Подумать только, рассуждал Фрэнсис в мыслях, ты сбежал от своей семьи на край света, а они всё равно тебя нагнали. И продолжают пытаться диктовать свои условия. Катрин Деланнуа отнюдь не причина. Она следствие. Результат того, чем оборачиваются попытки контролировать каждый шаг сына. Но как бы не случилось беды.

Спор разгорался всё сильнее с каждой новой фразой, а легкомысленная французская компания тем временем только хихикала и обменивалась то комплиментами, то завуалированными оскорблениями.

— Слышала я, дорогая Кати́ш, — прощебетала мадемуазель Тревельян, склоняя набок голову в светлой шляпке, — одна из твоих сестер тоже рвалась в это увлекательнейшее путешествие.

— Увы, мне пришлось ей отказать, — пожала хрупкими плечами в красной амазонке мадам Деланнуа и на мгновение сбросила личину кокетливой дурочки. — Флори́ порядочная девушка, да еще и незамужняя, ей не стоит находиться среди такого количества мужчин.

Если подумать, себя мадам этой фразой тоже оскорбила, но противнице досталось сильнее. Ее и без того считали… не девицей, хотя, разумеется, даже не думали этого озвучивать — шутка ли, двадцать семь лет и ни намека даже на помолвку с каким-нибудь благовоспитанным соседом-плантатором, — а уж в свете того интереса, что мадемуазель внезапно проявила к едва знакомому англичанину… Выводы напрашивались неутешительные.

— А сын? — уточнила тем временем мадемуазель, ответив на выпад лишь оскорбленным румянцем, едва заметным под слоем пудры на и без того бледном лице. — Такой чудесный и бесстрашный мальчик, неужели он не желал отправиться вместе с тобой? Мне казалось, — пухлые губы мадемуазель сложились в ядовитую улыбку, — он очень похож на отца.

И бледно-голубые глаза наградили одного из переругивающихся английских офицеров долгим внимательным взглядом. Джеймс этого взгляда не заметить не мог, несмотря на чересчур оживленный разговор с кузеном, но, очевидно, заранее предполагал нечто подобное и мадемуазель проигнорировал. Зато ее переглядывания не оставил без внимания Фитцуильям, нахмурившийся еще сильнее.

— Он похож на меня, — невозмутимо парировала мадам Деланнуа с не менее ядовитой улыбкой. — Разве ты не заметила?

Однако некоторой доли хитрости у мадам было не отнять. Едва ли она целенаправленно подбирала себе любовника, как породистую лошадь, но, с другой стороны, для ее ребенка ситуация складывалась весьма удачно. Поди докажи, от кого он унаследовал темные волосы и зеленые глаза: от матери или от отца? Которого никто на Мартинике и не видел толком. Любящая мать, надо полагать, ставила на это же. Другое дело, что родители у этого ребенка были мало схожи чертами лица, и если мальчик пошел не в мать, то долго выдавать его за законного сына от мужа она не сможет. Порода у Норрингтонов была не менее приметная, чем у семейства Моро — насколько позволяли судить черты одной лишь мадам, — и было даже интересно, чья кровь окажется сильнее. И как проявит себя в лице ребенка. Фитцуильям тоже явно пошел в мать — насколько мог помнить Фрэнсис, видевший ее всего пару раз, — но на дядю и кузена походил разве что профилем.

— И имя любопытное, — согласилась тем временем мадемуазель Тревельян. — Жан-Марен, верно? Коммодор, а вы знали, что Марен переводится с французского как «морской»? Наша дорогая Катиш так любит море, что даже сына в честь него назвала.

Вот поэтому, рассеянно думал Фрэнсис, и говорят, что женщина на корабле к беде. Против Катрин Деланнуа он, пожалуй, и не возражал — жаль только, что в присутствии Фитцуильяма она играла наивную дурочку и даже не пыталась говорить о серьезных вещах, — а вот второй даме действительно стоило остаться в порту и не заставлять мужчин ударяться в неуместную галантность.

— Однако вы, мадам, романтичная натура, — вмешался он в разговор, всерьез опасаясь, как бы этого не сделал Фитцуильям. Иначе тогда бравые английские офицеры непременно подерутся. И не с пиратами, а друг с другом.

— Я женщина, капитан, — ответила мадам уже без глупых девчоночьих ноток — которые, к тому же, совершенно не шли ее голосу — и подняла уголки губ в тонкой улыбке. То ли уже знала, что перед ним притворяться бесполезно, то ли просто сочла его достойным доверия и разговора на равных. — Мне простительно вздыхать из-за всяких глупостей.

