— Презренные торгаши, — цедил маркиз при всяком упоминании голландцев и их предводителя Вильгельма Оранского. Этот вечер исключением не стал. — Поведайте-ка нам, молодой человек, они так же наглы и высокомерны в Новом Свете, как и в Старом?
— Не думаю, что мой сын часто общается с торговцами, маркиз, — попыталась вмешаться мать, сжимая его руку чуть сильнее. — По долгу службы он…
— О, без сомнения, — согласился маркиз под приближающиеся удары трости об пол. — Офицерам на Королевском Флоте нынче не до глупых торгашей. Пираты всех мастей — вот главный бич этих дивных южных морей.
— Жаль лишь, что не все офицеры об этом помнят, — заговорил за спиной еще один голос. — И что им уже мало портовых шлюх.
— Лоуренс, — ответила мать почти заискивающим тоном, но ее голос теперь доносился будто сквозь толщу воды. — К чему портить такой замечательный вечер?
— Задай этот вопрос ему.
Джеймс обернулся через плечо нарочито медленно, заранее зная, какой взгляд получит в ответ. Этот взгляд никогда не бывал довольным.
— Адмирал.
— Капитан. Хотя будь моя воля, ты по-прежнему был бы лейтенантом.
И не будь он сыном адмиралу, этот поединок велся бы на шпагах.
— Не сомневаюсь, сэр.
— Лоуренс, — вновь попыталась мать. Зал размывало, словно рисунок на песке, омытый набежавшей на берег волной.
— Пираты топят одно судно за другим, творят любое беззаконие, что только придет им в голову, а наши офицеры тем временем развлекаются с французскими шлюхами. Тебе было мало тех несчастных, что уже погибли или были ограблены по твоей вине?
— Я попросил бы не отзываться об этой женщине в подобных выражениях. И почему вы всегда ставите это в вину мне и никогда себе, сэр? — спросил Джеймс, не повышая голоса и отступая на шаг назад. — Это вы взяли на борт ребенка, который даже не умел толком управляться со шпагой.
— И по его милости этот пират ускользнул от меня! — ответил адмирал, делая шаг вперед и с силой ударяя тростью в деревянный пол. — Будь ты в состоянии хотя бы твердо стоять на палубе…!
Вода с ревом переливалась через фальшборт корабля, уже поднимаясь выше колен. Шпаги звенели, и брызги летели во все стороны, а смуглое лицо пирата виделось словно сквозь туманную дымку. Или толщу воды, не способную заглушить его звучный густой баритон.
Я не для того спас тебе жизнь, мальчик, чтобы ты ежечасно проклинал мое имя. Тебе неведома благодарность?
Вода заливала палубу, поднимаясь всё выше — или это корабль стремительно шел на дно, — и сквозь жгущую глаза синеву уже было не разглядеть вершину тонущей мачты с плывущим по воде красно-синим флагом.
Ты не думал об этом, Джеймс? Ты не задавался вопросом о том, скольких этот пират отправил к морскому дьяволу за последние годы? Он должен был болтаться в петле, но я упустил его из-за тебя. Ты благодарен этому пирату? Что ж, все, кто после погиб от его руки, должны быть благодарны тебе.
Вода схлынула в одно мгновение, оставив лишь призрачное ощущение стягивавшей кожу соли, и синева перед глазами превратилась в слабый сероватый свет, проникающий в каюту сквозь кормовые окна. Джеймс моргнул, опустил ресницы, прислушиваясь к качке и ощущению прильнувшего к нему женского тела, и открыл глаза вновь, скосив их чуть в сторону. Катрин спала, обнимая его рукой поперек груди и прижимаясь щекой к его плечу. Длинные волосы разметались по ее спине, едва прикрытой сползшим во сне одеялом, и падали на безмятежное лицо с завораживающей тенью от ресниц.
Вы не думали о том, что это была не ваша вина, лейтенант? Полагаю, мы оба знаем высоту фальшборта на верхней палубе. И я вполне представляю рост шестилетнего ребенка. Сдается мне, вы оказались за бортом не по своей воле.
Признаться, это не приходило мне в голову, мадам.
