— Есть, сэр.

— Вот растяпа, — вполголоса заметил Фрэнсис, когда незадачливый лейтенант сбежал вниз на палубу. — Намучаешься ты с этой дырявой головой, когда я получу собственный корабль, — и добавил, понизив голос еще сильнее. — Джим, я узнал ее.

— Прости? — вежливо уточнил Джеймс, притворяясь, что куда больше заинтересован кораблем впереди, чем словами первого лейтенанта. Тот в ответ не стал ходить вокруг да около, понимая, что обмен туманными намеками заведет их разве что в тупик.

— Я о той очаровательной француженке, что лишила тебя законной койки на корабле. Или не лишила, но такие подробности меня не интересуют и никоим образом не касаются. Хотя, должен сказать, признать ее было нетрудно, если вспомнить, как лихо она застрелила того несчастного голландца. И если поначалу я еще сомневался, то… не буду лукавить, твое отношение выдало ее не хуже того выстрела. Другие, может, и не поняли, но я, признаться, давно не видел тебя в такой ярости из-за каких-то пиратов.

— Прости? — повторил Джеймс со значением. Фрэнсису стоило остановиться на этом выводе и не делать других. Фрэнсис не был бы Фрэнсисом, если бы промолчал.

— Джим, если ты решил, что… сколько? Три года назад? Да, пожалуй, что три. Так вот, если ты вдруг подумал, что всех офицеров на этом корабле тогда одолела внезапная слепота, то ты глубоко заблуждаешься. Капитана — да, пожалуй, но я не настолько горд, чтобы считать себя единственным мужчиной на борту, на которого может обратить внимание красивая женщина. И я прекрасно видел, что вы с этой женщиной были любовниками.

Джеймс промолчал, но ответил, надо полагать, таким взглядом, что Фрэнсис даже передернул плечами в синем мундире.

— Будь добр, не делай такое лицо. Да между вами будто молнии били, и вы, я полагаю, единственные, кто этого не замечал. Но мы оба знаем, что это не моего ума дело, и я не намерен ни читать нотации тебе, ни оскорблять ее честь. Она, если я верно помню, замужем, а потому у вас было не так уж много выходов. И выход «Не согреши» я предпочту оставить святошам. Но… сам понимаешь, к чему всё ведет. Я, уж прости, не могу не предупредить.

— Не понимаю, — сухо ответил Джеймс, следя глазами за белыми парусами впереди.

— Неужели? Сколько лет мы плаваем на одном корабле? Пять? Семь? Я уже молчу о наших прежних… авантюрах, чего уж греха таить. Я слишком хорошо тебя знаю, Джим. В этом мире найдется не так много причин, из-за которых ты можешь натворить глупостей, но эта француженка определенно одна из них. Что беспокоит меня куда сильнее любых пиратов. И в этом мире не так уж много людей, которых, буду откровенен, я действительно боюсь. Но адмирал Норрингтон — один из них. Если он узнает, что ты нарушил очередное его правило, то неприятности будут и у тебя, и у нее.

Нет, подумал Джеймс, не отводя взгляда от чужих парусов. У нее будут отнюдь не неприятности.

Адмирал не станет всего лишь запирать документы на ключ. Адмирал вывернет наизнанку всё, что сможет узнать о ней, пока не доберется до самых опасных секретов. И начнет на нее охоту. А потом повесит, когда преуспеет. Не «если», а «когда». И повесит с радостью, потому что у нее своя правда. Правда, которая в действительности ничем не отличается от правды адмирала, но которую адмиралу, тем не менее, не понять. И ее любовник, будь он хоть трижды сыном адмирала, не спасет ее от виселицы. Скорее уж наоборот, приговорит. Адмиралу, вероятно, будет в радость указать сыну на очередную его ошибку.

А потому это должно прекратиться. Пока не стало слишком поздно.

— Я знаю, Фрэнсис. Но… есть пара трудностей.

— И каких же? — скептично поинтересовался Фрэнсис.

— Я люблю ее, — ответил Джеймс, наблюдая, как трепещет на ветру слабо виднеющийся английский флаг на чужой грот-мачте. — И она мать моего ребенка.

Фрэнсис помолчал несколько мгновений — наверняка закатив глаза или беззвучно выругавшись, — а потом сказал, как показалось Джеймсу, с нескрываемым облегчением:

— А я уж думал, что ты почти святой. Слава Богу, что это всё же не так.

