— Возмутительно! — охнула Туссент, наверняка представив, что подобное могло случиться с ее платьем.

— Ничего страшного, дитя, — улыбнулась служанке Катрин. — Я уверена, это была лишь досадная оплошность. Тебя не за что наказывать. Прошу меня простить, господа.

И поднялась из-за стола. Служанка рухнула на колени, поспешно собирая осколки графина голыми руками, а затем вскочила и засеменила следом за Катрин, роняя слезы на лиф собственного поношенного платья.

— Мадам, я…!

— Матерь Божья! — воскликнула Катрин, увидев, как режут руки служанки осколки хрусталя. Если подумать, эта неуклюжесть была даже на пользу. — Перевяжи-ка пальцы, милая, и попроси на кухни соли. Я поднимусь наверх и попробую отчистить платье.

Времени было в обрез. Подняться по лестнице, подобрав широкую юбку и стараясь ступать как можно тише, чтобы не заскрипела ни одна ступенька, не ударил лишний раз каблук на туфле, пройти по коридору и распахнуть опрометчиво незапертую дверь. Вы слишком самоуверенны, коммодор, и не скрываете этого. Вы слишком привыкли к тому, что у ваших ног весь мир.

Портфель не пришлось даже искать. Он лежал на круглом столе возле кувшина с питьевой водой, и потускневшая золотая застежка открылась с едва слышным щелчком. Света в комнате не хватало — окно в ней выходило на юг, а солнце уже клонилось к самому горизонту, — но выписанные аккуратным почерком ровные синевато-черные строчки еще читались без особого труда. Катрин вытащила из портфеля стопку бумаг и поспешно пробежала глазами первый лист, запоминая цифры — десятки и сотни, не обращая особого внимания на единицы, — и наименования напротив. Затем второй, третий… Слишком много сведений для одного раза — и без возможности записать или забрать документы с собой, — но капитанам французских кораблей пригодится любая малость. Пусть этот самоуверенный коммодор примет весь удар на себя, когда они выйдут в море. А для того французам нужно знать, какими средствами ныне располагают англичане.

Зазвучавшие в коридоре шаги — очевидно мужские, с тяжелым ударом низкого каблука — заставили ее выругаться в мыслях и поспешно сунуть бумаги обратно в портфель. Бежать из комнаты было уже поздно, оставалось лишь притвориться, что мадам зашла сюда случайно, думая лишь о том, как бы поскорее отчистить платье. Женам простых торговцев, увы, приходится быть экономными, а это платье было лучшим в ее гардеробе. Да и порядочный мужчина, разумеется, отвернется при виде дамы с расшнурованным лифом. Если, конечно, этот мужчина не был на ее стороне.

Катрин дернула шнуровку на украшенном кружевами корсаже и схватилась за ручку кувшина за мгновение до того, как увидела краем глаза возникший в дверном проеме силуэт. Мужчину в темном мундире и низко надвинутой шляпе поверх белого пятна парика. Катрин повернулась на каблуках, намереваясь изобразить испуг, и глупо, опрометчиво замерла, встретившись взглядом с серо-зелеными глазами. Он тоже. И на красивом лице застыло искреннее потрясение. Катрин разомкнула губы, но не смогла произнести ни слова.

Ты… Ты…

Джеймс опомнился первым. Шагнул в комнату и закрыл дверь с хлопком, показавшимся ей оглушительным. И шепот, которым он попытался заговорить, тоже вышел оглушительным.

— Что ты здесь делаешь?!

— Платье, — пробормотала Катрин, прижимая свободную от кувшина руку к огромному винному пятну, — испачкала.

— Платье?! — повторил Джеймс, не поверив этому ни на миг, и бесцеремонно схватил ее за плечи. — Бога ради, чего ты добиваешься? Чтобы тебя застрелили на месте?

Кто? Ты?

— Нет, я… я и не думала…

— Не смей мне лгать, Катрин, — почти прошипел Джеймс, и Катрин захотелось малодушно зажмуриться. Вместо этого она стряхнула его руки с плеч и отступила на шаг назад, отпустив ручку кувшина.

— Откуда ты вообще…?

— Я вместе со своим кузеном пользуюсь гостеприимством вашего губернатора, мадам, — процедил Джеймс, делая шаг вперед.

