— А еще, если помнишь, я сказала, что не хочу смотреть, как ты рискуешь жизнью. Я не знаю, что ты подумал обо мне, но я не из тех женщин, что рукоплещут в первых рядах, когда их мужчины сражаются насмерть, — она опустила ресницы и закончила почти шепотом. — Даже если я не вправе говорить так о тебе. И я могу помочь. Я хочу тебе помочь. Я не смогу сидеть в этой проклятой шлюпке и слушать пальбу из пушек, словно какая-то… словно…

Джеймс опустил левую руку, обнимая ее поперек талии и крепко прижимая к себе. Катрин не отстранилась, но осеклась на середине фразы, так и не сумев подобрать верное — по ее мнению — слово, и напряглась на мгновение, словно этот жест показался ей… затишьем перед бурей.

— Я знаю, ты меня не любишь, — сказала Катрин с едва уловимой горечью в голосе, не отводя взгляда от его лица, и у Джеймса невольно дернулся уголок губ. — Что?

Ты хотел этого. Я сыграла на том, что ты мужчина, но ты хотел этого, не отрицай.

Хотел. И гораздо большего, чем она могла бы предложить, если бы попыталась лишь провести чересчур доверчивого офицера.

— Разве я хоть раз говорил, что не люблю?

Зеленые глаза вспыхнули золотистыми искрами, словно поймав яркий солнечный луч, но он продолжил, зная, что эти искры померкнут в одно мгновение.

— Дело не в любви, Катрин. А в том, что я по-прежнему не могу тебе доверять.

Она едва слышно вздохнула и опустила глаза на пустой — не считая пистолетов, кувшина с водой и чернильницы с пером — стол, прежде чем ответить:

— Кто я, по-твоему? Какая-то… пиратка, готовая на любую подлость ради наживы?

— Нет. Но разве не ты говорила, что если тебе придется выбирать между тысячей голландцев и тысячей французов, то ты выберешь французов? И что изменится, если вместо голландцев будут англичане? Ты служишь своему королю, а я — своему. Рано или поздно это приведет нас… Что ж, повезет, если не на виселицу.

Мы ходим по самому краю брошенной через фальшборт доски, привязав к ногам пушечное ядро. Один неосторожный шаг, и мы оба утонем в этом водовороте клятв перед королями, которые даже не помнят наших имен, и схваток на море и на суше ради людей, которые даже не знают о том, что мы существуем. Глупая выйдет история.

— Джеймс, — выдохнула Катрин, приоткрыв губы и сжимая в пальцах белый лацкан на его мундире. Теперь она действительно пыталась манипулировать.

Она готова даже идти в новый бой против пиратов, чтобы заслужить это доверие, которое… Нужно ей для чего? Нужно ей или нужно Франции? И готова ли она сама доверять мужчине, который в любое мгновение может предать ее ради английской короны. Он бы не посмел даже думать о подобном — если только она сама не решит превратить их из любовников во врагов, — но она ведь этого не знает.

— Иди в шлюпку, Катрин. Или тебя свяжут по рукам и ногам и усадят в нее насильно. Потому что я не хочу, чтобы мой ребенок остался без матери.

Катрин закусила губу и вывернулась из его рук, обиженно вздернув подбородок.

— В шлюпку, мадам, — повторил Джеймс, и она порывисто схватила со стола ремни с пистолетами, наверняка вновь пожалев в мыслях, что так и не успела их зарядить.

— Как вам будет угодно, капитан.

Обернулась Катрин лишь раз: перед тем, как принять поданную ей руку и сойти в шлюпку. И подарила ему взгляд, который больше подходил жене, провожавшей мужа в опасное плавание. Взгляд, одновременно с этим говоривший «Если что-то случится… я не прощу».

Женщины, подумал Джеймс, поворачиваясь спиной к фальшборту, за которым скрылась шлюпка, и скомандовал:

— Идем на сближение.