Ну-ну. Глупостей, как же. А знали бы вы, мадам, какой багаж эта глупость привезла с собой из Англии. Начиная от собственных жестких принципов и заканчивая отцом-тираном, по-прежнему маячившим где-то за левым плечом.

Впрочем, мадам, может, и знала, и в этом случае уважение к ней возрастало вдвойне, как к женщине не только умной, но и крайне смелой. Раз знала и всё равно не побоялась.

К полудню обсуждение ожидаемо зашло в тупик — хотя оно и без этого не слишком продвигалось, — и господа французы засобирались к своим шлюпкам, согласившись, что пока что им стоит придерживаться предыдущего плана и прочесывать воды в радиусе нескольких миль от Мартиники. В конце концов, нужно было исключить, что пиратская стоянка находится прямо у них под носом, прежде чем выходить в действительно открытое море.

Господа англичане тоже хотели побыстрее сбежать на свои корабли, но едва кают-компанию покинула красавица в красной амазонке, как возмущенный коммодор зашипел не своим голосом.

— Ради всего святого, о чем ты думаешь?! Пусть плывет на французском корабле, раз ей жизнь недорога, а на «Разящем» ей делать нечего!

— Нет, — отрезал Джеймс, глядя ему в глаза с удивительным спокойствием на лице.

— По-твоему, я слепой?!

— Без сомнения, — ответил Джеймс, не меняя тона, и Фрэнсис удержался от смешка в последнее мгновение. — Ты даже не задумывался, куда я исчезал каждую ночь на берегу, пока тебе не намекнули, а точнее, не сказали прямым текстом, что капитана Норрингтона и мадам Деланнуа связывает куда большее, чем может, — и должно, Джим! — связывать офицера Королевского Флота и жену французского торговца. Полагаю, мадам сейчас искренне над тобой потешается. Ты настолько привык к тому, что у твоих ног весь мир, что теперь неспособен самостоятельно разглядеть в нем хоть что-то, кроме собственной персоны. Что еще тебе поведать? Подробности наших альковных тайн?

Однако выпады мадемуазель Тревельян задели его всерьез. Куда сильнее, чем они задели мадам Деланнуа, на которую и были направлены. Но срываться на женщину для Джеймса непозволительно — самого потом совесть замучает, — а вот на так удачно начавшего ссору кузена — за милую душу.

— Стало быть, о чести женщины ты совсем не думаешь?

— Это моя женщина, — в спокойном тоне отчетливо прорезались угрожающие нотки, и серо-зеленые глаза так же отчетливо потемнели до почти угольного оттенка. — И я не доверю ее безопасность какому-то пьянице, не знающему, с какой стороны заряжать пушку. И это мой ребенок. О чем без сомнения уже судачит вся Мартиника, но если ты вздумаешь рассказать об этом хоть кому-то в Англии, то пеняй на себя, Фитц.

— И что ты сделаешь? — только и фыркнул Фитцуильям. — Убьешь меня на дуэли?

— Если ты меня вынудишь.

На несколько мгновений в каюте повисла оглушительная тишина. Поскольку прозвучало это без тени шутки.

— Хорошо, — вздохнул Фитцуильям, поняв, что ни словами, ни шпагой он в ближайшее время ничего не добьется. — Я вижу, что она красивая женщина, но ты и сам должен понимать, что ее место на французском корабле, а вовсе не…

— О, так значит, будь она англичанкой, ты бы это еще и поощрял? Однако вы, коммодор, невыносимый лицемер!

— Джим! — попытался унять кузена Фитцуильям, но тот мгновенно разошелся ни на шутку.

— Честь женщины, подумать только! Да не заботит тебя ничья честь! Тебя вообще ничего не заботит, кроме того, что скажут люди, которых ты видишь впервые в жизни! Скажи честно, а ты сам, случаем, не берешь на борт девицу-другую, когда вздумается, а?!

— Я служу Его Величеству и…!

— Я тоже! И раз уж ты сам об этом заговорил, то в твою голову не приходила светлая мысль о том, что не только Катрин может выведать что-то у меня?! Ты не задумывался о том, что я могу узнать от нее?! Нет, если ты готов доверять кому попало лишь на основании того, что этот кто-то мужчина…! Твое право, Фитц, никто и не спорит! А я предпочту иметь на борту человека, который знаком с пиратами не понаслышке! Знаешь, она бы и тебе немало интересного рассказала, если бы ты хоть раз попытался прислушаться! Но ты, судя по всему, не способен увидеть в женщине хоть что-то, кроме ее лица! А теперь, если позволишь, я продолжу служить Его Величеству и прочесывать окрестные воды! Всего доброго, коммодор!