— Коммодор Далтон — твой кузен?! — искренне удивилась Катрин, отступая вновь, хотя и понимала, что это был совсем не тот вопрос, который ей следовало задать. Проклятье, что мешало ему подвести «Разящий» поближе к берегу? Чтобы она могла хотя бы заподозрить, что уже видела этот корабль прежде? Или теперь он капитан другого судна? — Вы не слишком-то похожи.

— Виноват, мадам, — процедил в ответ Джеймс и шагнул вперед еще раз. — Что ты успела вытащить?

— Ничего, — ответила Катрин, но поняла по глазам, что он не поверил. — Клянусь, я ничего не украла. Да можешь меня обыскать, если сомневаешься.

Джеймс сжал губы, и ей захотелось выругаться вновь. Или малодушно расплакаться. Боже, да это будет самый унизительный момент в ее жизни, если он… Словно она обыкновенная уличная воровка, словно…

— Вернитесь к мужу, мадам, — сухо велел Джеймс и отступил, позволяя пройти мимо него. — Полагаю, он успел заскучать без вашего общества.

Катрин не посмела спорить. Почти пробежала к двери, подхватив юбку, и торопливо спустилась вниз по лестнице, пытаясь сглотнуть вставший в горле ком. Сморгнуть защипавшие глаза слезы и всё же попытаться отчистить платье при помощи суетящихся чернокожих служанок. А потом сунуть в руку провинившейся по милости Анри девчонке пару мелких монет. Нагоняя от хозяев ей было не миновать, но, быть может, Катрин сумеет убедить губернатора не быть слишком строгим к неловкой прислуге. Чужие слезы ей не в радость. Особенно теперь. Самой бы сдержаться.

К столу она возвращалась, как на эшафот. Гордо подняв голову и без конца повторяя в мыслях один и тот же вопрос.

Что ты рассказал своему высокомерному кузену?

Беседа за столом теперь велась куда более оживленная, мужчины спорили во весь голос, не обращая внимания на заскучавших женщин, и возвращение Катрин заметила разве что дражайшая Туссент. Сощурившая глаза, словно коршун, и мгновенно приметившая, что на бледно-голубом шелке по-прежнему виднеются темные винные пятна.

— Стоянка может быть где угодно! Молчу уж о том, что они могут бросить якорь у Доминики или Гваделупы, сбыть там украденные товары и вновь уйти в море!

— Или и вовсе зарыть их на каком-нибудь атолле до лучших времен!

— Справедливости ради, на атолле — не смогут.

— Вы плохо знаете контрабандистов, месье, — заговорил Джеймс, не поднимая глаз от карты — которую, верно, и искал в вещах кузена — и Катрин с трудом подавила дрожь, возникшую, казалось, во всем теле при звуке этого глубокого низкого голоса. — Они часто делают подобные подводные… схроны. Выбирают места, где помельче, оборачивают холстиной, привязывают ядро и опускают под воду в расчете на то, что стены атолла уберегут их… товар от подводных течений.

— И это… работает, капитан? — спросила Катрин, садясь на стул и расправляя юбку. Следовало поблагодарить Анри за испорченное платье. Именно в таком виде она мечтала предстать перед Джеймсом: облитой вином и роющейся в вещах его кузена.

Вы талантливейший человек, месье Анри. Вы вновь всё испортили!

Джеймс медленно поднял голову, и она была готова поклясться, что успела заметить краем глаза, как Туссент удивленно округлила рот. Его сходства с Жаном сейчас не заметил бы разве что слепой. Сплетники могли не заострить на этом внимания полтора года назад, но теперь-то уж точно разглядели — потому что она сама, сама заговорила с ним! — и сравнили в мыслях лица взрослого мужчины и маленького ребенка. И нашли куда больше общих черт, чем следовало бы.

— Это зависит от опытности контрабандиста, мадам. И от его умения запоминать ориентиры. Истории о глупцах, спрятавших у берега три дюжины бутылок рома, а затем не сумевших отыскать их вновь, в этих водах не редкость.

В первое мгновение у нее внутри все будто перевернулось вверх дном от его ледяного тона, но при последних словах у Джеймса дернулся уголок губ, словно он хотел улыбнуться и сдержался лишь с огромным трудом.

— Скажите, капитан, как поживает моя дорогая Шарлотта? — спросила Катрин, решив ковать железо, пока горячо, и не обращая внимания на недовольные взгляды мужчин, желавших говорить лишь о пиратстве и виселицах. — Я встречалась с ней несколько месяцев назад и имела счастье узнать о ее… непростом положении.