Если капитан второго корабля достаточно умен — и действительно пират, — то покорно спустит паруса, ляжет в дрейф и притворится обыкновенным торговцем. Или, что еще хуже, достанет из-за пазухи каперское свидетельство. При таком, весьма неприятном и совершенно нежелательном раскладе предъявить ему в ответ будет нечего. Если подданный английского короля — судя по поднятому сине-красному флагу — потопил судно подданных короля французского, то его еще мог бы призвать к ответу французский военный корабль. Если вообще пожелал бы связываться с приватирами* и их защитой в лице целого государства. Английскому же кораблю при таком раскладе следовало отсалютовать более удачливому соотечественнику и продолжить свой путь на север, к островам Сент-Кристофер и Невис.

Но к чему бы приватиру поднимать пиратский флаг перед нападением? Ради устрашения? Возможно, но пиратство, в отличие от каперства, каралось виселицей. Стоило ли так рисковать? Да и корабли каперы предпочитали иного толка: быстрые, маневренные, с низкими бортами и парусным вооружением, казавшимся едва ли не втрое больше самого корабля. Зрелище, пожалуй, было даже комичное, но капитаны подобных судов не задумывались о том, как их корабли выглядят со стороны. Скорость и возможность брать на борт до двух сотен человек разом ценились куда больше неказистого внешнего вида. Это же суденышко больше походило на торговое, усиленное фальконетами* на верхней палубе и от силы двумя дюжинами пушек на средней.

— Это они, — убежденно заявил месье де Бланшар, едва взглянув на корабль в подзорную трубу. Мгновенно поверить этим словам было бы глупо — как знать, не пытается ли месье выместить свой гнев на первом попавшемся английском корабле? — но суета на верхней палубе выглядела подозрительно. С чего бы добропорядочным англичанам так нервничать при виде линейного корабля под флагом их же короля?

— Как думаешь, уберут паруса или нет? — поинтересовался Фрэнсис вполголоса и добавил, вспомнив о субординации. — Капитан.

— Стрелять по нам было бы глупо, — ответил Джеймс. Двадцать с чем-то пушек против девяноста — бой при таком раскладе закончится в считанные минуты.

— Сдаваться без боя тоже. Если они те, кого мы ищем.

— Но они не знают, что мы их ищем.

— Резонно, — согласился Фрэнсис. — Разговор с капитаном будет забавный, я полагаю.

Если этому разговору суждено состояться, подумал Джеймс, не отводя взгляда от реющего на ветру английского флага. Чтобы не оборачиваться на оставшуюся позади шлюпку.

— Пушки по левому борту держать готовыми к бою.

Чтобы, получив приказ атаковать, не тратить драгоценные мгновения на бессмысленную беготню по палубе, а зарядить орудия и дать залп со всех деков разом. Прежде, чем противник успеет сориентироваться и повредить хотя бы одну щепку на борту «Разящего».

— Хм, — сказал Фрэнсис, едва сероватые паруса идущего впереди корабля пришли в движение, начав подниматься к реям. — Полагаю, в этот раз мы обойдемся без пушечной пальбы.

У них нет другого выбора, подумал Джеймс, прежде чем отдать приказ подойти вплотную и протянуть между двумя фальшбортами — одним заметно ниже второго — длинную деревянную сходню. Добропорядочным купцам нечего скрывать от своих же военных, а пиратам действительно не оставалось ничего иного, кроме как притвориться вдвое добропорядочнее обыкновенных торговцев. Но капитан этого суденышка уж слишком старался.

— Чем обязаны, господа? — спросил он слишком заискивающим тоном, когда на палубу сошли двое офицеров в окружении морских пехотинцев в красных мундирах, и глаза у него забегали слишком торопливо и подозрительно.

— Ищем пиратов. Пару дней назад в этих водах потопили торговый корабль.

— Пиратов? — повторил капитан заискивающим голосом. — Мы честные купцы, офицер, и не якшаемся с подобными разбойниками.

— Что в трюме? — спросил Джеймс, краем глаза следя за движениями чужой команды. Нервничают, мерзавцы. Капитан еще держит лицо — пусть и слишком лебезит, — но простые матросы, столпившиеся на палубе, владеют собой куда хуже. И выдают и себя, и капитана куда сильнее. Понимают, что линейный корабль второго ранга за пару залпов отправит их суденышко на дно. Как понимают и то, что должны вести себя непринужденно, но страх сильнее голоса рассудка.

Крысы. Нападают на слабых, выходя из тени, лишь когда уверены в своей победе, и забиваются по углам, едва завидев тех, кто способен дать им серьезный отпор.