Всё, на что хватает Джеймса — тупо поддерживать стену на подгибающихся коленях, пока подсвечивающийся силуэт не растворяется во мраке за арочным проёмом.

И раз за разом проматывать в черепной коробке осипший пониженный голос, прозвучавший напоследок — совсем близко, на фоне умопомрачительно и несправедливо ясных глаз.

От самого себя не сбежишь.

— Даже на другой континент, — шёпотом добавляет Джеймс, осев на мерзлый пол опустевшей Астрономической башни.

Комментарий к Do you not know?

*Apparat feat. Soap&Skin — Goodbye

========== I see you play the game ==========

— В этом тусклом подземелье, конечно, глаза сломать можно… — Вздыхает за столом Альбус. — Скорп, встань рядом, может лучше видно будет.

Скорпиус в недоумении отрывается от третьего тома «Искусство зельеварения».

— Не понял…

— Наш Альбус осваивает азы сарказма, — поясняет Роза, тоже отвлекаясь от занимательного чтива. И Скорпиус направляет всё то же недоумение на неё. — Как бы помягче…

— Да ты просто светишься, как патронус! — Альбус разворачивается к сидящим на софе друзьям с таким видом, будто Скорпиус запек в духовке его сову. — То ты ходил поникший, волоча нос по полу, ничего нам не рассказывал, но мы не лезли. А теперь ты вдруг воплощение одухотворенности и безмятежности. И мы знаем, что от отца ты писем не получал, так что не надейся, что та же отмазка прокатит. Признавайся, ты подсел на какое-то зелье?

Скорпиус переводит взгляд, просящий спасательный круг, на подругу, но на её лице проглядывается беспокойство вперемешку с любопытством.

— Что за сговор? Как давно вы спланировали разговор? И когда ты стала пытаться формулировать «помягче»?

Когда на тебя так набрасываются, невозможно воспринимать всё не в штыки. Даже если мотивы по своей природе благородные.

— Как же бесит, — будто на парселтанге шипит Альбус, отодвигает стул и широкими шагами удаляется в сторону спален.

Скорпиус порывается с дивана, но что-то не дает пошевелиться, и он просто провожает друга молчанием.

— Дай ему время. Он остынет, ты же знаешь. — Характерный для Розы поучительный тон в голосе исчезает. Вместо него Скорпиус не без удивления слышит мягкую рассудительную усталость. — Мы взрослеем, меняемся. А любые изменения в привычном укладе влекут за собой внутренние пересмотры взглядов, и не всем они даются легко.

Скорпиус внимательно устремляется на девушку, в которой с трудом узнает ту самую Розу, с которой дружит почти три года — на первом курсе у них были некие загвоздки с предвзятостью. В ней всегда как-то умудрялись сочетаться противоречащие друг другу личности. Роза — неисправимая пацанка с невозмутимым лицом, осуждающим взглядом, безапелляционным тоном и убедительностью прущего на тебя бульдозера. Сейчас же он замечает, что тугой хвост с торчащими барашками пропал, и на его месте спадают аккуратно уложенные волнистые локоны, лицо заострилось, веснушки россыпью украшают высокие скулы, а адский огонь глазах превратился в маленькие беснующиеся искорки, к которым уже не боишься подойти. И которые так напоминают миссис Поттер со школьных фотографий.

— Что ты имеешь в виду?

— Альбус привык к тому, что ты всегда рядом — открытый, слушающий, готовый поддержать в любой момент. Он слишком долго воспринимал тебя как должное. Ты отдалился, и вот результат. Но личные границы — это хорошо. Я пыталась ему объяснить…

Скорпиус никогда не сомневался в начитанности Розы и всё же считал, что знания скапливаются в ней, как в большой пыльной библиотеке — распределяются по секциям и достаются с полок строго по надобности на уроках. Она просто не ассоциировалась у него с кем-то, кто может поддержать добрыми не лишёнными здравого смысла, но приятно обволакивающими словами.

Скорпиус кивает и ему даже хочется взять подругу за руку, сжать тонкую ладонь взамен напрашивающегося «спасибо», которого было бы недостаточно, однако она опережает его напрочь выбивающим из колеи вопросом.

