(Мама, неужели это правда ты?)

   Я положил руки по бокам от таблички и глубоко вдохнул.

   “Европа СХХ”

   (Это ты.)

   Как можно аккуратнее отодвинув крышку, я начал пальцами разгребать кубики льда. Первой показалась рука. Странно, она была очень маленькой, больше похожей на детскую, но при этом морщинистой. Я не стал предавать этому значения и продолжил копать глубже.

   Не выдержав, я засучил рукав и по локоть запустил руку вглубь льда, где нащупал лицо. Оно запросто помещалась у меня в ладони. Я обхватил ее за затылок и поднял наружу. На руках лежала маленькая иссохшая девочка, внешне не имеющая ничего схожего с мамой. Ее лицо, как и все остальное тело, было покрыто неравномерной пигментацией и имело желтоватый оттенок. Редкие, седые волосы свисали до плеч.

   На какое-то время я оцепенел от увиденного. Затем, положив тело на лед, развернулся обратно к незнакомцу. Столкнувшись с мрачным, непроницаемым взглядом, я услышал, как позади, захлопнулась крышка гроба.

Толстые штыки впились в шею. Треск электричества смешался с всепоглощающей головокружительной тьмой. И в тот же миг я рухнул на пол, потеряв сознание.

   ***

   Прозвучала хлесткая пощечина. Мысли обрели былую ясность, но зрение еще не успело прийти в норму. Я видел лишь два белых пятнышка. Они медленно расплывались в человеческое подобие. Одного я узнал, но вот второй…

– Ты… жалкий бестолковый ублюдок! Ты хоть понимаешь, что ты натворил?! Тебе было мало истории с той девчонкой?!… Отвечай! – завопил он, отвесив очередную порцию ударов.

– Простите… Я только… Я больше так не могу. Кто-то должен знать правду, – свернувшись на полу в позе эмбриона, жалостливо проревел парень.

– Молчать! Твоя удача, ежели он не очухается…

   Мою ладонь обвивал тонкий трос, ведущий в область шеи, где нарастала жгучая боль, что говорило о тщетных попытках моего сопротивления после приземления на пятую точку. Жаль, они совсем не увенчались успехом. Я, закусив губу, дернул рукой в сторону от себя, издав непроизвольный стон. В изгибе ключицы набежало небольшое кровяное озеро, водопадом спускающееся до самого предплечья и кисти.

   Пожилой мужчина повернулся в мою сторону, не выпуская сжатые в кулаках волосы.

– Сэр… Вы в порядке? Как же я рад, что вы целы… Поверьте, произошло недоразумение, позвольте объяснить, я… – лепетал он, прижав к груди лакированную трость, к набалдашнику которой вел трос. – Мой сын, знаете, он неуравновешенный. Мне так жаль, сэр. Прошу только… просите, о чем угодно, только не говорите о случившемся вашему отцу.

   Он опустился на колени, схватив меня за ногу и уткнувшись лбом в ботинок, продолжил непрерывно стенать.

– Старый никчемный Альмааз не может подвести его, он дал Альмаазу работу, он великой души человек. Прошу, не рассказывайте… Я никогда бы не причинил вам вреда. Я ведь помню вас совсем юным молодым человеком. Вы так возмужали с тех пор. Его наверняка одолевает гордость, – все не унимался старик.

   Так значит, это он? Тот самый мужчина из детских воспоминаний? Вот что значит «жизнь помотала». С виду он состарился на лет тридцать, не меньше.

– Довольно! – выдернув ногу, крикнул я и поднялся с пола. – Не знаю, чем вы тут промышляете, и знать не хочу. С меня хватит.

   Я отряхнул брюки и поковылял к лифту, двумя руками зажав на кровоточащей ране шелковый нагрудный платок.

   Поднявшись наверх, я очень кстати, встретил за первым же поворотом свой “отряд спасения” с Нембусом в качестве предводителя. Он зигзагообразно колесил по коридору, едва не сбив меня с ног.

– Сэр Арктур, вы ранены!

– Очень наблюдательно с твоей стороны. Едем домой.

– Ваш отец бы велел отправляться в медицинский пункт.

– Вот ведь здорово, что он не почтил нас своим присутствием.

   В сопровождении нравоучительных причитаний мы всей гурьбой направились к ближайшему туннелю.

   Спустя четыре минуты, я уже сбросил с себя пропитанную всем, чем только можно, одежду, и, наконец, уединился в клубящихся парах горячей воды. Выйдя в гостиную, я стал очевидцем крайне редкого зрелища: мерцающий свет от разожженного камина, в котором пылали выращенные в заточении глухих теплиц березовые поленья, сталкивался в центре ковра с прямоугольником света, прокравшимся из кабинета отца. Я словил себя на мысли о том, что понятия не имею, как выглядит его кабинет изнутри. Двустворчатая дверь из красного дерева плотно заперта сутки напролет. Даже стажерка Диадема оставляет чашку с кофе на пороге.

   Не выдержав натиска любопытства, я на полусогнутых подобрался к двери и заглянул внутрь. Кресло, стоящее во главе протяженного овального стола, пустовало.

   Мозг почему-то спроецировал фантомный образ того человека, отца причудливого парнишки. Он переступил порог, насквозь миновав меня. С беззаботной улыбкой до ушей уселся на один из стульев. Ведя оживленную беседу с… давним приятелем? Отцу он сам в отцы годится. К тому же, первый не особо-таки водит дружбы. Старик багровыми шрамами больше походит на фронтового товарища моего покойного ныне дедушки.

   В порыве воображения я сам не заметил, как оказался на его месте. Интерьер кабинета, на удивление, был довольно скудным и ничем не примечательным. Не представляю, как можно торчать тут такое неизмеримое количество часов. Неужели, все дело только в факте уединения? Налаживание мыслительных процессов и все такое. Может, он на старости лет увлекся медитацией?

   Я разочарованно вздохнул и, вскинув бровями, встал со стула. Некий скребущий звук заставил меня остановиться на пути к двери. Я озабоченно зажмурился и нервно сглотнул, предполагая, что это могло бы быть. Но обернувшись, я увидел стену. Просто стену и небольшой шифоньер. Я сделал еще один шаг, вслушиваясь в отголоски звенящей тишины. Но на следующем шаге история со звуком повторилась. Я развернулся снова, на этот раз вглядываясь в стену так, будто высматриваю хамелеона в монохромном пейзаже диких джунглей.

   Ну, конечно! В стене появилось два углубления, чуть выше плинтуса, по выверенной сетке, которую так и не приметишь с первого раза. Вот это мне уже нравится! Я опустил голову вниз. Затем, присев на корточки, провел ладонью по длинному шерстяному ворсу зеленого ковра.

   У корня обнаружились небольшие металлические пластины, или вернее сказать, педали. Я, недолго думая, принялся прыгать вверх-вниз, будто бы играя в детские “классики”. Попутно думая о том, почему нельзя было спрятать красную кнопку за картиной или потянуть книгу с полки, чтобы потайной ход открылся, как это бывает у нормальных, скрывающих что-то людей.

   Едва не свернув голову, глядя за происходящим позади, я остановился, чтобы перевести дух. Несмотря на все старания, стена только выровнялась, приняв всегдашний вид. Скрежет умолк. Но теперь я слышал другой звук. Что-то наподобие нарастающего дуновения ветра.