Румынию она любила. Не всю страну, конечно же. Вот именно эту дорогу, именно эти горы и деревушки, заметённые снегом. Даже снежинки, крупные, искрящиеся, здесь были другими. Несколько раз она останавливалась на дорожных разъездах, выходила из машины и подставляла лицо снегу. В Румынии и воздух был другим. Уральские горы пахли камнями, мхами, после дождей – глиной, а во время снегопадов школа погружалась в облако хвойного аромата. Карпаты в любую погоду и любое время года пахли одинаково – древесной корой и стариной, именно сказочной стариной. Последнюю остановку Светлана сделала на заправке, перед съездом с трассы. Быстро темнело. Дальше останавливаться ночью было опасно, да и негде – дорога лежала через горы до самого дома Григора, и на пути могли попасться звери. На заправке Светлана наполнила бак, протёрла фары и лобовое стекло. Купила несколько больших бутылок воды, стакан горячего чая и пару булочек на случай, если проснётся Степан. Но до самой деревни его юный организм не подавал признаков бодрствования.

– Стёп, приехали.

Мальчик открыл глаза. Машина остановилась около каменного забора, засыпанного снегом. Света вышла и, пробравшись к воротам, постучала. Ей открыли достаточно быстро. Стёпа услышал бурные эмоции хозяина – значит, им здесь действительно рады. Ворота со скрежетом отъехали в сторону, открывая портал в сказку. Во дворе стояли маленькие фигурки животных, гномов и волшебных персонажей. Между ними были разбросаны каменные вазы на подставках, сугробы укрыли несколько лавочек. Всю эту атрибутику обвивали разноцветные гирлянды. Сам дом был небольшим и очень красивым. Стилизованный под настоящий природный камень, увитый толстыми стволами виноградника, он стоял как в панцире. Казалось, что именно лоза держала камни – каждый на своём месте. Наверное, это настоящий стиль кантри, как на картинках из альпийской деревушки, подумал Стёпа.

– Милочка, а сынок на тебя похож. Да-да, – высокий поджарый старик протянул руку Степану, – только выправка от отца. Статный молодой человек. Меня зовут Григор, но ты, юноша, можешь звать меня просто профессор.

– Спасибо. Я Степан, – мальчик протянул руку и с интересом посмотрел на хозяина.

– Ну пройдёмте, пройдёмте же в дом, дорогие мои. После долгой дороги вам полагается перед сном хороший бокал горячего глинтвейна.

– Профессор, Степан ещё не пьет спиртное, ему только пятнадцать.

– Ах, эти милые мамы, – улыбнулся старик, – вы готовы носить своих деток на руках до самой пенсии. Светочка, он уже мужчина! Да и какое там спиртное в глинтвейне! Вино-то моё, домашнее.

– Тем более, – вздохнула Света.

Камин отбрасывал блики на старую массивную мебель, отчего в просторной гостиной гуляли огромные тени, и комната казалась ещё больше. На каминной полке в ряд стояли фотографии. На одной из них был изображён профессор в светлом костюме. Пахло корицей и бадьяном, наверное, на кухне уже остывал глинтвейн. Слышно было, как потрескивали дрова и шаркал тапочками профессор. Всё это создавало ощущение уюта и умиротворения. Дом явно любили и ухаживали за ним. Даже на старых фотографиях не было ни пылинки. Из кухни бесшумно вышла статная женщина. На ней были тёплые чёрные брюки и водолазка. На удивление, она оказалась выше профессора. Завидев гостей, женщина вскинула руки, заулыбалась и начала что-то размеренно говорить на незнакомом языке. Светлана отвечала ей. Степан поначалу просто слушал их, а потом вдруг замер. Это же был эльфийский язык! Только не такой, как у учителей, а настоящий, как рассказывала мама. Звуки лились сами – чистые, лёгкие, как музыка.

– Степан, познакомься, это Мари́, супруга Григора. И лучший эксперт в мире по эльфийскому языку.

– О-о-о! Ты мне льстишь, дорогая! Я уже давно отошла от дел, – старушка протянула Степану свою тонкую аристократическую руку. Действительно, высокая, с него ростом. А вот русский язык явно давался Мари с трудом: странный гортанный акцент сквозил в каждом слове. Наверное, поэтому она опять перешла на эльфийский, а та скорость, с которой женщина говорила, пока Степану была не по зубам.

