Кроме чудесных платьев, швейной машинки и небольшого счёта в банке, Клер не имела ничего. Это приданое, доставшееся ей от родителей, было дорого её сердцу и оберегалось теплом пухлых кукольных рук. Она превосходно готовила, повинуясь экспериментам, что всегда заканчивались похвалой. И любила поухаживать за своим мужем. От того он и спешил к ней домой.

Барни, как и все мужчины его рода, был романтиком, нуждающимся в заботе и любви. Его каштановые волосы, волнистые и пышные, делали его первым красавцем в округе. А уж о скромности улыбчивого парня знали все. Этакий блюститель мира и покоя, всегда готовый прийти на помощь. Этот мир извечным гостем царил и в его семье.

Время, приближающееся к обеду, наконец привело бродягу домой. Обычно он никогда не был в Будё больше дня. Так вышло и в этот раз.

Клер спала на белоснежной кровати, укрытая одеялом из солнечного света, падающего из окна. В этом божественном лучистом покрывале тысячи мелких пылинок касались её лица и вновь ускользали прочь, словно повинуясь микроскопической магии вокруг. На ней был лёгкий бледно-розовый халат до пят, а волосы, волнистые, светло-русые, ниспадали на плечи.

Барни замер над ней неспешным путником, всматриваясь в приятные сердцу черты лица.

– И кто сказал, что принцессы должны быть только стройными? – зародившийся в мыслях вопрос заставил его улыбнуться.

И он, наклонившись, тихонечко поцеловал её в губы.

Она тут же проснулась, озарив всё вокруг глубокими голубыми глазами, обрамлёнными пучками длинных ресниц, и нежно, словно малое дитя, прошептала:

– Ты вернулся.

Мужская душа возликовала в порывах неприкрытой нежности. Барни поглаживал пальцами её белоснежную ручку, лежащую на подушке, пока Клер тихонечко мурлыкала.

– Я всегда буду здесь, – пообещал он, – даже если наступит вечная тьма.

Последнее прозвучало приятно, но как-то мрачновато.

– Разве тьма может быть вечной? – Клер улыбнулась, нарушив покой безмятежного тела. Ноги приспустились на пол, и холод засевшим подкроватным монстром ущипнул её пятки.

– Я не знаю, – ответил Барни. – Но это и не важно. Гораздо важнее та новость, что ты так усердно прячешь в своей головушке.

Он коснулся её волос, и пытливые глаза застыли в вопросительном томлении. Особая новость из довольно милой записки зудела на его губах. Но Клер, заигрывая с юным сердцем, не спешила её раскрывать.

– Какой нетерпеливый, – облизнулась она. – А пообедать, поласкать жену.

– Это я люблю, – подмигнул Барни, с озорством заключив Клер в своих объятиях.

Она вырвалась, пощекотав всего лишь его бока, и проскользнула на кухню. Он последовал за ней, по лёгкому шлейфу её свежих, воздушных духов.

– Плутовка, да и только, – подметил возбуждённый юнец.

– А ты моя морковка, – скорчив личико, ответила Клер.

Она, словно воздушная курочка, летала по сторонам кухни, то поставить чайник на конфорку, то взять тарелку, кокетливо улыбаясь ему.

– Ни за что не скажу! – отводила взгляд.

Но Барни, встав встревоженной тенью прямо перед ней, дал понять, что больше не хочет ждать ни секунды. И тогда Клер, окончательно прекратив затянувшуюся игру, наконец-таки сдала свои позиции. Смахнув со лба его густой чуб, она с придыханием ответила:

– Ты станешь прекрасным отцом.

Секунд пять Барни не мог сказать ни слова. Он словно окоченел от этой новости, которую так долго выжидал. А после, забавно подпрыгнув, угодил в объятия своей розовощёкой пампушки.

– Да-а-а-а, – закричал он. – У меня будет сын!

– Ну, может, и дочь, – предостерегла Клер.

Внезапно в их дверь кто-то постучался, бессовестно оборвав всю беззаботность воркующих голубков. Ещё не угасшая радость от окрыляющей новости немного уступила свои позиции вполне уместному вопросу:

– И кого же чёрт сюда принёс?

Стук повторился, и Барни, ещё раз поцеловав Клер, устремился открывать непрошеному гостю.

