Когда он приходит в себя, прислоняется к Шото, полностью истощенный. Руки слабые, сомкнутые вокруг его талии, и он дрожит. Шото в ненамного лучшем состоянии, крепко прижимает Кацуки к своему телу, пока переживает толчки собственного оргазма. Кацуки чувствует его, свою сперму, горячую и влажную внутри Шото, плотное давление вокруг его члена, которое сжимает, сжимает, как тиски, словно и не отпустит никогда.

— Твою мать, Шото. — Он кладет руку на поясницу Шото. — Ты такой чертовски горячий, ты идеальный, кончай для меня, я люблю тебя, я люблю тебя, кончай для меня прямо сейчас.

Шото скулит, пытаясь оттолкнуть его, и надрачивает свой член. Последняя струя горячим подтеком падает на живот Кацуки, а затем Шото почти что сваливается на него. Кацуки прижимает его к себе и плюхается обратно на футон, сразу же натягивая на них одеяло.

Шото вздрагивает. Он выглядит совершенно измученным и издает едва слышный всхлип, когда Кацуки осторожно вытаскивает член. Кацуки пытается сделать все по-быстрому, хватает ту же бедную футболку, которую использовал до этого, чтобы хоть как-то убрать следы того, что они тут натворили. Он вытирает сперму, вытекающую из задницы Шото, и он ебанулся, но при виде этого его разум снова начинает думать о пошлостях. Вряд ли это сейчас сильно поможет, но они не могут заснуть вот так, когда есть опасность — пусть и крохотная, — что утром кто-то зайдет к ним. Поэтому Кацуки каким-то чудом собирает все силы и спешит в ванную, чтобы взять теплое влажное полотенце. Когда он возвращается, веки Шото подрагивают, и он снова стонет, на этот раз больше недовольно, и рука вслепую тянется к Кацуки.

— Одну секунду, я почти… — Кацуки заканчивает и швыряет грязное полотенце обратно в ванную. Надеясь, достаточно далеко, чтобы никто его не увидел, если зайдет. Прямо сейчас это все, на что хватает сил позаботиться, и наконец, наконец, он позволяет своему измученному телу упасть рядом со своим парнем.

К нему тут же прилипают. Шото удовлетворенно вздыхает, уткнувшись носом в его ключицу, прижимается ближе и, похоже, сразу теряет сознание. На самом деле, Кацуки не уверен, что тот не спал с самого начала.

Чертов любитель обнимашек. Кацуки закатывает глаза и откидывается на подушку. Руки обнимают Шото и, прежде чем присоединиться к нему, он целует Шото в лоб.

— Спокойной ночи, глупыш.

Ты тоже мой любимый человек.

****

На следующее утро их будит Фуюми. Кацуки слышит кого-то по ту сторону двери и едва успевает моргнуть затуманенными глазами, как дверь медленно приоткрывается и в комнату заглядывают два карих глаза.

— Доброе утро.

Глаза Кацуки закрываются, и он плюхается обратно на подушку. Правая рука онемела под тупой большой головой Шото.

Голос становится мягче.

— Мальчики, вы встали?

Кацуки бормочет что-то, что, как он надеется, похоже на «Да, мы проснулись, да», и медленно выдыхает, чувствуя, как сон уже заволакивает сознание.

— О! Мне очень жаль.

Ее голос звучит странно. Почему у нее такой голос?..

Глаза Кацуки распахиваются, и он вскакивает, случайно скидывая Шото со своей руки. С растущим ужасом он смотрит на Фуюми, а затем вниз на одеяло, накинутое до талии, на его совершенно очевидно обнаженное тело, голого Шото рядом, который дуется во сне и пытается свернуться калачиком вокруг Кацуки в поиске тепла, и снова смотрит на нее. Голос Кацуки, кажется, отказал.

Фуюми смотрит в угол и прикрывает нижнюю часть лица, не в силах скрыть смущенную улыбку.

— Извини. Надо было постучать.

Кацуки пытается сглотнуть то, что кажется его сердцем в горле.

— Н… эм…

С явным извинением в глазах она переводит взгляд на него.

— Завтрак будет готов, когда вы будете… готовы. — Не дожидаясь ответа — как будто он мог выдать что-то большее, чем пустой взгляд, — она мягко закрывает дверь, и Кацуки слышит, как ее шаги затихают в коридоре.

Он не может оторвать глаз от двери. Если она не знала раньше, то, черт, теперь знает наверняка.

Рядом с ним Шото мычит и моргает одним приоткрытым глазом, карим.

— Бакуго, обними меня, — ворчит он и придвигается ближе.

Кацуки проводит рукой по жесткой щетине на подбородке, тупо моргает на дверь и ложится обратно. Шото без раздумий забирается на него и устраивается на груди, словно это самая удобная поза в мире. Этот несносный ублюдок-коала. По привычке Кацуки поднимает руку, чтобы обнять его в ответ.

Она не выглядела сердитой. Или что ей противно. Или, черт, она не выглядела даже удивленной. Даби ведь так и сказал, верно? Кацуки сердито смотрит в потолок. По крайней мере он думал, что они, блин, вели себя более скрытно. Им придется идти на кухню с этими великолепными черничными блинами, и мать Шото одарит его той понимающей улыбкой, и теперь Кацуки будет знать, почему она такая всезнающая, и от этого хочется умереть. А также вроде как и вправду, и вправду не хочется. Совсем.

Шото отвлекает его от мыслей, когда поворачивается так, что его подбородок упирается в грудь Кацуки. Он сонно моргает, открывает глаза и наклоняет голову. Мутный взгляд останавливается на фигурках над столом, потом снова на кровати, а потом на Кацуки. Кажется, очень медленно Шото складывает по кусочкам картинку, где они и что делают, и от осознания его рот открывается в маленьком «о».

Кацуки сердито смотрит на него, щеки горят.

— Привет, Половинчатый.

Шото пристально смотрит на него в ответ, а затем расплывается в улыбке, от которой морщинки появляются в уголках его глаз.

— Доброе утро.