— Вряд ли… это немножечко… не её… стиль.

— Попробовать всегда стоит. А ещё стоит попробовать перестать решать за других, чего они хотят или нет. — Вернувшийся серьезный тон обрывает неконтролируемые припадки, давая на миг передышку, и сразу сокрушает голову о бетонную стену. — Как бы ты хорошо ни разбирался в людях, тебе не известны ключи к разгадкам всех мыслей и поступков.

Вот уж наотмашь и без промаха. Надо посмотреть на средний балл Розы по прорицаниям.

К счастью, подруга переводит сканирующий взгляд куда-то за спину, где Скорпиус, обернувшись, обнаруживает искренне раскаивающуюся мину. Альбус, волочась, плюхается между ними, и Роза недовольно фыркает, сильнее вжимаясь в подлокотник. На четвертом курсе они втроем без проблем помещались на этом же диване.

— Ладно, прости, я на взводе. Эти экзамены, эссе, Долгопупс… теперь ещё и ты. Скорп, я не понимаю, что с тобой творится в этом году, и это… выматывает, я просто устал.

Скорпиус, подпирая рукой голову, поворачивается к другу, ловит милую печальную улыбку, за которую можно простить что угодно, и улыбается в ответ.

В этом году все на пределе, это точно.

— Если тебе станет легче, то я не наркоман.

— Тогда поделись, — ненастойчиво канючит Альбус, пихая его в бок, и быстро хлопает ресницами. Так близко от его лица, что раньше Скорпиус бы точно смутился. Однако сейчас внутри пугающая мёртвая тишина.

— Да отстань ты уже от Скорпиуса!

Альбус отмахивается от кузины со звонким смехом. Откидывается прямо на Скорпиуса, упираясь плечом ему в грудь и лопатками в бедра, практически заваливаясь на него, пока Роза бьет по нему палочкой, как нерадивого ученика указкой. А тишина нарушается только прокатившимся веселым эхом.

Ему впервые настолько легко рядом с Альбусом. Сердцебиение ровное, от обширной площади соприкосновения не распространяется постыдное тайное тепло. Скорпиус шумно с облегчением выдыхает и блаженно запрокидывает голову, счастливо улыбаясь самому себе.

Серебряная змея с гобелена посылает снисходительный многозначительный взгляд. И Скорпиус знает, о чем она думает. Он обдумает это завтра — успеется, никуда причина не денется, по крайней мере, до конца года. А на этот вечер ему всё равно.

В ушах мельтешащая какофония, на коленях брыкающийся Альбус, и впереди бессонная ночь в объятьях потрепанных страниц с классификациями ингредиентов для зелий.

Скорпиус никогда не чувствовал себя свободнее, несмотря на формальное заточение — в фамильном кодексе, традициях магического мира, стенах Хогвартса и, главное, темнице с одним редким посетителем — он же надзиратель, который по факту уже и дверь не запирает, но Скорпиус, похоже, обзавелся мазохистскими наклонностями и сам решает остаться внутри в ожидании порции одобряющих ударов плетью.

Отношения с Альбусом приобретают ту невесомость, с которой и должна протекать крепкая дружба. Без удушения от недосказанности и подтекстов, таящихся в тёмных уголках души. А те слова Розы о личных границах позволили значительно снять груз вины за наличие чемоданчика с секретами, таскаемого с собой. Альбус, видимо, тоже прислушался, так как тема с копанием в его жизни отныне не поднимается, хоть иногда Скорпиус и ощущает себя объектом исследовательских наблюдений друга. Но, когда не знаешь, где и что конкретно искать, шансов на успех маловато.

Впрочем, Альбус вскоре расслабляется, убеждается в относительной стабильности друга, насколько это возможно в условиях предэкзаменационной подготовки. И Скорпиус даже не притворяется.

Будто с посиневших запястий наконец-то спали ржавые кандалы, которые не давали возможность подходить к другу, натягивая цепь, дергающую его назад.

И всё же к причине приходится вернуться.

Скорпиус подмечает трепет множества щекочущих трахею крылышек, возникающий в моменты, когда смотрит на Джеймса. В отрытую, без стеснения, через половину зала, среди обезличенного гомона, доносящегося будто из туннеля. Их взгляды переплетаются оголенными проводами, раскаляя воздух до физически осязаемого напряжения — хоть ножом шинкуй.