На пороге, словно замученный призрак, стоял Франк Дженсен. Он был чем-то напуган и встревожен, это читалось в его глазах. Губы, слегка посиневшие, словно искали нужные слова, подёргиваясь на побледневшем лице. Но начать разговор он решил с довольно простых слов.

– Нужно поговорить, – выдавил он и, поприветствовав выглянувшую из проёма кухни Клер, позвал юнца выйти из дома.

Барни, не желающий оставлять свою жену ни на минуту, слегка упёрся.

– А это не может подождать? – спросил он, немного отстранившись от гостя.

Но Франк, посмотрев на него пронзительным взглядом, решительно ответил:

– Нет.

На что юнец, вздохнув от досады, кивнул:

– Ну хорошо, – и, повернувшись к Клер, одарил её унылым воздушным поцелуем, означающим одно: – Я ненадолго.

Выйдя во дворик, Франк чуть успокоился, но всё же ещё не решался объяснить другу причину своего появления.

Плеск воды чуть дальше жилища Фостеров манил и успокаивал его душу. Ему явно захотелось оказаться там, среди вод спокойного фьорда. И он, повинуясь своему желанию, поспешно попросил об этом безотказного парня:

– А мы можем отплыть на твоей лодке чуть подальше от берега?

Фостер слегка насторожился от услышанного, но всё же решил выполнить его просьбу, ответив страдальцу обычной усмешкой.

– Чёрт возьми, мистер Дженсен, – улыбнулся он, – вы загадочнее, чем моя Клер по пятницам, – но так как Франку было не до смеха, понуро продолжил: – Ну раз так, заодно проверим мои сети, чуть дальше, на перешейке.

– Вот и отлично, – вымолвил побледневший Дженсен.

Обогнув небольшой садик Клер и жилище Томсонов, что были их соседями, они спустились к заросшему травой каменистому берегу. Там от берега к воде простиралась бревенчатая кладка, выкрашенная в белый цвет. К ней же канатной верёвкой была привязана небольшая моторная лодка облезшего синего цвета с прикреплёнными по бокам красными флажками, раздуваемыми ветром. В лодке, помимо удобного сидения, находились пара пластмассовых вёдер и небольшой багор. Всем этим Барни часто пользовался, снимая пойманную рыбу с сетей.

Он пригласил Франка на борт, а сам же, тоскливо посмотрев ещё раз в сторону своего дома, словно в последний раз, отвязал канат.

Между ними царило странное молчание. Дженсен был не похож на себя. Обременённый явной мукой и болью в районе живота, он не поднимал глаз. Обычно так выглядел человек, съедаемый совестью, но, помимо совести, что-то ещё пожирало его изнутри.

Небольшим усилием Барни, дёрнувшего за трос, мотор ожил. И лодка, развернувшись, отчалила от берега, оставив на воде красивый пенистый след. Погода благоприятствовала им, и фьорд, протекающий меж горных исполинов, как никогда был тихим и спокойным.

Странное чувство внутри Барни не давало ему покоя. Такое чувство обычно возникает с предвестием беды, словно сердце сигнализирует об опасности, что ещё не показала своего носа. Он не видел причин для беспокойства и потому решил не прислушиваться к сердцу. Хотя, как ему казалось, именно Франк Дженсен был виной всему.

«Что же ему нужно? – думал он. – Быть может, он хочет спросить про деньги? Нет, тут что-то другое».

За изгибом фьорда домики Рейне скрылись из вида. Теперь только горы возвышались кругом, и ни души.

Сети Барни расставил чуть дальше, недалеко от берега ближней горной гряды, что разрезала своими вершинами небольшое тучное облако. Наверное, в них было полно рыбы, уж больно давно он разместил их здесь. Но не это беспокоило юного парня, пытающегося смирить волнение, его беспокоило странное поведение друга.

Наконец Франк Дженсен, подняв глаза, устремил холодный взгляд на своего спутника.

«Точь-в-точь убийца», – подумал Фостер, замедлив движение лодки.

Этот взгляд был настолько обезоруживающим, что Барни, дабы развеять эту отягощённость, царящую между ними, застенчиво прошептал, что скоро станет отцом.

Но это признание упало словно мошка в топкий, чёрный пруд, не принеся и малейшего одобрения друга.

Франк был чутким человеком, но почему-то не поздравил будущего отца. Он словно таил в себе то, что было важнее этой радостной новости. То, что вот-вот должно было покинуть его мысли.