Шото смеется, перебирая пальцами нижние ступеньки.

— Что ты сделал?

— Разве не очевидно? — кричит вниз Кацуки.

— Не могу поверить. — Его легкомыслие заразительно, он взбирается, одной рукой удерживая шляпу, и, когда наконец оказывается рядом, втягивает Кацуки в мягкий поцелуй, через который они больше обмениваются словами и смехом, чем ощутимо соприкасаются друг с другом. — Спасибо, — шепчет Шото, сжимая ладонями щеки Кацуки, — я по-настоящему счастлив.

Целовать Шото так приятно. Кацуки изголодался, слишком долго лишенный этого из-за осторожности перед семьей Шото, и, может, он излишне беспечен, когда ближе притягивает Шото за бедра и наклоняет голову.

— Хорошо. — Их губы снова встречаются.

Только когда они отрываются друг от друга и Шото входит в домик, который теперь слишком мал, чтобы он удобно сел внутри, Кацуки замечает Даби. Тот стоит в тени с сигаретой в руке и с нечитаемым выражением смотрит в глаза Кацуки. А может, он просто слишком далеко. В любом случае у Кацуки только мгновение, чтобы увидеть его, прежде чем Даби кивает ему, разворачивается и идет обратно в сторону дома. Сердце Кацуки уходит в пятки. Блядь.

========== Часть 3 ==========

На следующий день Нацуо тащит всю семью смотреть на комету с холма неподалеку от дома. А Шото, в свою очередь, тянет за собой Кацуки, и так он присоединяется к их ночной вылазке. Он предпочитает держаться в стороне и не особо вклиниваться в личное пространство семьи; очень любезно с их стороны включать его во все посиделки и активности, но он не хочет посягать на время Шото — его совсем немного, и у Шото так редко выпадает возможность провести его с семьей. Поэтому как бы Шото ни настаивал, Кацуки не дает ему отстать и посылает вперед, к матери, а сам охотно замыкает строй.

Довольно скоро они разделяются: Нацуо впереди, тащит на себе телескоп, Фуюми и Энджи идут сразу за ним, остальная группа плетется в середине.

Даже Даби пришел, да? Взгляд Кацуки останавливается на его силуэте впереди. Не понятно, что делать со старшим братом Шото. Он словно белая ворона, манера поведения, как у Шото, но с выбивающей из колеи резкостью, которая напоминает Энджи. Даби появляется, когда взбредет в голову, иногда исчезает в Сендае на несколько дней. Кацуки даже не знает, чем он занимается — он на работе, учебе или еще где-нибудь. Кацуки почти хочет спросить, но, честно говоря, предпочел бы не совать нос в чужие дела. Если Шото сам не хочет рассказать, то кто он такой, чтобы спрашивать? И, черт возьми, тем более напрямую у Даби.

А еще этот вчерашний случай, когда Даби точно видел, как Шото целовал Кацуки. Шото ясно дал понять — или настолько ясно, насколько этот тупица способен — его не волнует, если семья узнает. И все же они, кажется, пришли к молчаливому согласию, что в любом случае будут держать это только между ними. Что не так уж странно, чаще всего никто из них и не увлекался излишне явным проявлением чувств на людях, поэтому по-любому выставлять напоказ отношения было для них неестественным. Чаще всего.

Так что Кацуки для них просто хороший друг, или, по крайней мере, он пытался заставить их так думать. У него не было возможности поговорить об этом с Шото — или вообще о чем-нибудь поговорить, правда. С тех пор, как они сюда приехали, его парень был занят, наверстывал упущенное с братьями и сестрой, и даже если он не говорит, Кацуки знает, что Шото все еще дорожит каждой возможностью пообщаться с матерью, потому что его до сих пор подсознательно преследуют мысли о тех навсегда потерянных для них годах.

Это не значит, что Шото был отстраненным или невнимательным; он чуть ли не сдувает с Кацуки пылинки, он более шумный, чем обычно, чаще жалуется и шутит, и он редко видел, чтобы тот так много улыбался. Черт, он, вероятно, такой же отзывчивый.

Скорее именно со стороны Кацуки ощущается некая… отстраненность по отношению к нему. Он пытается понять это странное чувство в груди, но здесь нет Деку или Киришимы, чтобы ворчать до тех пор, пока они не расшифруют и не поведают ему суть, так что это занимает чертовски много времени. Сейчас вот точно знает, что чувство не обязательно плохое и не обязательно хорошее, оно словно горько-сладкая смесь того и другого, полностью окутанная сильной привязанностью к одному тупому ублюдку с волосами как у карамельной тросточки.