— Тебе лишь бы ерничать, — сухо ответил Джеймс, поворачиваясь к нему лицом.

— Извини, — хмыкнул Фрэнсис, и не подумав вспомнить о субординации, — это не в моей каюте сейчас спит женщина, которая родила от меня ребенка и на которой я не могу жениться. И это не мой отец сживет со свету всех троих, если узнает о таком позорном пятне на его блестящей репутации.

— Твоя правда, — согласился Джеймс и повысил голос, чтобы его было слышно на палубе. — Лейтенант Джиллетт, сообщите месье де Бланшару, что нам потребуется его помощь. Надеюсь, его люди смогут припомнить лицо хотя бы одного из пиратов.

А одна невыносимая авантюристка согласится сойти в шлюпку. Поскольку — с ее-то любовью постоянно ввязываться в неприятности — Катрин вполне могла пожелать поквитаться с пиратами самолично.

Комментарий к V

*гамба (итал. viola da gam­ba — «вио­ла у ног, у ко­лен»; англ. viol, гам­ба, нем. Gambe) — западно-ев­ропейский струн­ный смыч­ко­вый ин­ст­ру­мент конца XV-XVIII веков. Разновидность виолы, наряду с лютней и органом важнейший инструмент того времени. Особое распространение получил именно в Англии.

*Пале-Рояль (фр. Palais Royal — «королевский дворец») — площадь, дворец и парк, расположенные в Париже напротив северного крыла Лувра. В правление Людовика XIV дворец был резиденцией его младшего брата, герцога Филиппа Орлеанского.

*гинея — английская золотая монета стоимостью в 22 шиллинга (после 1670 года), введена в оборот Карлом II в 1663 году.

========== VI ==========

Квадратные каблуки на высоких — сшитых, очевидно, на заказ и плотно облегавших ноги — сапогах гремели по дощатому полу каюты, словно пушечная канонада, разносящая в щепки корабельный борт. Катрин металась по капитанской каюте, на ходу застегивая длинный жилет — в ярости едва не отрывая круглые темные пуговицы, — и рычала рассвирепевшей львицей.

— В шлюпку! Как какую-то жену торговца, как…!

— Ты и есть жена торговца, — вырвалось у Джеймса, и едва распутанные, жесткие от соли волосы хлестнули ее по лицу, когда она развернулась на каблуках. И бросила такой взгляд на пару лежащих на столе пистолетов, что будь они заряжены, и этому кораблю понадобился бы новый капитан. — Прости. Я хотел сказать…

— Я знаю, что ты хотел сказать! — рявкнула Катрин, разом утратив всю свою хрупкость, и шумно выдохнула через нос, хищно раздувая ноздри. — Что я гожусь лишь на то, чтобы тонуть в море и развлекать Вашу Милость по ночам, — бросила она и развела полы жилета, изобразив издевательское подобие реверанса. — Смею надеяться, вы остались довольны.

Джеймс сжал губы и самым демонстративным образом закатил глаза, на мгновение возведя их к потолку. Затем ответил ей скептичным взглядом, лучше любых слов выражавшим его отношение к этим словам.

Ради всего святого, ты же говоришь это не всерьез?

— А что еще я должна думать? — огрызнулась Катрин и отвернулась к окну, начав недовольно — излишне неуклюже и дёргано — заплетать волосы в небрежную косу. — Как портовая девка, право-слово, — ворчала она себе под нос, игнорируя приближающиеся шаги за спиной. — Повеселила капитана, и прочь с корабля, пока морской дьявол не прогневался. Женщина на борту не к добру, это все знают.

Джеймс остановился у нее за спиной и положил ладони на обиженные вздрагивающие плечи, проведя пальцами по тонким рукавам рубашки. Его рубашки, которую Катрин так и не вернула, ничуть не смущаясь тому, что рубашка была заметно ей велика и приходилось подворачивать рукава с широкими накрахмаленными манжетами.

— А не ты ли однажды сказала, что немного смыслишь в управлении кораблем и в жизни не держала в руках шпаги? Я не позволю тебе рисковать. Если не ради тебя самой, то ради твоего ребенка.

Катрин обернулась через плечо, и ее губы сложились в недовольную гримасу. Слёз в прозрачных зеленых глазах не было — одно лишь возмущение.

Ты вздумал манипулировать мной? Ты думаешь, я позволю?