Будто стоит протянуть руку, и сияющее марево развеется, обличив покрытые паутиной стены, сгнившие фрукты, изъеденные личинками, и покрытые пылью рассаженные за столами манекены с остекленевшими глазами.

Скорпиус не притрагивается к еде, брошенной в тарелку для видимости, обойдясь безвкусным тыквенным соком. И взгляд друга периодически скашивается на неё, но закономерных для Альбуса вопросов не следует. Определенно, сон.

Скорпиус на миг выныривает из забвения, хватая воздух, и обнаруживает себя в колоне спешащих занять места учеников. Подстегивающее коллективное волнение не даёт возможности опомниться, неумолимо подгоняя его к величественным башням в потускневших цветах факультетов.

На поле пока никого нет, зрители рассаживаются кто где, постепенно заполняя трибуны под общий радостный галдеж. И только Скорпиус слышит незаметно струящуюся через ничего не подозревающую толпу печальную подавляющую мелодию.

Скорпиус обращает взгляд на смотровую башню, где профессор Трелони не без доли присущей одержимости что-то расписывает директрисе, активно размахивая руками и поправляя съезжающие очки, будто подтверждая его опасения, но в итоге обе женщины начинают сконфуженно смеяться — видимо, над чем-то неприличным. И если уж главная прорицательница Хогвартса не видит поводов для беспокойства, то Скорпиусу тоже надо отогнать от себя эти эмоции. Ведь так? Не может же он один быть таким гиперчувствительным.

— Слишком тихо, да? — Тонкий голосок выбрасывает Скорпиуса из мыслей на берег. Он фокусируется на примостившейся рядом Лили. Она едва ли достает ему до плеча и в шапке, натянутой почти на брови, похожа на садового гнома, но выбивающиеся из-под неё яркие солнечного цвета волосы одаривают нужным в данный момент теплом. Тем не менее, Скорпиус красноречиво обводит стадион, намекая, что последнее подходящее под описание слово — это тишина. — Так и есть, беруши бы не помешали. Но я не об этом. Словно само поле затаилось…

— Ты тоже это чувствуешь?

— Да. Иногда. И когда чувствую, бывает, происходит что-то нехорошее.

— Может, тогда стоит уйти, чтобы не видеть… — сам себе шепчет Скорпиус.

— Мы там, где должны быть! — Совершено уверенно заключает Лили. — Просто знай, что ты не одинок. Ты, я, Тедди… — Скорпиус вертит головой, вылавливая совсем недалеко облокачивающегося на ограждение кузена, с совершенно непроницаемым выражением гипнотизирующего середину поля. И Лили поясняет. — Он переживает за Мари-Виктуар. Нам всем есть за кого переживать, так?

— Так.

Возможно, она права.

Может, плохое предчувствие и не предчувствие вовсе, а страх неведения. Он не видел Джеймса ни на ужине, ни за завтраком. После лицезрения вчерашнего подвешенного состояния Джеймса, он проворочался всю ночь в компании беспокойства, посеянного Альбусом. Что если гриффиндорская посиделка затянулась, и Джеймс не сможет сосредоточиться на игре, пропустит бладжер, свалится с метлы или ещё что?

Может, Скорпиус, действительно, просто переживает за Джеймса. И он здесь, получается, в качестве чахлой барышни машущей белым платком своему «благоверному».

— Я вчера кое-что узнала. Не рассказывай только никому. — Скорпиус уже успел забыть о маленькой Поттер рядом, и её голос снова обрушивается раскатом. Та часть лица, которая видна между шапкой и шарфом пышет детской серьезностью, не оставляющей выбора. Скорпиус кивает в знак готовности слушать. — Я не могла придумать, что подарить Джиму на Рождество. А Люси сказала, что подделки своими руками — отстой, всем нужно что-то практичное, подобранное специально и связанное с каким-нибудь хобби. А Джим не особо… делится с нами своими хобби, сам понимаешь. Ну и вчера его с ребятами долго не было, и я решила проникнуть в их спальню, чтобы собрать материал… вот. В общем, я нашла под подушкой несколько глянцевых красивых листовок…

— Что за листовки? — Не выдержав лишних подробностей, подгоняет Скорпиус.