— О чем-то задумался?

Кацуки моргает, возвращаясь в настоящее. Низко надвинув шляпу на лицо, Даби идет рядом и с любопытством его разглядывает.

— Нет. — Обычно он прилагает больше усилий, чтобы оставаться вежливым с семьей Шото, но, похоже, из всех них этот парень меньше всего заботится о всяких там спасибо и пожалуйста. — Тебе что-нибудь нужно?

Даби качает головой.

— Просто прохлаждаюсь тут с хахалем моего маленького братишки.

Кацуки чуть не споткнулся.

— Ты что?!..

— Эй, расслабься, расслабься. Если не хочешь, я не буду трепаться об этом. — Он кажется искренним. Кацуки прищуривается, наблюдая, как он поправляет шляпу. Во что играет этот парень? Словно подслушав его мысли, Даби продолжает: — Не знаю, может, ты считаешь это каким-то большим секретом, но мне показалось, что я должен тебе сказать: уж точно не для меня.

Кацуки идет, уставившись в землю, и не произносит ни слова.

— Чувак. — Даби похлопывает по плечу Кацуки, и тот инстинктивно ощетинивается. — Слушай. Говорю тебе, все уже знают. Или догадались и додумали то же самое. — Похоже, он сдерживает смешок. — Шото не очень-то тонко о тебе отзывался, понимаешь? Я думал, ты знал. Ну, до вчерашнего дня.

Он пообещал Шото, что ничему не позволит испоганить поездку. В голове пролетают неприятные воспоминания о последнем разе, когда невольно себя выдал. Кацуки, сбрасывая чужую руку, поворачивается, чтобы посмотреть на Даби.

— Слушай, не вешай собак на Шото…

— Стоп, — мгновенно отрезает он. — Давай немного проясню. Я имею в виду, все, скорее всего, уже знают… — Даби оборачивается и пятится, чтобы посмотреть ему в глаза, — …и всем насрать.

Кацуки замедляет шаг и останавливается.

— А.

— Я не могу говорить за остальных членов семьи, но по крайней мере за себя… Я просто хочу, чтобы он был счастлив. Ребенок этого заслуживает. Так что, если ты сделаешь его таким, а я видел, что ты стопудово уже делаешь, тогда это все, что имеет значение. В конце концов, это его личное дело, да и твое. Не мне совать нос. Когда я говорю, что никого не волнует, я подразумеваю именно это.

Кацуки не может придумать, что сказать в ответ, все еще застряв на «всем насрать» и попытке догнать, что это значит. Все знают. Это его личное дело.

— И-итак…

Даби приподнимает бровь, в уголках его губ играет дразнящая улыбка.

— Итак, я сохраню ваш… — он делает маленькие кавычки в воздухе, — …секрет.

— Бакуго! — Шото стоит на вершине холма и зовет их присоединиться. Его силуэт вырисовывается на фоне теплого предзакатного солнечного света, выражение лица легкое и открытое. Я просто хочу, чтобы он был счастлив. — Поторопитесь, уже начинается!

— Поняли! — откликается Даби, бросая последний взгляд на Кацуки, а затем поправляет шляпу и жестом приглашает его следовать за собой.

Сидя на сухой траве, они просто смотрят в небо, Шото рядом с ним, откинулся на руки, и Кацуки берет одну из них в свою. Немного напрягшись, Шото бросает на него любопытный взгляд, потому что это первый раз за поездку, когда он делает что-то подобное в присутствии других, и Кацуки смотрит прямо на него с настолько безразличным лицом, какое только может состроить. Он сжимает его теплую руку в своей.

Шото посылает ему едва заметную улыбку, быструю, предназначенную только ему, прежде чем снова поднимает глаза к небу и крепко сжимает пальцы Кацуки. Ребенок заслуживает этого, сказал его брат. Ясными летними ночами широко раскрытыми глазами смотреть на звезды, пока старший брат извергает науку, которая доходит до него как до жирафа, и греть в руках прохладный персиковый чай… Похоже, он взглянул на мальчика, которым мог быть Шото еще до того, как Кацуки его встретил. На ту его другую сторону, которую раньше Кацуки и не думал, что захочет узнать. Эта болезненная мысль заставляет светиться изнутри, но и вытягивает наружу такую бурлящую мешанину эмоций, что у него не хватает слов, чтобы ее описать.