скорпиуса, позволяя маленькому мальчику с сожалением смотреть на уничтожающего в нем всё живое отца. Вручную.

Постепенно сад восстановили, но одна нанесённая рана так и не заросла, оставшись голой черной землей, как шрам.

Конечно, Скорпиус продолжает видеть маму несколько раз в год, создавать новые моменты, воспоминания, просто это уже другая женщина. Всё так же любящая его, но с опустошёнными глазами, чуть наполняющимися, только когда она смотрит на сына.

Как пытаться набирать воду в треснувший сосуд.

Скорпиусу пришлось многое понять. Принимать поступки людей без осуждений. Люди такие, какие есть — не черно-белые, если их разложить на цвета, можно увидеть весь богатый на оттенки спектр.

Возможно, как следствие, а может, злосчастное упущение, но при всей своей рассудительности, единственный, в ком Скорпиус не может разобраться — он сам. Собственные мысли словно спутанная в мясо колючая проволока, которая раздирает кожу, если он пытается выбраться.

Первая легкая царапина появляется на второй гостевой визит в Нору. Она неглубокая, поверхностная, еле заметная, как непринужденные объятия Альбуса, который, если обнимает, то до хруста.

Скорпиус ещё не привыкший к таким проявлениям, сжимает в ответ, насколько позволяет обхват плеч друга. Альбус немного крупнее его и на пару сантиметров выше ростом. Альбус пахнет ванилью от творожной запеканки, как и весь дом, и легкой горчинкой от недавно заваренного кофе. Альбус открытый, добрый и честный во всём, говорит, что думает, в каком бы ни был настроении. Альбус — его первый настоящий друг, которого не хочется отпускать от себя, но приходится, хотя бы чтобы поздороваться с миссис и мистером Поттер. И Скорпиус чувствует, как фантомная ладошка, сгусток магической энергии выходит из него по направлению к отстраняющемуся парню и, не дотянувшись, опускается.