— Потому что со своей грязной игрой Гриффиндор не заслуживает кубка. А проигрыш хорошенько бы спустил его на землю.

— Гриффиндор или Джеймса? — Уточняет Роза с укоризной.

— Эй, мне кажется или ты его защищаешь? Не ты ли говорила, что Джеймс позорит семью.

— Говорила. А теперь думаю, что на всё есть причины. Джеймс просто другой. Если бы вас не объединяла фамилия, ты бы считал его минимум выделяющимся волшебником. А получается, ты перекладываешь на него собственные обязательства и ожидания.

Довольная произведенным эффектом Роза горделиво поднимает в воздух свою кружку. Альбус ошарашенно взывает за поддержкой к другу, но Скорпиус лишь качает головой — он сам, мягко сказать, в шоке.

— Тебе надо переставать читать книжки по психологии. Это пугает.

— А тебе не мешало бы начать. — Отбивает подачу девушка. — Может, помогло бы решить твои проблемы с Долгопупсом.

— Мерлин, Долгопупс! Он опять…

Хвала новой Розе, она удачно переводит тему, и Альбус, не замечая подвоха, резво на неё запрыгивает. Скорпиус практически не участвует в беседе, снова скатившейся к учебе, несмотря на то, что Альбус зарекался обсуждать её в эту субботу. Половина бара опустела, и ему даже через всё помещение отчетливо слышны разномастные голоса. Скорпиус старается отвлечься, переключиться на друзей, но один голос постоянно накидывает петлю на шею и тянет назад, словно за поводок.

Там, после закончившейся партии в волшебные карты, разговор так же безостановочно вертелся вокруг матча, а затем сошёл до экзаменов и дальнейших планов. У кого-то уже приготовлено место в министерстве, кто-то собирается отправиться в путешествие, кто-то после школы сразу подхватит семейное дело. У Скорпиуса, наверное, уши уже вывернулись в обратную сторону, но самая важная для него информация так и не озвучивается, а Джеймса никто и не спрашивает.

Видимо, даже его друзья заранее предполагают ответ. Что-то вроде «куда угодно, чтобы ваших рож не видеть».

— Сворачиваемся. — Объявляет Роза.

— Я догоню.

Скорпиус встает, накидывая мантию и зная, что попытки Альбуса уговорить кузину на ещё одну кружку закончатся безоговорочной победой подруги, направляется в уборную. С пинтой пива внутри он далеко отсюда не уйдет.

Скорпиус очищает руки заклинанием, но, проходя мимо умывальника, останавливается, оценивая свой внешний вид. Румянец раскрасил скулы, а в глаза будто налили масла. Такое себе. С алкоголем они явно не подружатся.

Прохладная вода тут же освежает и лицо, и мысли, разгоняя сливочную дымку. Как вдруг рядом раздается глухой хлопок, и в укромное отражение вторгается второй силуэт, от взгляда которого мышцы на ногах начинают таять. Скорпиус просто приказывает себе не реагировать. Запускает в лицо новую порцию воды, вытирает остатки одноразовым полотенцем и изо всех сил старается смотреть четко себе в глаза, пока Джеймс, опираясь лопатками о стену, стоит позади на расстоянии меньше метра.

— Даже ничего не скажешь?

Надменный вопрос мог бы стать риторическим. Скорпиусу почти удалось сдержаться и развернуться к выходу, проявить должное слизеринское хладнокровие.

Если бы не одно но. Он сейчас выйдет за дверь и покинет бар. А Джеймс вернётся к не упускающей свои пять минут славы Маклагген.

Неизбежное развитие событий, назойливо нашёптывающееся прямиком в подкорку.

Но Джеймс пьян — неустойчивая поза, горькое амбре, забирающееся в ноздри, и то, как вызывающе прозвучал его голос. Поэтому Скорпиус решает дать тому лишь безобидную пищу для размышлений. Будет полезно для всяких манипуляторов, шлёпнувшихся причинным местом в собственную яму.

— Я уже всё тебе сказал. Тогда, в башне. Ври себе, сколько хочешь. — Скорпиус пожимает плечами. — От себя не убежишь.

Так много всего между строк. Так много всего между ними.