— Скорпиус, ты влюбился?

Нервный смешок на пару с мгновенно отведенным взглядом однозначно выдают его с головой.

— Вот тебе и личные границы…

В гостиной совсем не за что зацепиться, и все темы, на которые можно было бы свернуть, покрыты молочным туманом.

Влюбился… Вряд ли выворачивающую наизнанку его мир череду событий можно назвать влюблённостью. Хотя парочка общих знаменателей со странным поведением, описанным в романах, уж точно найдется. И всё же Скорпиус ставит на подмену понятий.

Ненормальное увлечение, азарт, зацикленность. Но не любовь.

Так же как безмятежность и одухотворенность Альбус путает со смирением вкусившего пробный поцелуй дементора смертника и предистеричным состоянием.

Скорпиус столько раз прокручивал ленту событий в голове, что в один момент её зажевало без возможности восстановления и возврата к началу. Заело на самом крышесносном эпизоде в его жизни — Астрономической башне. И, как бы ни было проще, ему теперь не повесить всю вину на Джеймса. Может, он и поднёс пламя слишком близко к фитилю, но зажег его сам Скорпиус.

И самое худшее то, что Скорпиусу вообще не стыдно.

Вернись он туда ещё раз, Скорпиус бы всё повторил. Каждую реплику, провокацию, каждое действие, чтобы привести ровно к тому же исходу. Снова услышать учащенное дыхание, почувствовать горячую пульсацию в ладони, горько-сладкий вкус на языке. Скорпиус не мог даже предположить… не ожидал, насколько ему понравится держать власть над чужим наслаждением, при этом полностью отдаваясь человеку. Насколько ему захочется повторить всё еще раз.

Но всё, что у него есть — проигрывающееся воспоминание и страх, что оно сотрется до дыр.

Потому что, очевидно, до следующей их встречи пройдет не одна неделя.

Эту стратегию Джеймса он уже четко уяснил. Томить его, как мясо в кастрюле, пока вспенивающийся пар не вытолкнет крышку и содержимое не вытечет наружу. Довести его до такой кондиции, чтобы потом было удобнее отрывать распадающиеся волокна от костей. И Скорпиус покорно соглашается на эту сделку.

Но кое-что всё-таки изменилось. Джеймс перестал его избегать.

И он смотрит. В переплетенных коридорах, внутреннем дворе, Большом зале. И то ли расписание составлялось так, чтобы сталкивать их лбами по несколько раз за день, то ли так было всегда, просто Скорпиус не замечал Джеймса.

Скорпиус уже сбился со счета, сколько он, подпирая стену, с замиранием сердца высматривал выходящих из кабинета семикурсников с плотно завязанными красно-золотыми галстуками в ожидании одного — висящего поверх не застегнутой на пару пуговиц рубашки, пока буквально не вляпывался в благоухающий развязным превосходством мёд. Но Скорпиус не покупается на липкий притягивающий копошащихся мух слой. Потому что он видел под ним — через полуопущенные веки и подрагивающие темные длинные ресницы — настоящую разворачивающуюся внутри борьбу. Видел такие же пошатнувшиеся от таранящего желания колонны, удерживающие фундаментом заложенные принципы. Желания столь необузданного, что наводит на мысль, как давно оно заточено под маской демонстративного безразличия?

Но если подумать, допустить на мгновение, что творящийся между ними сюр не взялся из ниоткуда, то… возникает ещё больше вопросов, которые побуждают новые, а за ними ещё и ещё.

Скорпиус ставит на подмену понятий, хотя карманы пусты, и давно надо было выйти из игры.

Влюбился?

— Наверное, можно и так сказать. — И под рёбрами что-то ёкает.

Скорпиус чувствует, как глаза Розы изучающе бегают по его лицу. Ждёт продолжения.

— Там всё сложно.

— Может, тогда пригласишь её на Зимний бал? — Вдруг выпаливает Роза, и Скорпиус закашливается от прорвавшего бескультурного смеха, не останавливающегося, даже когда он начинает говорить.