— Университетов для маглов. В Америке и несколько в Лондоне. Похоже, он собирается уехать сразу после Хогвартса.

— Почему ты рассказываешь это мне? — С трудом выговаривает Скорпиус, и Лили резко поворачивается к нему с пляшущими лукавыми лучиками вокруг глаз.

— Предчувствие.

Маленькая Поттер отвлекается на что-то за его спиной, приседает в реверансе и отчаливает в том же направлении, где ей призывно машет рукой Хьюго. А на её месте тут же возникает Альбус с кульком прихваченных из зала шоколадных батончиков.

— Началось! — Торжественно объявляет друг, отправляя сладкое угощение в рот.

На поле с разных концов друг за другом стремительно вылетают четырнадцать игроков, выстраиваются клином, вырисовывая в воздухе различные пируэты, проносятся через половину противника и останавливаются высоко над землей по сторонам от разделяющей поле линии. Громкий голос комментатора вещает наизусть заученные правила игры. Из сундука, только отстегнули ремешки, вырываются бладжеры. Один проносится в паре дюймах от Джеймса, и тот с радушием встречает мяч, будто старого приятеля. И, наконец, мадам Трюк, дав последние наставления — очевидно, призывает команды к честной и достойной игре, подкидывает ввысь квоффл.

Игра началась.

Квоффл сразу перехватывает охотник Когтеврана. Парень с завязанными в хвост темными волосами, огибает противников одного за другим, не позволяя его прижать слаженно нападающим Скамандерам, и через пару секунд счет открывается в пользу сине-бронзового факультета. На трибунах все до единого взрываются ликующими аплодисментами.

— Потрясающий гол! Ричард Корнер умело задаёт темп игре и приносит Когтеврану десять очков!

Квоффл переходит из рук в руки, меняя фаворитов, и обе команды идут удивительно вровень, пока ловцы парят над боевыми действиями. У комментатора заканчиваются эпитеты, когда счет переваливает за сто пятьдесят с обеих сторон, а золотой снитч тем временем будто решил пропустить кружечку сливочного пива в «Трёх метлах».

Скорпиус же неотрывно следит только за одной фигурой, сжимаясь нутром всякий раз, когда Джеймс замахивается битой. Но тот играет не как обычно. Не пытается задеть противников, отправляет нервные бладжеры за пределы поля, чтобы у команд было больше возможностей для свободных манёвров, пока те возвращаются.

Джеймс выглядит собранным, как профессионал своего дела, и Скорпиуса немножечко отпускает. И когда Джеймс, внезапно преодолев всё поле, метко отбивает несущийся в одного из близнецов бладжер, Скорпиус радуется вместе с гриффиндорцами, даже сам не замечая, как начинает хлопать и перехватывает такую искреннюю улыбку, направленную точно на него, что внутри всё замирает. Что бы тот ни говорил, Джеймс живет ради таких моментов. Это чувствуется по прущей из него энергии, заряжающей болельщиков. И Скорпиус не верит, что Джеймс правда готов променять их на лишённую волшебства магловскую жизнь.

Возможно, университет — новый уровень протеста, способ заставить семью понервничать, а не реальный намеченный план. Но тогда бы брошюры не хранились бы под подушкой. Они бы случайно уронились под ноги миссис Поттер или оказались на самом видно месте в его комнате. Чтобы позлить, вызвать диссонанс. Да, так бы поступил привлекающий к себе внимание ребёнок.

Вот только Джеймс уже перерос эту стадию.

И он же фактически признался в Астрономической башне, что не собирается задерживаться. Но Скорпиус тогда скорее неосознанно пропустил через себя незамысловатую издевку, не дав разрастись. И она, видимо, тихонько отсиживалась, дожидаясь приглашения, в потаенном мраке на глубине семи футов. Там же, где похоронена маленькая надежда, что их своеобразные отношения чего-то стоят, что у них есть счастливый конец.

Но Джеймс ошибается, если таким образом рассчитывает утереть кому-то нос. Вряд ли тяга к высшему образованию, пусть и магловскому, у Поттеров — повод выжечь портрет с фамильного дерева. Его семью огорчит только то, что он может уйти, хлопнув дверью.