Шото не так-то легко довести до слез. Нужно очень постараться, чтобы так его поразить, но в играх с грудью что-то есть, что-то в том, как он, обнаженный, беспомощно лежит под Кацуки, не в силах ничего поделать, только принимать ласки и получать ошеломляющее, проникающее под кожу удовольствие. Кацуки заметил, как он втянул голову в плечи, как зажмурились глаза, и две слезинки прочертили дорожки к волосам, как его дыхание становится неровным, и отчаянно зажимая руками лицо, он дергает головой из стороны в сторону; словно чрезмерная стимуляция для него невыносима, это слишком, но он хочет ее, несмотря на — или, может быть, из-за — этого.
Кацуки есть чем гордиться. Ему нравится, что он способен разорвать этого величественного, пугающего парня на части и довести его до слез; это задевает какую-то звенящую удовлетворением струну в сердце. Только у Кацуки есть ключи, чтобы открыть все замки, и только он знает, как их много к еще более покорным сторонам Шото. В миллионный раз за эту поездку он задается вопросом, как же ему так повезло найти кого-то, с кем он так совместим — где еще в мире нашел бы кого-то, кто может в полной мере и так же сильно, как того хочет Кацуки, принять все, а потом, как изменится настроение, еще безумно оттрахает его самого?
Слова вылетают необдуманно, он шепчет их в кожу над сердцем Шото.
— Чем я тебя заслужил?
Но они слишком уязвимо-нежные, слишком внезапные, и Кацуки уже отстраняется, но руки Шото притягивают его лицо.
— Я чувствую то же самое, — говорит он со своей болезненной честностью и, все еще сбито дыша на губы Кацуки, тянется, чтобы поцеловать его.
Черт возьми, я люблю тебя. Я люблю тебя.
— Я собираюсь трахнуть тебя, — вместо этого хриплым голосом шепчет он. — Ты не против?
Сцепив руки на шее Кацуки, Шото кивает.
— Ты же хочешь, чтобы я тебя трахнул?
— Да, хочу… Ты же знаешь, что я хочу… — Он подается к Кацуки, потираясь о его бедра. — Бакуго.
Кацуки наклоняется к уху Шото и целует его, вызывая крупную дрожь, и Шото, выгибаясь, вжимается в него.
— Тодороки, — рычит он. — Тебе нравится? Хочешь раздвинуть передо мной ноги?
Глубоко в горле Шото раздается хнык, и его ногти царапают спину Кацуки. Трахни меня.
Именно из-за подобных реакций Кацуки решается так говорить — просто так он никогда бы не стал, это чертовски неловко, но из-за того, как Шото идет с ним в ногу, когда он так делает, из-за чувства, что он полностью с ним, до конца, слова вылетают легко. И он так слаб к этому, так мило поскуливает всякий раз, когда Кацуки шепчет ему на ухо грязные вещи — какой мужчина устоит перед этим?
Кацуки проводит рукой по мокрым от пота волосам Шото, откидывает их и, быстро поцеловав его в лоб, идет к чемодану. Выудив спрятанную в уродливой паре носков смазку, он возвращается, чтобы склониться между ног Шото. Тот любезно раздвигает их, согнув в коленях, чтобы привлечь внимание к своему паху. Кацуки ухмыляется. Как будто он будет смотреть куда-то еще.
Указательные пальцы подцепляют резинку боксеров и медленно спускают их по заметно выраженной v-образной линии бедер Шото. Когда Кацуки поднимает взгляд, он встречается со взглядом Шото, который смотрит на него широко раскрытыми глазами, его грудь слегка вздымается. Не раздумывая, Кацуки наклоняется, чтобы припасть губами к постепенно обнажающейся коже. Он целует ее до тех пор, пока не добирается до выступающей косточки, и прикусывает мышцу возле нее. От ощущений Шото вскрикивает — слишком громко в тишине дома — и рука снова поднимается, чтобы, растопырив пальцы, накрыть рот.
— Осторожней. — Кацуки продолжает стягивать нижнее белье, чувствуя, как оно цепляется за твердость Шото. Он оставляет трусы там, чтобы освободить руки и помассировать бедра, пока рот продолжает медленный спуск. Кожа на вкус соленая, почти лихорадочно-возбужденная под языком. Рука Шото опускается вниз и запутывается в его волосах, не отталкивая, а еще больше прижимая их друг к другу. Пальцы массируют кожу головы, посылают искорки по позвоночнику Кацуки, и, когда он чувствует внезапное давление на собственной ноющей промежности, с трудом давит стон в коже Шото.