– Стёп, давай вещи отнесём наверх, – Светлана взяла чемодан и пошла вглубь гостиной. Степан поспешил за ней. За камином пряталась винтовая кованая лестница. Стальное кружево отдавало медным цветом, гроздья винограда и резные листья опутывали перила так же, как настоящие виноградные лозы сдерживали каменные стены снаружи. Но самое необыкновенное во всём этом было то, что с каждым шагом мамы впереди становилось светлее. Рассеянный свет появлялся будто из ниоткуда, словно перед ними плыло маленькое солнце. Наверху Степан увидел несколько дверей. Свет повернул к одной из них, и все остальные погрузились в полумрак. Обстановка в комнате по стилю была такая же, как и внизу – старинная и ухоженная. У окна, завешенного тяжёлыми шторами, стояла кровать с балдахином.

– Разуйся, – Светлана сняла сапоги, поставила их на коврик рядом с дверью и надела мягкие тапочки, о которых наверняка заранее позаботилась Мари. Степан только сейчас понял, что до сих пор в зимних ботинках. Он аккуратно поставил обувь на место и прошёл к окну. Ноги погрузились в глубокий ворс ковра, и стало жарко.

– Мам, тут что, ковер с подогревом? Кажется, он из настоящей шерсти. Или это чья-то шкура?

– Не знаю, у профессора вечно этих штучек целый дом.

Степан откинул штору. Окно снаружи было заплетено виноградом. С улицы радостно смотрели игрушечные гномы с факелами.

– И не сбежишь, – вздохнул Стёпа.

– И сюда не попадёшь, – тем же тоном ответила Света. – Не дом, а крепость. У нас своя ванная с тобой, дверь там, в углу.

– И я ни разу не удивлюсь, если она окажется бронзовой и на львиных ножках, – Степан открыл дверь. – Ну почти. А что это за металл?

Похоже, что ванна была изготовлена из того же материала, что и кованые перила на лестнице, и действительно стояла на звериных ногах. Над ней нависал огромный изогнутый душевой кран.

– Не знаю. Возможно, Григор придумал какой-то сплав.

– Мам, тут так уютно и необычно, – с горящими глазами воскликнул Степан.

Светлана про себя улыбнулась: у сына было врождённое чувство стиля. Вспомнила, как в детстве попыталась надеть на него шорты в полосочку и клетчатую рубашку. Сколько было негодования!

– Интерьер делал дизайнер? – спросил Степан, разглядывая убранство спальни. – Всё так гармонично подобрано.

– Нет. Домом занималась Мари.

– Классно.

Когда они спустились, на столике уже дымился глинтвейн в большой металлической чаше с тяжёлой крышкой и маленьким половником. Степан любил глинтвейн. Светлана часто варила его дома, только делала из виноградного сока. Даже первого января после новогодних сумасшедших плясок они сварили огромную кастрюлю напитка на кухне в школе. Потом в полной темноте смотрели «Титаник» в большом холле женского корпуса и по очереди подогревали глинтвейн в электрическом чайнике, потому что он быстро остывал. Девчонки ревели в конце фильма, и даже Серый Волк молчал, а не отпускал, как обычно, свои солдафонские шуточки.

Мари с улыбкой указала Степану на кресло. Мальчик забрался в него с ногами и укутался в объёмный плед, который лежал на подлокотнике. Плед был похож на звериную шкуру, с коротким и мягким мехом, и пахло от него камином и горным снегом. Светлана села напротив сына на диван, рядом с профессором. Мари вновь улыбнулась и разлила напиток по металлическим бокалам. Первый достался Степану. Мальчик вопросительно взглянул на мать, и когда Светлана кивнула, принял угощение и внимательно рассмотрел бокал: на удивление тяжёлый и холодный, обрамлённый резными узорами – такими же, как на чаше, напоминающими сцены из древнегреческих мифов.

Мари что-то воодушевлённо сказала на эльфийском. Мальчик понял только слово «дитя», но на всякий случай вежливо улыбнулся. Он отхлебнул из бокала, и пряное тепло разлилось по телу. Степан буквально увидел, как оно заполняет сосуды и артерии и через капилляры касается каждой клеточки тела.