Скорпиусу каждый раз мерещится, что Джеймс вот-вот встанет из-за стола, пересечет разделяющее расстояние и разложит его прямо под аккомпанемент возмущенно-удивленных возгласов.

Джеймс-пошли-вы-все-Поттер.

Но навязчивая фантазия воплощаться не намеревается.

Более того Джеймс стал отводить глаза первым, на что у Скорпиуса в первый раз челюсть чуть не упала.

Скорпиус вынашивает мысль недолго. Вернее он вообще не утруждает себя лишнюю секунду поразмыслить, взвесить все за и против.

Он кидает что-то про скрутившийся желудок, и, не оборачиваясь, чуть ли не переходит на бег, направляясь к распахнутым дверям, где за поворотом исчезла замеченная фигура. Исчезла, не успев перешагнуть порог.

У Скорпиуса уже выработался рефлекс на появление Джеймса.

Он инстинктивно поворачивает голову прямо с рукой Альбуса в волосах, решившего провести эксперимент: приклеится ли он к гелю, с которым, надо признать, Скорпиус сегодня явно увлекся перед зеркалом, и тут же перехватывает зашкаливающее даже для Джеймса раздражение. Он не замечает, как сбрасывает с себя ладонь друга, как машинально бормочет какое-то оправдание, а потом поспешно встает, задевая ногой лавку, потому что Джеймс дергает проклятой бровью, делает шаг назад и скрывается из виду.

Ведомый не пойми откуда взявшимся чутьем, Скорпиус взбегает по парадной лестнице и ныряет в не особо пользующийся популярностью коридор второго этажа. Редкие кучки студентов подозрительно оборачиваются, словно он какой-то прокаженный. Возможно, дело в обезумевшем взгляде, а возможно, ему так только кажется. Скорпиус заворачивает за угол, чуть не врезается в рыцарские доспехи, отскакивает в сторону и проходит прям сквозь парящее приведение. Поток замечаний долетает в спину, но он уже не слышит.

Ноги сами несутся к очередному повороту, за который только что скользнула нужная тень, и замедляются, вступив в совершенно безлюдный коридор. Скорпиус, прекрасно понимая бесполезность действия, осматривается, оглаживая растрепавшиеся волосы. Внутри разливается обида и злость на самого себя, застилающая глаза. И хочется со всей силы пнуть стену, послать толпу таращащихся зевак с картины. На что уставились? Но он — Малфой, и самое время опереться на то, что эта фамилия означает.

И не успевает он сделать шаг, как его дергают в открывшийся проём и забрасывают в сырой разряженный воздух.

— Чего тебе? — Кривя губы, выплевывает Джеймс, тут же убирая сжимающую предплечье руку и вытирая о мантию. Великолепно. — У меня трансфигурация.

— А у меня контрольная по зельям. И до того и до другого ещё полчаса.

Скорпиус зло смотрит в перекошенную гримасу, пытается вернуть самообладание, но оно, похоже, осталось за дверью. До чего же претит это выражение лица, полностью перекрывающее запечатанный под веками образ. С другой стороны, а на что он претендовал?

Но Скорпиусу, правда, казалось, что рубеж наигранной неприязни они перешагнули. И вот, пожалуйста: топчутся на том же месте — теперь в безжизненном женском туалете.

Затянувшееся молчание разрезает цокающий звук, отскочивший от зубов и заставляющий Скорпиуса прийти в себя.

— Заебало.

Вспыхнувшая на затворках паника вцепляется в чужую мантию.

— Постой!

Скорпиус сглатывает, уставившись на свою схватившую плотную ткань ладонь, но не может вымолвить ни слова.

Сковывающий непостижимый страх порабощает каждый мускул. Зато Джеймс, отпустивший ручку двери, на этот раз не стряхивает его и, судя по нарисовавшейся ухмылке, спешит на помощь, о которой Скорпиус пожалеет.

— Вижу, ты и Ал во всём разобрались? — С таким тягучим ядовитым акцентом на последнем слове, отзывающемся в прошлом, но у Скорпиуса нет времени на поиск истоков. Поэтому он воспринимает вопрос максимально прямолинейно.