Голодная пасть пропасти, перед которой пора бы поставить предупреждающую табличку «осторожно». Одно неуверенное движение — сорвёшься и никогда уже не вернёшься.

И лучше бы Скорпиус не поднимал глаза. Тогда он бы не увидел за испещренной созвездиями сколов маской пробивающуюся вспышку того самого обструкционного желания. И, может, смог бы уйти сам.

Но он поднял. Моментально оказываясь зажатым между стеной и разгоряченным возвышающимся телом. Джеймс не касается его, но пробирается через каждую пору под кожу, пробуждая истосковавшиеся по этой близости нервы, заходящиеся в эйфории.

И в карих глазах читается, что он тоже соскучился. И ещё будто извинение за чужеродный запах на толстовке.

Такая чрезмерная откровенность.

Джеймс пьян. Скорпиус теперь тоже.

Но последняя вещь, которая им нужна, это быть застуканными в уборной бара, куда в любую секунду может войти кто угодно. И, видимо, Скорпиус сегодня заделался в прорицателя. Потому что не успевает он взять ситуацию под контроль, как в метр на метр комнату на всех парах залетает Альбус и резко врастает в землю на пороге.

— Скорп, мы ждём… — восклицание уходит на убыль, опускаясь между ними сдохшей мухой. — Я…

Мерлин, спасибо не притупленной даже под градусом быстрой реакции загонщика-ловца-неважно! Джеймс всё же умудрился за секунду до катастрофы отодвинуться. И теперь Альбус застал их просто стоящих напротив и пытающихся отдышаться, словно они бежали от погони и внезапно перенеслись сюда с портключом.

— Уже иду.

Скорпиус утаскивает с собой друга прочь от неоднозначной картины, от Джеймса.

Они возвращаются в Хогвартс под отвлеченную болтовню, не сговариваясь, предоставив право ведущего Розе, ужинают, проводят обычный вечер в гостиной и расходятся по спальням.

Но самое настораживающее в ситуации то, что Альбус ни разу о ней не обмолвился.

И не обмолвится никогда. Даже после того, что увидит на следующий день. Но с того момента во взгляде друга поселится странное невольное сожаление, олицетворяющее ещё одного присутствующего, где бы они ни находились.

========== Do you denote? ==========

Рикошет.

Мускусный запах подскочившего адреналина.

Грязно-кровавые разводы на кране.

Окрашенная алым воронка над сливом раковины.

Это не он.

Джеймс жмурится, трясёт головой. Но снова и снова перед ним безмолвно проносится хрупкое тело.

Ни крика, ни страха.

Конечности изламываются под встречным движением ветра, словно падает не человек — мертвая тряпичная кукла.

Треск, будто от скорлупы грецкого ореха, всё ещё стоит в ушах.

Это не он. Рикошет. Всего лишь рикошет.

Тупая дура. Идиотка!

Она сама отправила крученый бладжер в их охотника. Джеймс просто выполнял долг, защищал своего. Он не виноват.

Всего лишь рикошет.

***

Всё как во сне.

С самого утра Скорпиуса преследует странное предчувствие, сводящее внутренности, искажающее восприятие.

Ритуальные действия доведены до механизма, но в каждом чувствуется необъяснимая неестественность.

Скорпиус завороженно стоит перед зеркалом, всматриваясь в парня перед ним, и ему кажется, что он наблюдает в ответ. Знает что-то наперед, но не пытается предупредить.

Спальня представляется достоверно выстроенной декорацией, и Скорпиус плывя, по ней, поднимает с тумбочки книгу и открывает на случайной странице. Буквы без проблем складываются в слова и будто посматривают на него, перешёптываясь, мол, а что ещё он от них хотел?

Убедиться, что не спит.

Во сне невозможно ничего прочесть.

Но голоса продолжают доноситься сквозь звукоизолирующую завесу, даже когда он входит в Большой зал, взрывающийся возбуждением перед предстоящим матчем.

Вчера первый снег, сегодня важная игра. Вся школа позволила себе отдаться в объятья беззаботному детскому восторгу. Столы накрыты поистине праздничными блюдами, заполняющими зал ароматами выпечки, сахарной пудры и какао. На заколдованном небесном потолке ни облачка. И всё так приторно-сладко-воздушно, что настораживает Скорпиуса ещё больше.