— Пожалуйста, Кацуки, пожалуйста, — умоляет Шото на ухо, хорошенький, как мечта. Кацуки дрочит ему раз, потом два, а потом вообще отпускает его член.

— Только отсюда, — бормочет он, надавливая пальцами вверх.

Шото смотрит на него расширенными зрачками, а затем уступает и с дрожащим вздохом прячет лицо в плече Кацуки.

Кацуки продолжает массировать простату, медленно трахая, и Шото превращается в пластилин в его руках. При каждом прикосновении его бедра начинает подбрасывать в попытке уйти от стимуляции, но Кацуки останавливает его свободной рукой и увеличивает давление на простату Шото, потирая ее кругами. Он не спеша растирает, гладит и играет как ему заблагорассудится, наслаждаясь горячими сжатиями вокруг пальцев. Он чувствует себя жадным, но не может насытиться. Шото запинается на громком вздохе, ссутулившись под силой надвигающегося освобождения, и все же слабо толкается в трахающую его руку. От этого зрелища у Кацуки пересыхает во рту.

Он дразняще проводит большим пальцем по трепещущим краям ануса.

— Близко?

Рука Шото тянет Кацуки за волосы.

— Н-назови меня… хнн, Кацуки, Кацуки, я не могу!..

Он тянет голову Шото вниз, чтобы прошептать ему на ухо:

— Шото. Шото, покажи мне, как ты кончаешь.

— Св… Пожалуйста, боги, черт, Кацуки…

Он чертовски красив, когда кончает. Черт, нет, он прямо-таки величественный, клянется Кацуки. Руки Шото царапают его плечи, когда он задыхается в глубоком долгом стоне, и Кацуки заглушает его, кусая кожу на горле. Он хочет увидеть его лицо, черт, какая жалость, что я это пропустил, но трудно сосредоточиться на этой мысли больше секунды, прежде чем его втягивает обратно в удовольствие Шото. Мышцы сжимаются вокруг пальцев, как тиски, а шея покалывает — но он продолжает тереть простату Шото, безжалостно выжимая из него все, пока Кацуки не чувствует горячую влагу слез на своей коже. Колени Шото не выдерживают, и он падает на Кацуки, но тот все еще не унимается, толкая на истончившуюся грань между болью и удовольствием.

Шото бормочет ему в горло, умоляя о большем, умоляя остановиться, просто произнося его имя, словно это единственное слово, которое он помнит — это абсурдно и очумело, и так чертовски мило, Кацуки клянется, что чувствует, как сорвалось его собственное сердце. И наконец, когда Шото почти рыдает у него на шее в промежутках между клокочущими стонами, одна рука машет перед ним, бесполезно пытаясь остановить, а другая вцепляется в грудь Кацуки, тогда Кацуки дает ему передышку от ощущений.

Он медленно вытягивает первых два пальца и оставляет один внутри, чтобы чувствовать, как Шото непроизвольно сжимается вокруг него. Кацуки прикусывает язык от ликования. Левая рука скользит вдоль позвоночника Шото, пока он сосредотачивается на входе, потирая большим пальцем края, и, наконец, вытаскивает последний палец. А Шото просто лежит на нем и, блядь, принимает это, тихие всхлипы доносятся из его горла.

Кацуки так сильно его любит, что это все, о чем он может думать.

Тело Шото дрожит рядом с ним, разгоряченное и потное. Кацуки вытирает руку о футболку. Он хочет, чтобы Шото как следует восстановился, и то, что он упал и распластался на Кацуки, дрожа и блаженствуя — не самый идеальный способ сделать это. Поэтому очень мягко он обхватывает рукой талию и передвигает его, чтобы уложить на футон. Но когда он пытается накрыть его одеялом, оно отбрасывается, и вместо этого его самого подтягивают ближе. И то верно, по крайней мере Кацуки может согласиться на то, чтобы поделиться теплом своего тела с Шото; он прижимает своего парня ближе и проводит рукой по его мягким, мягким волосам.