Как и то, что женщина может посмотреть на это совсем под иным углом, нежели пара мужчин, не смысливших ничего и ни в чем, кроме своего долга перед королем. Но случись подобное…
Господь, я видел его лишь раз, но случись подобное с ним, и я был бы благодарен, даже будь его спасителем сам Сатана, а не обыкновенный пират. Как была бы благодарна и его мать. Ни она, ни я не посмели бы даже подумать о том, что ему было бы лучше утонуть, чем жить обязанным пирату.
На мгновение Джеймсу захотелось прижать ее к себе еще крепче, разбудить поцелуем и не отпускать до тех пор, пока она вновь не начнет задыхаться, как прошлой ночью. Не отпускать из нежности, из желания и из чувства благодарности за этого ребенка и за ее понимание. Но то, что происходило между ними под покровом темноты, должно было остаться под покровом темноты. В первую очередь, ради сохранения ее репутации.
Катрин едва шевельнулась, когда Джеймс осторожно высвободился из ее теплых объятий, но скомкала в пальцах край одеяла, прижимая руку теперь уже к своей груди. Она всегда спала так крепко — не зная, что порой он просыпался посреди ночи и долго смотрел на нее при свете догорающей в лампе свечи, — и теперь тоже не услышала ни шороха простыни и одежды, ни плеска воды в кувшине, ни скрипа досок под его сапогами. Ни поворота ключа в замке, запиравшего все опрометчиво забытые на столе бумаги.
На палубе было куда светлее, чем в каюте, и над востоке уже показался над горизонтом самый край слепящего, почти белого в рассветный час солнечного диска. Виднеющийся впереди силуэт над водой казался куда ярче обычного из-за контраста с темно-серыми волнами. И из смутного проблеска на самом горизонте, который разглядел на закате впередсмотрящий, превратился в белые паруса и корму из изъеденного солью темного дерева. Вопрос лишь в том, был ли это тот самый пиратский корабль? Флаг они подняли английский, но не было ли на борту припрятано второго, со скрещенными костями, как описали его моряки с потопленного французского судна?
— Они выиграли несколько миль ночью, сэр, — бодро отрапортовал занявший место рулевого лейтенант Джиллетт, но в следующее мгновение попытался украдкой зевнуть в кулак. — Прикажете подойти поближе?
Нет, развернуться и идти обратно на Мартинику, раздраженно подумал Джеймс, но срываться на явно нервничающего лейтенанта не стал. Джиллетт и без того был… зеленым мальчишкой, мало что смыслившим в настоящей офицерской службе и подвергавшим сомнению каждое свое действие с самого выхода «Разящего» в моря. Капитаном собственного корабля ему, пожалуй, было не стать и через пятнадцать лет, если только он не прекратит так стараться. Парадоксально, но слишком уж этот мальчишка нервничал и старался произвести как можно лучшее впечатление, одновременно с этим оставаясь крайне неуклюжим. В конечном итоге результат оставлял желать лучшего.
— Достаточно близко, чтобы они заметили, когда мы начнем сигналить, лейтенант. Но не на пушечный выстрел. И приготовьте одну из шлюпок к спуску на воду.
— Вас понял, сэр, — отрапортовал лейтенант, но тут же задумчиво нахмурился и решился уточнить. — Шлюпку, сэр?
— У нас на борту женщины, — напомнил Джеймс. — Не думаю, что стоит подвергать их опасностям морского сражения и абордажа.
Джиллетт задумчиво поднял подбородок, застыл на долю мгновения и отрывисто кивнул.
— Точно. Вас понял, сэр.
От приказа собраться с мыслями и перестать считать волны за бортом лейтенанта спасло появление Фрэнсиса, на ходу завязывавшего белый шейный платок и оправлявшего мундир.
— Утро, капитан! — гаркнул тот, взлетая по лестнице на квартердек и ничуть не смущаясь подаренного ему осуждающего взгляда. Распустился, паршивец. Пользуясь тем, что при первой же попытке отправить его в корабельный карцер можно было начать стенать «Мы столько лет служим вместе, а вы, капитан…!», и после этого капитана принималась мучить противоречащая военному уставу совесть. — Лейтенант Джиллетт, отдайте мне штурвал!
Джиллетт вопросительно скосил глаза, ожидая подтверждения от капитана, получил короткий отрывистый кивок и послушно уступил место у штурвала.
— Шлюпка, лейтенант, — напомнил Джеймс, и подчиненный разве что виноватым румянцем не залился.