Шото продолжает прижимать голень к твердости Кацуки, приглашая его покачиваться и трахаться, сколько душе угодно. Кацуки почти принимает его молчаливое предложение. Но нет, у него другие планы, поэтому довольствуется самой ленивой версией мастурбации, которой только может быть удовлетворен, и сосредотачивается на своей текущей миссии — довести распластанного под ним парня до полного беспамятства.
— Не отвлекай меня, — бормочет он, поднимая глаза, чтобы поймать взгляд Шото, а потом поддевает зубами резинку боксеров и, не разрывая зрительный контакт, продолжает их медленно стягивать.
От этого зрелища у Шото перехватывает горло. Гордость скручивается внутри Кацуки.
Он целует выпуклость члена Шото, прижимается открытым ртом к его твердому теплу, а затем отстраняется, чтобы подуть прохладным воздухом на влажную ткань. Рука Шото в волосах сжимается, когда все его тело напрягается от этого ощущения.
— Расслабься. — Кацуки посмеивается над ним и снова наклоняется вперед, чтобы ткнуться носом в бугор на боксерах Шото.
— Боги… — Когда он поднимает глаза, голова Шото откинута на подушку, грудь быстро вздымается. — Ты п-понятия не имеешь.
Кацуки не совсем уверен, что это значит, но воспринимает обрыв фразы как хороший знак. Открыв рот шире, он начинает ласкать языком член Шото, практически отсасывая ему через ткань. Прерывистые стоны задают направление его действиям, и только когда боксеры промокают насквозь, уже ничего не скрывая, а выгиб в спине Шото настолько сильный, что кажется болезненным, Кацуки отстраняется, чтобы полюбоваться своей работой.
Дергая шов нижнего белья, он снова дразнит его, просто чтобы еще немного помучить, а потом перемещает внимание ниже. Кацуки нежно целует чувствительную кожу на внутренней стороне бедра Шото. Стон, отчасти разочарования, отчасти удовольствия, сопровождает в этом новом направлении.
— Бакуго, да ладно тебе, просто… — Шото прерывается с очередным стоном, выдавленным сквозь стиснутые зубы. — Черт, прекрати дразнить, х-хватит… Хнн…
Кацуки обводит языком самую свежую отметину и снова впивается зубами в углубления после укуса.
— Что-что ты там говоришь?
— Остановись… Ха-а, хватит, просто… Прикоснись ко мне, просто прикоснись, ты мне нужен…
— Я прикасаюсь к тебе.
Шото снова стонет.
— Кацуки, пожалуйста.
Движения Кацуки замирают, член подпрыгивает у колена Шото.
— Скажи это еще раз.
Из горла Шото вырывается прерывистый, похожий на всхлип, звук. Его руки цепляются за плечи Кацуки, когда он, тяжело дыша, пытается подняться. Их взгляды встречаются, и Шото облизывает губы, прежде чем заговорить срывающимся голосом:
— П-пожалуйста.
И как, блядь, этому можно сопротивляться?
Без предисловий Кацуки стягивает боксеры до самого конца — они цепляются за кожу Шото, и тот вздрагивает от ощущений, когда Кацуки полностью их снимает. Он выглядит немного обиженным, если Кацуки правильно понимает выражение его лица. Милый идиот.
Конечно, Шото только из душа. Сейчас Кацуки и вправду мог делать все, что хочет. Он мог бы устроить Шото такой крышесносный анилингус, что тот не связал бы и двух слов, или мог выжимать из него оргазмы, пока тот не превратится в лепечущее и плачущее месиво. И то и другое кажется фантастической идеей. Он мог бы отплатить ему за тот минет в домике на дереве, когда он прижал Кацуки к полу и начал высасывать его душу через член — Кацуки кончил с такой скоростью, что снова почувствовал себя шестнадцатилетним. Боги, он бы мучил Шото до тех пор, пока тот не начал умолять, до предела возбуждал всеми только возможными на белом свете способами, прошелся по всем слабостям, которые Кацуки нашел в течение последних восьми месяцев, и доводил его до края снова и снова, как на беспощадной скачке, с которой он не сможет сойти. Теперь это кажется особенно увлекательным занятием. Управление оргазмом Шото — дьявольское удовольствие.