Кацуки остро ощущает раскаленное, пылающее в животе возбуждение. Его немного трудно игнорировать. Но ему удается повернуть их тела так, чтобы член не соприкасался с лихорадочной кожей Шото, и он делает все возможное, чтобы по крайней мере немного отложить в сторону насущную заботу о своем бешеном стояке. Было бы здорово, если бы сознание Шото сначала вернулось в физическое тело — после этого Кацуки, конечно, подумает, как кончить. А пока он продолжает одной рукой успокаивающе выводить круги на его спине, а другой — поглаживать взъерошенные, влажные от пота волосы. И все это время Шото чертовски мил, глаза зажмурены, дыхание слегка прерывистое. Какая-то злая часть Кацуки хочет повторить то, что он только что сделал, просто чтобы увидеть, как Шото размажет после того, как его уже сломили. Немного пугает, какие стороны Кацуки может вытянуть наружу Шото.

После долгого молчания Шото поднимает дрожащую руку и проводит по подбородку Кацуки.

— Ты… такой злой. — К его большому удовлетворению он звучит совершенно выебанным, горло явно саднит.

Кацуки сдерживает ухмылку, берет его руку в свою и целует ладонь.

— Расплата за дом на дереве.

— До сих пор?

— Я ничего не делаю наполовину.

— Ты… — Шото делает глубокий вдох и расслабленно откидывается на прохладное одеяло. — Тебе понравилось, злой ты человек.

Кацуки смеется.

Они лежат так с минуту, Кацуки проводит костяшками пальцев по коже Шото и наслаждается мурашками, которые поднимаются вслед за ними, а пальцы Шото рассеянно рисуют узоры на коже шеи и челюсти Кацуки. Он тратит время на то, чтобы пройтись взглядом по чертам лица Шото: четко очерченному уголку рта, изящному изгибу бровей, ресницам и милым щекам. Красивый ублюдок. Его, Кацуки, красивый ублюдок. Очень самодовольное тепло поселяется в груди — теперь эта мысль капец как доставляет.

Внезапно глаза Шото распахиваются, выводя Кацуки из оцепенения. В этот момент, с оглядкой назад… В этом нет никакого смысла. Но по какой-то непостижимой причине, когда их глаза встречаются, Кацуки вдруг снова чувствует себя маленьким мальчиком, застенчивым, неопытным и бессильным перед лицом какой-то великой неведомой судьбы, мчащейся к нему. Он сглатывает от внезапно нахлынувших эмоций, стараясь как можно сильнее их подавить.

Шото, кажется, не замечает, насколько уязвимым чувствует себя Кацуки.

— А как же ты? — спрашивает он каким-то даже невинным тоном, его глаза опускаются, а потом снова встречаются с Кацуки. — Разве ты тоже…

Кацуки улыбается, но получается больше похоже на гримасу.

— Вроде.

— Ну, позволь мне…

— Нет, я могу позаботиться об этом.

Шото уже встает и делает паузу, чтобы бросить на Кацуки иронический взгляд. Затем снова опускает его перед тем, как закатить глаза.

— Не говори глупостей. Позволь мне.

Член Кацуки дергается от нотки покровительства в глазах Шото, которая не имеет права так заводить, черт возьми, трахнуть его, трахнуть его.

— Черт, ладно, ладно. Да.

Шото посмеивается себе под нос.

— Прозвучало не очень убедительно. — Он слегка морщится, когда садится, и неописуемое чувство победы снова гудит в затылке Кацуки. — Давай сюда, ложись на спину.

Кацуки следует указаниям, не отводя взгляда.

— Будет больно.

Шото перекидывает ногу, все еще немного подрагивающую, через бедра Кацуки и переносит на них вес, пока занят поисками бутылки со смазкой.

— Мы оба знаем, что боль не является препятствием.

— А что же тогда?

На это Кацуки получает упрямый взгляд, и все заготовленные реплики тают на языке, когда тот сопровождается грубым передергиванием по его члену. Это вырывает из него удивленный стон.

Шото слишком долго смотрит на эрекцию Кацуки, потом облизывает губы, коротко сглатывает и приподнимается на коленях. Он льет смазку на член Кацуки, но руки заняты тем, чтобы удерживать его на бедрах Кацуки, так что тот получает шокирующую волну холода. Ноги Шото все еще слегка дрожат. Разве Кацуки не должен чувствовать себя плохо из-за этого? Это будет больно, он же уже сказал, и, конечно, он любит причинять Шото боль, но только когда ему приятно — это может быть слишком, его поруганная дырка и боль в спине заставят его завтра пожалеть…

Шото опускается, и в мозгу Кацуки происходит короткое замыкание.

— Бля, бля, бля, блядь… — ахает он, не раздумывая толкаясь вверх в обжигающий жар.